Мормонов встретил, так фигня только то, что они не знают, кто такие Августин, Киприан, Тертуллиан, даже Иоанна Златоуста не знают. Это не самое страшное. Они попытались мне впарить книгу, написанную со второго века до н. э по 4 век н. э.... ЕВАНГЕЛИСТАМИ АМЕРИКАНСКОГО КОНТИНЕНТА!
Аналог Notcoin - TapSwap Получай Бесплатные Монеты с Телефона
|
О, Грузия!
Сразу два события случились вчера, об одном знают многие, о другом - лишь некоторые: курс биткоина превысил двадцать тысяч долларов и я был на выставке грузинских художников-экспрессионистов. Перехожу сразу ко второму пункту, потому как первый всем и так ясен и понятен, очередной психологический уровень битка находился на уровне двадцать тысяч долларов, в понедельник ждем небольшого отскока, а затем уверенно идем к новому уровню - двадцать пять тысяч долларов. Второй пункт менее интересен для широкой публики, нет, я не про великих грузинских живописцев, я про себя. Вне всякого сомнения, обо мне скоро заговорят, хотя, конечно, не так как о биткоине - сказать, что я смогу собою затмить первое цифровое золото, значит сказать неправду.
В этот вечер луны на небе не было вовсе - именно в такие вечера и проводят выставки грузинской живописи. Картины великих мастеров вальяжно расположились на стенах маленького по размерам, но не по значимости арт-ателье с кричащим птичьим названием. Поклонников таланта грузинских живописцев было достаточно - если бы кто-нибудь из присутствующих случайно обронил яблоко, упасть ему было бы негде. Но яблок не было, виноград, бананы, канапе, стручковый перчик халапеньо, мандарины с косточками и глинтвейн в кастрюле с поварешкой, да, конечно, читатель, бывший там вчера, меня поправит, было грузинское вино! - но только не яблоки.
Я, оказавшись волей случая и по приглашению милейшей хозяйки этого островка изобразительного искусства, прибыл в назначенное место, опоздав на сорок пять минут. Место мне нашлось сразу у входа, с правой стороны, оттуда ничего не было видно и оно выгодно пустовало. Кто не знает - я непризнанный гений, писатель, и совершено случайно прихватил с собой двадцать своих книг. Как я уже сказал выше, место у входа было стратегическое, выгодно останавливало людей, желающих освежиться, и взгляды некоторых, как мухи на мясо с душком, небрежно падали на стопку зеленых, как сукно игровых столов в казино Лас-Вегаса и Монте-Карло, книг и вместе с хозяевами тут же исчезали. Насвистывая веселую мелодию, я ждал сумасшедших, отважившихся взять в руки мое произведение. Прошел примерно час, не больше, сумасшедших, как я и подозревал, на выставке не оказалось совсем, зато я услышал, как отчаянно стучит поварешка по дну пустой кастрюли, где еще недавно плескался так и не успевший остыть алкогольный напиток.
Отдельных любителей искусства начало прибивать людской волной к берегу современной литературы в моем лице. Я, как заправский рыбак, вытаскивал добычу на берег и открывал их удивленному взору свою душу, компактно размещенную на трехстах трех страницах зеленого чудовища в коленкоровом переплете. Будучи экономистом по образованию, я знал запрещенный прием, с помощью которого намеревался распространить все двадцать принесенных с собой экземпляров. Я их раздавал бесплатно! Это работает, уверяю вас, бесплатно берут даже рекламные кусочки совершенно несъедобной колбасы и, что самое удивительное и непонятное, эту колбасу еще и едят. Моя же книга совершенно не способна так сильно отравить человеку жизнь, в крайнем случае ее можно использовать как растопку, что само по себе уже большой плюс. Но мы увлеклись технической стороной вопроса, возвращаемся к незаслуженно оставленным, но отнюдь не скучающим гостям.
Картины светились изнутри. Особо тянущиеся к свету гости трогали руками холсты великих художников, пытаясь даже сковырнуть кусочек-другой, забрать, так сказать, с собой частицу грузинского солнца и радушия, как выразился один мужчина приятной наружности с офицерской выправкой и шерстяным шарфом на шее во время интервью местному телевидению, да, он так и сказал - грузинское тепло и радушие, я почему-то это запомнил. Телевидение то и дело выхватывало зазевавшихся гостей из толпы и с пристрастием, под дулами телекамер, допрашивало на предмет данного мероприятия. Я отчаянно жался к своим книгам в надежде остаться незамеченным, но и меня постигла участь - или, может быть, честь, сказать сложно, точнее, невозможно - интервьюируемых.
Плохо помню, что именно я нес на камеру, скорее всего полную чушь, за минуту до этого я съел целиком перчик халапеньо (все что осталось из угощения), по этой причине преимущественно широко открывал рот, жадно глотая воздух. Журналист, проводивший опрос, молодой, лысоватый, со сверлящим взглядом, в белом вязаном свитере с высоким воротником, понял меня правильно и что-то шепнул милой женщине-оператору с рваными коленями на джинсах. Оператор улыбнулась мне своей прекрасной улыбкой и развернула камеру вместе со своим изящным телом к изрядно подвыпившему мужчине средних лет, крепкого телосложения, с редкими волосами на голове и с зачаточной, еще только-только приобретающей необходимые форы и пропорции эспаньолкой (это такая короткая бородка вычурных очертаний). Из его уст полилась богатая средствами художественной выразительности пьяная речь, не несущая смысловой нагрузки, но плавная и даже убаюкивающая.
Я зевнул, прикрыв для приличия рот ладошкой. Передо мной неожиданно возникло несколько фактурных женщин, очень милых, пышущих жизнью и духами, щедро расточающих совершенно искренние улыбки. Узнав, что помимо самой книги можно получить автограф, они поинтересовались у меня, где, собственно, прохлаждается сам автор и сколько можно брать книг в одни руки. Улыбки на лицах сменились глубоким удивлением, когда я откашлявшись сообщил, что автор перед ними. Дамы на всякий случай заглянули мне за спину и, никого там не обнаружив, молча взяли по одной книге, очевидно, чтобы меня не обидеть, и, шушукаясь и оглядываясь, ушли к фуршетному столу.
Начало положено, стопка книг стала немного ниже. Потом подошла молодая пара и совершенно культурно попросила меня подписать книгу. Очевидно, они слышали мою беседу с дамами, и это избавило меня от унизительной процедуры представления самого себя. Я пожал руку юному обладателю моей книги и искренне пожелал удачи в семейной жизни.
В помещении стало просторнее. Все оставшиеся после трех часов работы выставки любители живописи сгрудились в правом углу у окна, там же стоял высокий резной деревянный стул, на котором восседал человек в коричневом кожаном пальто с лисьим воротником, длинные волосы как бы небрежно падали на его плечи. В целом он был похож на короля Лотарингии задолго до переименования этих земель в герцогство. Коренастая женщина, невысокого роста, в синем бархатном платье, протирала тряпкой запылившиеся фрагменты его верхней одежды. «Король», не будучи красноречивым, что-то неохотно цедил сквозь зубы, не особо балуя информацией своих слушателей. Поодаль кружила камера, словно опасаясь заглядывать в заветный угол.
Гости, досконально ознакомившись с живописью, искали дальнейшего удовлетворения своих потребностей в духовной пище, и, так как мои книги стояли в очереди духовных продуктов сразу за холстами великих художников, я неожиданно получил бурный и устойчивый спрос. Рука неустанно раздавала автографы уважаемым художникам, общественным деятелям, журналистам местных газет, двенадцатилетним детям, одному представителю городской тусовки (так он представился), пьяный гражданин с эспаньолкой, давший длинное и невразумительное интервью, с бегающими глазами спросил меня, люблю ли я женщин. После этих слов женщина в обтягивающем лиловом платье, очевидно спутница пьяного Сократа, хмыкнула и предложила после прочтения моей книги провести творческий вечер, потому как у нее уже сейчас (после прочтения оглавления) возникли вопросы по поводу моей претензии на классиков. Я охотно согласился, молчаливо, как лошадь, кивнув головой. Вот это успех!
«Король» из своего угла незаметно исчез, трон опустел, а вместе с ним пропала и свита, картины наполняли пустой зал приятный светом, было как-то очень хорошо на душе, даже не хотелось никуда уходить, книги все до одной разобрали.
|
|
С Катей мы познакомились в тёмном тамбуре одного секретного НИИ на юго-западе Москвы. Она должна была кое-что передать мне от Димы Вернера, мы созвонились и договорились, что ближе к вечеру я подъеду по указанному адресу.
Стояла обычная московская полуосень-полузима, с неба сыпал то ли снег то ли дождь, где-то около семи я запарковался на пустой стоянке, набрал с мобильника номер, сообщил о своём прибытии, и нырнул в дверь просторного полутёмного тамбура институтской высотки. В холл заходить не стал, но краем глаза успел рассмотреть типичную, оставшуюся ещё с советских времен пропускную систему с турникетами м будками табельщиц, и двух скучающих ментов с автоматами. Чем занимается НИИ я был не в курсе, но судя по пропускной системе и охране явно не селёдкой торговал.
Спустя минут пять по пустому холлу процокали каблучки, дверь открылась, и в полумрак тамбура шагнула девушка.
- Вы меня ждёте? - спросила она.
- Да! - сказал я. - Наверное.
- Вот! - сказала она, и сунула мне в руки размером с небольшую книгу свёрток.
- Спасибо! - сказал я.
- Не за что. - сказала она. - До свидания!
- И вам не хворать! - ответил я.
Мы открыли двери каждый в свою сторону, и на этом наше свидание закончилось.
Принимали меня где-то на Обухова, совершенно классически. Обычная гаишная машина какое-то время шла параллельным курсом по соседней полосе, и сидящий справа офицер ненавязчиво рассматривал меня и салон. Я никаких признаков волнения не проявлял, потому что ничего не нарушал, был трезв, и документы имел в полном порядке. И в тот момент, когда я уже решил, что они проскочат мимо, сидящий справа опустил стекло, и жезлом показал на обочину. Я кивнул, включил аварийку, и неспеша причалил к бордюру. Гаишная машина прошла вперёд и встала метрах в двадцати. Выходить из неё однако никто не спешил.
По старой совковой привычке я вздохнул, заглушил двигатель, вытащил ключи, достал документы, и вышел из машины. Меня взяли в коробочку ещё до того, как я успел хлопнуть дверью. Главное, я даже не понял, откуда они взялись на вечерней пустой улице. Двое, один справа другой слева несильно но надёжно прижали руки, третий страховал сзади. Секунда, и я лежал на капоте собственной машины как препарированная лягушка. Удары по щиколоткам, короткие негромкие команды "Лежать! Не двигаться! Голову не поднимать!", и ощутимые похлопывания по разным местам тела. "Чисто!" - сказал тот что слева, а тот что справа взял из моей руки портмоне с документами и стал листать, по ходу задавая короткие и простые вопросы, сверяя фамилию, имя, и прочие данные.
В это время третий, бегло осмотрев салон машины, распрямился и удовлетворенно сказал:
- Есть!
В руках он держал свёрток, который мне полчаса назад в полутёмном тамбуре секретного НИИ передала девушка, которую я никогда раньше не видел, не знал, и которую могли звать Катя, а могли и Люся. Под ложечкой неприятно заныло.
- Что в свёртке? - спросил тот что справа, с документами. Вероятно это был старший.
- Не знаю! - честно признался я.
- Но вы же не будете отрицать, что полчаса назад получили этот свёрток в здании по адресу .... ?
- Не буду. - сказал я.
- Вот и хорошо! Не станете возражать, если мы посмотрим, что внутри?
- Пожалуйста!
Снизу, из позы лягушки, моё разрешение звучало довольно глупо, а вот вопрос человека с документами звучал как ни странно не глупо, не издевательски, а просто вежливо. Создавалось впечатление, будто если я скажу "Возражаю!", то они тут же извинятся и исчезнут. Однако я сказал "Пожалуйста!", после чего тот что слева хлопнул меня по плечу, разрешая распрямиться, а третий положил свёрток на капот, и аккуратно развернул.
На широком листе белой упаковочной бумаги лежала небольшая книга в бордовом переплёте с надписью "Анекдоты из России. 10 лет".
Тот что сзади слева негромко хрюкнул. Тот что шарил в салоне просто отвёл взгляд в сторону и закашлялся, прикрыв лицо ладонью в перчатке. Старший едва заметно нахмурился и уже не так вежливо спросил:
- Это что?
- Книга. - сказал я. - Подарок. Сувенир. На десятилетие сайта.
- Вы ж сказали, что не знаете, что в свёртке.
- Ну... До того как вы появились знал. А потом уже не очень знал. Я ведь его не разворачивал.
Старший положил мои документы на капот, взял книжку в руки, и стал листать.
- "С наилучшими пожеланиями от Димы Вернера" - прочитал он. - Кто такой Дима Вернер?
- А то в конторе не знают, кто такой Дима Вернер. - сказал зачем-то я.
- Э! - сказал тот, что шарил в салоне. - Ты чего такой дерзкий?!
- Я не дерзкий. - сказал я - Я испуганный.
- Что-то не похоже!
- Могу подрожать.
- Вот закроем на трое суток, там надрожишься!
- Всё, хватит! - прервал наш диалог старший, и положив книгу назад на капот, сказал уже обращаясь ко мне: - Приносим свои извинения, что отняли ваше время. Надеюсь, у вас к нам претензий нет?
- Да что вы! - сказал я. - Какие претензии!
- Ну, тогда всего вам хорошего! И, просто совет, - другой раз выбирайте для встреч более подходящие места.
Они растворились в никуда так же, как ниоткуда и появились.
Я собрал с капота вещи и закурил. Руки слегка подрагивали.
- Ну что, товарищ водитель? - вкрадчиво раздалось сзади. - Протокольчик будем составлять, или как-то на месте решим?
Я резко обернулся. Сзади стоял гаишник, похлопывая жезлом по ноге, и нагло ухмылялся. Про гаишников я совсем забыл, хотя машина их стояла всё на том же месте, освещая обочину проблесковыми маячками.
- Какой н... протокольчик?! - спросил я возмущенно. - Я что, нарушил?
Возмущение моё было чисто рефлекторным, на самом деле капитан ГАИ на фоне исчезнувшей троицы был таким родным и близким, чуть ли не дедушка мороз.
- А вот, - издевательски ткнул он жезлом, - номерочки у вас грязные, нечитаемые. И стоите под знаком.
- Слушай, капитан, - сказал я, - ну ты-то хоть вот щас не доставай, а?
- А что я? - удивлённо сказал капитан. - Я всего лишь исполняю свой служебный долг. Но учитывая обстоятельства, на первый раз ограничимся устным предупреждением. Езжайте. И постарайтесь не нарушать! Счастливого пути!
Он козырнул, и злорадно усмехнувшись пошел к своей машине.
Катю я с тех пор больше не видел. А книжечка вот:
http://image.prntscr.com/image/84ed6bd394ca4bcc969981d249c9c56d.jpeg
http://image.prntscr.com/image/db4fbd61665c4f76a24379fd73a8dec6.jpeg
|
|
"Всю жизнь служить в "Пароходстве"? Да вы смеетесь! Всякую ночь я лежал, тараща глаза в тьму кромешную, и повторял - "это ужасно". Если бы меня спросили - что вы помните о времени работы в "Пароходстве"? - я с чистою совестью ответил бы - ничего. Калоши грязные у вешалки, чья-то мокрая шапка с длиннейшими ушами на вешалке - и это все"
Да, это Булгаков. О газете "Гудок". Грязные калоши и мокрая шапка принадлежали кому-то из этих сотрудников газеты: Ильфу, или Петрову, или его брату Катаеву. А может быть, Зощенко. Возможно, Олеше, Паустовскому или Чивилихину. Такой вот авторский составчик. Газета в самом деле была тошнотворна. Народ ее читал ради последней, четвертой страницы - сатирического отдела. И у этого отдела, разумеется был начальник. Быть начальником Михаила Афанасьевича и всей этой плеяды - работенка не позавидуешь. Собрать под свое крыло такую бригаду писателей, да еще под личиной фельетонистов-сатириков, и тискать их ежедневными выпусками - задача, в мировой истории никем больше не решенная. Попутно куче талантов нашей литературы не дали помереть с голоду.
Но кто он был, этот начальник сатирического отдела Гудка? Напомню - речь идет о главной газете железнодорожников страны, где еле-еле работали только железные дороги. Разумеется, старый большевик. Почти разумеется, старый еврей. Обидно - все знают Андрея Белого, Сашу Черного, и даже Сашу Белого, но никто не знает Сашу Красного. А это был он. Знакомьтесь: годы жизни 1882-1995. Я не шучу, он прожил 112 лет. К революции 1905 писал популярные частушки и листовки. В юности работал: учеником ретушёра в фотоателье «Рембрандт», мальчиком по сбору объявлений для газеты «Южанка», цирковым клоуном, рабочим на лесопильном заводе, табачной фабрике, канатном производстве, слесарем, грузчиком, маляром, пильщиком, художником-оформителем в магазине «Женские рукоделия». И так далее. В зрелые годы - телохранителем Ленина.
В 102 года его приняли в Союз писателей СССР. Но больше всего мне в нем нравится вот что:
"Оставаясь в ясной памяти, писал стихи до самого конца. В последние годы жизни Саша Красный писал исключительно любовные стихи. В 108 лет (1990) издал книгу стихов "Контрасты", в 111 лет (1993) - "Только о любви".
|
|
САЛВАР-КАМИЗ
Марик Фарбер самый рыжий из моих приятелей. Его шевелюра похожа на солнце над Карибским морем в ясный день за пятнадцать минут до заката. Мы познакомились еще во время вступительных экзаменов в университет и с тех пор наши жизни шли параллельными курсами, но близкими друзьями мы так никогда и не стали. Может быть потому что в любом, пусть самом пустяковом, деле ему обязательно нужно быть первым и лучшим, а я соревноваться не люблю.
Однажды Марик заметил, что почти все его соперники и родственники уже находятся по ту сторону границы, и тоже решил перебираться. Выбрал для себя США как страну с самыми широкими возможностями по части конкуренции. Широко разрекламированные трудности эмиграции его не пугали за исключением английского языка. С языком была просто беда. В школе Марик учил французский, в университете – английский. Научную литературу читал естественно на английском. Помнил много терминов, но не знал как спросить где туалет. А если бы спросил, то никогда не понял бы ответ. Его жена Жанна учила в школе и институте английский, но за много лет неупотребления совершенно забыла. Нужно было принимать срочные меры, а именно найти хорошего частного преподавателя. Понятно, Марик был согласен только на лучшего и такого, который был бы и носителем языка. Но ни англичан, ни американцев, ни даже канадцев или австралийцев в нашем городе не было. Поэтому носителем языка в его версии оказалась энергичная немного за 30 дама по имени Марина, прожившая пять лет в Индии. Логика в таком выборе была: английский там, как известно, является одним из разговорных языков. Правда, если быть совсем точным, не английский, а индийский английский, что не совсем одно и то же. Но тогда Марик этого не знал.
После первого урока Марик поделился с Жанной своими сомнениями. Во-первых, ему не понравилось что весь урок изучали старые журналы “Сosmopolitan”, которые Марина привезла из Индии. Во-вторых, по мнению Марика ее произношение сильно отличалось от произношения ведущего его любимой радиопередачи «Час Джаза» Виллиса Конновера. Жанне больше всего не понравилось как Марина поглядывала на Марика. Говорить об этом она не стала, но полностью согласилась с мнением супруга. На второе занятие Марина пришла в индийском национальном наряде: очень широкие вверху и очень узкие внизу длинные брюки и свободная навыпуск блуза с невиданной отделкой. Все из умопомрачительного материала. На Жанну этот костюм или как выразилась Марина «салвар-камиз» произвел неизгладимое впечатление. Она потихоньку перерисовала в тетрадку фасон, а в перерыве утащила Марину в другую комнату чтобы ознакомиться с деталями. Во всем остальном второй урок не отличался от первого. Третьего урока не было.
В поисках нового учителя Марик двинулся по знакомым и в какой-то момент вышел на меня. Я познакомил его с Еленой Павловной. Тогда мы с женой занимались с ней уже почти два года. Марик все допытывался лучшая ли она, а я не знал. Сообщил сухие факты: преподает в университете, учит нас по американским учебникам и аудиокурсам, определенно понимает радиопередачи и песни. После полугода занятий я вполне прилично смог объяснить японцу свой стендовый доклад на конференции в Москве, а начинал с того же разговорного нуля что и он. Я бы мог добавить что по моим наблюдениям ее ученикам сопутствует удача в новой жизни, но Марик такие вещи не понимает. Поэтому я промолчал.
Елена Павловна не впечатлила Марика: слишком молодая, слишком несолидная. Правда, рыжая как и он сам. Марик подумал, что можно попробовать, и после первого же занятия решил что его все устраивает.
Через несколько месяцев Елена Павловна сказала:
- Я совершенно упустила что вам нужно работать над спеллингом. В английском спеллинг – важный аспект языка, по нему даже проводят национальные соревнования. Чтобы улучшить спеллинг я вам советую писать диктанты. Берите урок, который мы уже проходили, и диктуйте друг другу. Интересно кто из вас напишет лучше?
Марик занервничал. Он даже представить не мог что лучше напишет родная жена, но скорей всего так и должно было случиться. Недолго думая, Марик нашел подходящий текст и аккуратно его переписал на чистый лист в общей тетради, где вел записи. Тем же вечером предложил Жанне написать диктант и «случайно» открыл книгу на переписанной уже странице. Первой диктовала Жанна, а Марик писал. Когда закончили, Марик вырвал заранее подготовленный лист и отдал жене. После этого супруги поменялись ролями. Жанна тоже вырвала исписанный лист. Начали проверять. Жанна сделала двенадцать ошибок, Марик – одну. Жанна горько зарыдала.
- Какая я идиотка! – повторяла она снова и снова, - Я же учила этот проклятый английский девять лет, и через считанные месяцы ты пишешь лучше меня!
Сердце Марика дрогнуло и он повинился. Жанна жутко обиделась, но в конце концов Марик вымолил прощение.
Примерно через неделю написать диктант предложила Жанна.
- Только теперь страницу буду выбирать я, - сказала она.
- Жанночка, - ответил Марик, - как ни жаль, но мы попали в ловушку. Откуда я знаю что сегодня ты не переписала страницу заранее? Ни ты, ни я теперь страницу выбирать не можем потому что в этом выборе мы не доверяем друг другу. Выбирать должен кто-то третий.
Жанна в который раз подивилась как хорошо организованы тараканы в голове ее муженька и возмутилась:
- Какой еще третий? Может быть кошка?
Тут нужно сделать отступление и сказать что кошка для Жанны такая же привычная фигура речи, как для некоторых Пушкин. Когда другие говорят «Рассказывай это Пушкину!», Жанна говорит «Рассказывай это кошке!». Поэтому кошка не была для Марика неожиданностью.
- А почему бы и не кошка, - сказал он, - берем старое Мишкино домино с большими костями, раскладываем на полу, запускаем Муську. Подходит она сначала к четыре-два, пишем 42-ю страницу, или 24-ю.
Жанна кое-как согласилась, домино разложили, кошку запустили в комнату. Но ...
шесть-два Марик достал не из коробки, а из кармана и заранее потер кость кошачьей мятой. Поэтому Муська первым делом побежала к шесть-два. А Марик уже переписал и 62-ю страницу и 26-ю тоже. Снова слезы, снова сердце Марика дрогнуло, снова Жанна простила мужа, но работа над спеллингом между тем зашла в безнадежный тупик.
На следующем уроке Жанна не выдержала и пожаловалась Елене Павловне на коварство Марика.
- У меня студенты тоже пытались пользоваться «бомбами», но я нашла простой выход, - сказала Елена Павловна, – За день до экзамена они приносят мне стопку бумаги, я густо прокрашиваю торец каждый раз в новый цвет и на экзамене выдаю по несколько листов для подготовки. У вас бумагой может заведовать Жанна, а тексты выбирать Марк. Правильно?
Жанне идея понравилась и она перевела вопрос в практическую плоскость:
- Елена Павловна, а какой краской вы пользуетесь?
- Любой. У меня есть немного красок для ткани. Могу отсыпать и вам.
И немедленно отсыпала.
Следующий диктант написали по рецепту Елены Павловны, и его результат оказался сильным ударом по самолюбию Марика. Что делать он не знал, но и сдаваться не собирался. Решил что купит краски сейчас, а что делать придумает потом. К его удивлению ни в одном магазине обнаружить их не удалось.
- А что, красок для ткани нет? – спросил он на всякий случай у продавщицы в хозяйственном.
- А что, все остальное есть? – спросила продавщица у него и окинула взглядом абсолютно пустые полки.
Марик разозлился и решил что сделает краски собственными руками как уже три года делал вино. В конце концов, химик он или не химик? Покопался в институтской библиотеке и наткнулся на «Очерки по окраске тканей местными растениями в древней Руси» 1928 года издания. Взял домой, проштудировал и пришел к выводу что краски из растений в условиях глобального дефицита именно то что ему нужно. На дворе стоял 1991-й год. Оборудование в институте, где работал Марик, еще не растащили. После обеда в лабораториях было совершенно пусто. И он решил попробовать.
Вообще-то Марик занимался вибронными состояниями в координационных соединениях и в последний раз работал с выпаривательными чашками и колбами много лет назад в университете на лабораторных. Теперь пришлось многое вспомнить. Он сушил, толок, вымачивал, выщелачивал, фильтровал. Через полтора месяца пришел первый успех: получилась черная краска из дубовой коры. Сначала она упорно красила в грязно-темно-серый цвет, а теперь окрашенный кусок старой простыни, которую он утащил из дому для экспериментов, смотрелся как драгоценный бархат с картин старых мастеров. Потом был длительный застой, но вдруг вышла удивительно глубокая и сочная оранжевая. Другие цвета после оранжевого пошли хотя и с трудом, но легче.
Марик не узнавал себя. Он давно охладел к своей науке, а когда решил уезжать и понял что докторскую никогда не напишет, охладел совсем. А тут в нем проснулся энтузиазм, какого он не помнил и в молодые годы. Почему? По вечерам в пустом институте Марик часто думал над этим, но ответа не находил. Может дело было в свободе от начальства, отчетов, карьеры, рецензентов? Может быть потому что приготовление красок скорее не наука, а ремесло? Ремеслами Марик никогда не занимался и только теперь стал понимать чем они отличаются от науки. В науке нет тайн и любой результат должен быть воспроизводим. Ремесло – набор больших и малых секретов, а результат может быть, как и искусстве, абсолютно уникален. Поэтому хорощий студент может, например, как бы заново создать периодическую систему элементов, но никто пока что не повторил скрипки Страдивари.
Марик был так увлечен своей новой деятельностью, что частенько стал отвечать на вопросы невпопад. Убегал из дому с горящими глазами, а приходил поздно и усталый. И вообще был настолько явно счастлив, что жена заподозрила неладное.
В четверг вечером, когда Марик задержался на работе в третий раз за неделю, Жанна села на троллейбус и поехала к его институту. Больше всего она боялась что ее туда не пустят. Обычно Марик заказывал пропуск или звонил на проходную, но сейчас нужно было пробиваться самой. С одной этой мыслью в голове она даже не заметила как благополучно миновала по краю темную посадку между улицей и зданием и подошла к освещенным стеклянным дверям. Двери были закрыты. Жанна постучала. Из подсобки вышла вахтерша, сонно посмотрела на позднюю гостью, отодвинула засов и приоткрыла дверь. Вдруг глаза вахтерши округлились, а рот открылся как у вытащенной на берег рыбы. Жанна обернулась и увидела что с другого края посадки к проходной бежит высокий мужик в распахнутом длинном плаще, а под плащом ничего нет. Сердце у Жанны бешенно забилось. Она вдавила себя внутрь и закрыла засов. Вахтерша, не оборачиваясь, побежала в подсобку, Жанна за ней. Там вахтерша достала бутылку самогона, заткнутую пробкой из газеты, разрезала напополам соленый огурец и налила понемногу обеим. Выпили и только после этого заплакали.
- Уволюсь я отсюда, - жаловалась вахтерша, - сил моих нет. Вчера какой-то придурок с топором бегал, жену искал, а сегодня этот чебурашка... – и спросила, - Ты к кому?
- К Фарберу из 206-й комнаты.
- К рыжему что ли? Ты ему кто?
- Жена.
- Ну иди, - сказала вахтерша и снова налила, но на этот раз только себе.
Жанна поднялась по темной лестнице и пошла по длинному гулкому коридору вдоль закрытых дверей. Дошла до 206-й. Из комнаты через матовое стекло двери пробивался свет и доносились звуки вроде тех что женщина издает во время любви. Кровь ударила Жанне в голову, она рванула ручку... В лаборатории тихо рычала центрифуга, слегка парил темно синий раствор в колбе, на столе красовался ворох цветных лоскутов. Из Спидолы пела свой неповторимый скэт Элла Фицджералд. Ее Марик сидел в кресле и перебирал карточки с английскими словами. Больше никого в комнате не было.
- Ты не с топором? - поинтересовался Марик, глядя на возбужденную жену, - А то вчера здесь уже один бегал.
- Сегодня нет. А что ты здесь делаешь ночью? – поинтересовалась в свою очередь Жанна.
- Краски, - ответствовал Марик, - смотри какие красивые!
- Тогда зачем ты красишь тряпки? Давай покрасим что-нибудь хорошее!
В магазинах тогда не было ни хорошего ни плохого, и Жанна достала из шкафа семейную реликвию - отрез некрашенного тонкого шелка. Его подарил Жанниной бабушке какой-то местный пациент в 1944 году в Самарканде, где та работала в военном госпитале. Сначала попробовали на лосутках – краски на шелк ложились отлично! Воодушевленные успехом, покрасили «узелками» всю ткань и просто ахнули как здорово получилось. Глядя на эту красоту, Жанна стала думать что бы из нее сшить и никак не могла придумать: ни к одному из современных фасонов эта супер расцветка не подходила. В конце концов извлекла из глубин подсознания салвар-камиз и решила рискнуть. Отделку, конечно, взять было негде, хорошо хоть удалось достать цветные нитки. Но результат все равно оказался ошеломляющим. Все подруги немедленно захотели такие же, а Марик сказал что из этого можно сделать профессию. Однако вскоре пришел долгожданный вызов из посольства США. Начали собираться, распродавать вещи, почти каждый вечер с кем-нибудь прощались. И так до самого отъезда.
Никто не любит вспоминать первые пять лет эмиграции. Не будем трогать эту тему и мы. А по прошествии этих лет Фарберы жили в собственном доме в небольшом городке недалеко от Нью-Йорка. Сыновья учились в хорошей местной школе, Марик занимался поиском багов в компьютерных программах, Жанна работала на Манхеттене секретарем у дантиста. Небо над ними было голубым и казалось что таким оно будет вечно. Именно тогда и грянул гром – Марика уволили.
Те кто терял работу в США знают что первые две недели отсыпаешься и оформляешь пособие, потом, отдохнувший и полный энтузиазма, начинаешь искать новую. Но если работа не находится в течение полутора месяцев, нужно срочно искать себе занятие – иначе впадешь в черную меланхолию, которую американцы называют депрессией. Я, например, начал писать истории и постить их на anekdot.ru, но абсолютное большинство народа начинает ремонт или перестройку дома. Польза от этого двойная: и ты занят и дом повышается в цене. Марик домом заниматься не хотел. Поэтому вначале он делал вид что учит QTP, а потом по настоянию Жанны записался сдавать учительские экзамены и делал вид что к ним готовится.
А тем временем заканчивалась зима, и был на подходе самый веселый праздник в еврейском календаре – Пурим. В этот день евреи идут в синагогу в маскарадных костюмах, во время службы шумят трещотками, а после службы напиваются допьяна. Жаннин босс пригласил Фарберов на праздник в свою синагогу и подарил билеты. Деваться было некуда, и Жанна начала перебирать свой гардероб в поисках чего-либо подходящего. Единственной подходящей вещью в итоге оказался тот самый салвар-камиз, о котором она не вспоминала со дня приезда в США. По крайней мере он удовлетворял формальным требованиям: прикрывал локти и колени, не подчеркивал дразнящие выпуклости, был необычным, нарядным и праздничным.
В синагоге после чтения «Мегилы», когда народ приступил к танцам, еде и «лехаим», к Жанне подошла местная дама из тех что одеваются подчеркнуто скромно и подчеркнуто дорого. Она искренне похвалила Жаннин наряд и поинтересовалась где он куплен. Жанна сказала что сшила его сама и снова получила целый ворох комплиментов. Жанна растаяла и призналась что краски сам сделал ее муж. Дама с интересом посмотрела на Марика и заметила, что умей она делать такие краски, было бы у нее много миллионов. Подошел босс и представил стороны друг-другу. Дама оказалась сотрудницей секции «Мода и стиль» газеты «Нью-Йорк Таймс». В этот момент Марик понял что замечание насчет миллионов совсем не шутка, а будут они или их не будет зависит только от него.
На последние деньги он оборудовал самую что ни есть примитивную лабораторию в собственном гараже. Разыскал лабораторные журналы и похвалил себя что не поленился их привезти. Через два месяца разослал образцы своих 100% органических красок производителям 100% органических тканей. От пяти получил заказы. С помощью старшего сына составил бизнес-план и взял у банка заем на открытие малого бизнеса. Наодалживал сколько мог у знакомых. Заложить дом не удалось: в нем было слишком мало денег. Снял помещение, нанял рабочих. Через год расплатился со всеми долгами и расширил производство вдвое. Марику повезло: спрос на органику рос тогда экспоненциально. Но согласитесь, к своему везению он был готов.
С тех пор прошло немало лет. Марик перенес свою фабрику в Коста-Рику поближе к дешевым сырью и рабочей силе. Заодно построил большой дом на Карибском побережье и живет там большую часть года. Время от времени прилетает в Нью-Йорк, где у него тоже есть квартира. Иногда звонит мне. Тогда мы встречемся в нашем любимом ресторане в Чайна-тауне и едим утку по-пекински в рисовых блинчиках. Я знаю что Марик достанет свою кредитку первым (потому что должен быть первым во всем!) и заказываю хороший мозельский рислинг к утке и «Remy Martin Louis-XIII» в качестве финального аккорда. Судя по чаевым, счет Марика не напрягает.
Жанна большую часть года живет в нью-йоркской квартире и время от времени летает в Коста-Рику. Главное место в ее жизни делят фитнес и внуки.
Елена Павловна продолжает готовить своих учеников к максимально комфортному пересечению границ, потому что язык – самое ценное и самое легкое из того что можно взять с собой. Сейчас она это делает из Новой Зеландии и в основном по Скайпу.
Когда Марика спрашивают как случилось что он занялся красками, он говорит что его фамилия Фарбер переводится с идиш как «красильщик», а значит это ремесло у него в генах. Марик – молодец. Когда нужно, на любой вопрос он может дать точный короткий и совершенно понятный ответ. А я так не умею и скорее всего уже не научусь.
Abrp722
|
|
Девушка работает в специализированной библиотеке при отделе образования в одном из многочисленных городов России. Ясно, что там обслуживаются только те, кто работает в системе образования, то есть работники образовательных и дошкольных учреждений. Вне образования никто не приходит - просто не знают, что такое учреждение есть.
Так вот. Приходит одна дамочка (по манерам 100% педагог), глубоко за сорок, вместе с дочкой (старшеклассница) и спрашивают:
- А у вас есть работа адвоката Достоевского о преступлении и наказании?
Девушка на то и библиотекарь, чтобы вынуть нужную книгу, журнал, газету и положить перед ясными очами читателя. Ну мало ли в России народу в адвокатуре по фамилии Достоевский, которым может приспичить написать книжку-другую о своей практике. Пошла она искать. Перерыла кучу книг, журналов и автора, даже намёка на него не нашла. Но предоставила, как она думала, материал по теме. Ведь сама юрист по первому образованию.
- Знаете, а нет такого автора. Но посмотрите вот это.
Дамочку "взорвало", когда она увидела кучу юридической литературы:
- Да чё вы мне тут лапшу на уши вешаете? Его испокон веку в все знают. И в школах учат на уроках. Он везде есть, а вы мне тут юриспруденцию суёте - и так далее.
Когда девушка-библиотекарь попросила подробней описать сие произведение неизвестного ей адвоката, дамочка сдулась и сказала:
- Ну там ещё рассказывается о преступлении мальчика, как бабушку убил.
Тут в голове девушки - щёлк. И она уходит в основной фонд. Вернулась обратно с книгой Фёдора Михайловича Достоевского "Преступление и наказание".
|
|
Навеяло историей от 7.03.12 про библиотеку в пединституте (- Здравствуйте, дайте нам такую книгу, про насекомых, зеленую, автор еврей какой-то...).
У нас университет технический (был ЧГТУ, а как мы защитились переименовали в ЮУрГУ) и библиотек в нём две - общеобразовательная и научная. В первой получают учебники студенты 1 и 2 курсов, в научной - старшекурсники.
Ассортимент книг в общеобразовательной библиотеке относительно невелик, а библиотекари всё отлично знают, кому какой учебник выдать (-Вы с энергетического? Тогда вам нужна "Высшая математика" Пискунова или Бугров-Никольский). Поэтому перво- и второкурсники не заморачиваются поиском всех данных книги, а приходят в библиотеку имея лишь приблизительные знания о ней.
Ну а теперь собственно сама история.
1-й курс, 2-й семестр. Первая лекция по ТОЭ (Теоретические Основы Электротехники - святой предмет для электриков!). На ней все аккуратно записывают какой учебник надо взять. На перемене идём компанией в библиотеку, подходит наша очередь:
-Нам учебник по ТОЭ...
-Какой? У вас там на энергофакультете каждый поток по своему учебнику учится!
-Эээ...
(выясняется что никто не взял с собой записанные данные книги)
Тут вступает наш бойкий Нахер-Похер:
-Там два автора... Один - немец, а второй - грузин...
Бибилиотекарша на секунду задумывается и выдаёт:
-Нейман и Демирчян?
-Да!
Тут уже мы засмеялись - эх, Нахер-похер, ты немца от еврея и армянина от грузина отличить не можешь!
А полные данные на книги нас научили искать на 3-м курсе. В научной библиотеке без правильно заполненной карточки-требования книжки просто не выдавали :(
|
|
- Мужик, - говорит, - ну вспоминай, кем ты работал?
- Ну к-как т-тебе с-сказать, ну то-ли плотник я, то-ли столяр, в об-бщем, по
д-деревяшкам м-мастер
- Молодец, мужик, а говоришь, что ничего не помнишь! Давай, дальше вспоминай!
Дети у тебя есть?
- Д-дети? Есть. Точно. С-сын. И т-ты знаешь, он у м-меня н-не п-просто сын, а
т-толь ч-человек, т-толь не ч-человек... И т-ты з-знаешь, он к-когда подрос, он
т-таким известным с-стал - про него в-все знают, даже к-книгу про него
н-написали, во! Христос с надеждой в глазах обнимает мужика и спрашивает:
- Папа, ты?
- О, Б-буратино, в-вот где т-ты запропастился, н-наконец я тебя н-нашел!
|
|