Анекдот №9 за 19 апреля 2012

Учительница:
- Тема сегодняшнего сочинения - "Один день в доме у тети".
Вовочка:
- Я предлагаю немножко дополнить тему: "...тети весь день не было".

Аналог Notcoin - TapSwap Получай Бесплатные Монеты с Телефона

Анекдоты из 21 слов

день тети дополнить немножко тему весь предлагаю

Источник: anekdot.ru от 2012-4-19

день тети → Результатов: 13


1.

Деревенька как деревенька. Много таких. Вот только в этой двое арестантов. Домашний арест у них. Гошка с Генкой. Точнее Гошка и Генка по отдельности. Гошка своей бабушкой арестован, Генка своей. И сидят под арестом они отдельно. Им еще целую неделю сидеть.

Хорошо, что арестом обошлось. Тетка Мариша настаивала, чтоб высечь «прям сейчас» и по домам отправить. Не самая злая в деревеньке тетка, только ее дом как раз ближним был к помойной яме, а она взорвалась. Тут любая тетка разозлится, если испугается.

Тем утром Гошка рассказал Генке, как классно взрываются аэрозольные баллончики, если их в костер положить. И достал из-за пазухи баллончик. У бабушки сегодня дихлофос кончился. Гошка взялся выкинуть.
Генка сам знал, что они взрываются. Долго уговаривать не пришлось. Через полчаса и бабахнуло, и даже головешки в разные стороны раскидало.

- Хорошо взорвался, - оценил Генка, - у тебя один был?
- Один, - оптимистично вздохнул Гошка, - но я знаю, где еще взять. Меня послали в яму выкинуть, что за Маришиным домом, а значит, туда все их выкидывают, и там их много.

Надо сказать, что деревенская помойка от городской сильно отличается. В деревне никто объедки выкидывать не будет, – отдаст свиньям. А из других вещей выкидывают только совсем ненужное. Совсем ненужное – это когда в хозяйстве никак применить нельзя, не горит, или в печку не лезет, или воняет, когда горит. В деревенских помойках пусто поэтому. Баллончики от дихлофоса, или еще какого спрея, пузырьки из-под Тройного или Шипра, голова от куклы, керосинка, которую починить нельзя. Все видно. Только не достанешь.

Помойная яма иван-чаем заросла, бузиной и березками. Деревья сквозь мусор выперли. Когда к яме не подойти уже было, кто-то порубил и кусты, и деревья. И в яму ветки побросал, чтоб далеко не носить. Через хворост все видно, а не достанешь – провалишься.

А взорвать чего-нибудь хочется.
- А зачем нам их доставать, - к Гошке умная мысль пришла, - давай хворост подожжём и отойдем подальше. Пусть баллончики в яме взрываются. И яма заодно освободится.

Гошка и договорить не успел, а Генка уже спичкой чиркнул. Подожгли, отбежали подальше. Сидят на небольшом пригорке возле трех березок и одной липы. Ждут. Пока баллончики нагреются.

Они ж не знали, что в яму кто-то ненужный газовый баллон спрятал. Т.е. не совсем в яму и не совсем ненужный и не совсем один. Два. Тетка Мариша из города тащила четыре газовых баллона. Баллоны тяжелые, тетка старая. Решила два в иван-чае возле ямы спрятать, потом с тележкой прийти, а две штуки она играючи донесет. Тетка вредная, чтоб не украл никто, баллон так далеко в траву запихнула, что он в яму укатился. Расстроилась. Второй рядом поставила, оставшиеся подхватила и побежала за багром и тележкой. Тетка старая, бегает не быстро, Гошка с Генкой быстрее костры разжигают. А ей еще багор пришлось к древку гвоздем прибивать и колесо у тележки налаживать. Но она успела. Метров двадцать и не дошла всего и еще думала, что это там за дым над ямой. А тут как даст. Как даст, и ветки, горящие летят. И керосинка, которую починить нельзя. И пузырьки из-под Шипра и Тройного. И голова от куклы.

- Нефига себе, - говорит Генка, - там, наверное, все баллончики сразу взорвались.
- Нефига себе, - говорит тетка Мариша и добавляет еще некоторые слова.
- Пошли отсюда, - тянет Гошка приятеля за рукав, - пошли отсюда, а то накостыляют сейчас.

Они не слышат друг друга, у них уши заложило.
А вечером Гошку с Генкой судили. - Твой это, Филипповна, - Тетка Мариша обращалась к Гошкиной бабушке, - твой это мой баллон взорвал, и яму он поджог. Больше некому.

- Так не видел никто, - говорила Гошкина бабушка, сама не веря в то, что говорит, - может, и не он.

- Он, - настаивает Мариша при молчаливой поддержке всей деревеньки, - у него голова, как дом советов, вечно каверзу какую выдумает, чтоб меня извести. Фонарь вот в прошлом году на голову уронил? Уронил. Выпори ты его ради Христа, Филипповна.

- Видать сильно, Маришка, тебе фонарем по голове попало, - вмешался бывший лесник Василь Федорыч, прозванный в деревне Куркулем за крепкое хозяйство, - если у тебя дом советов каверзы строит, антисоветская ты старушенция.
А дальше, неожиданно для Гошки и Генки, Куркуль сказал, что раз никто не видел, как Генка и Гошка яму поджигали, то наказывать их не нужно, а раз яму все равно они подожгли, пусть неделю по домам посидят, чтоб деревня от них отдохнула и успокоилась.

Так и решили единогласно, при одной несогласной тетке Марише. Тетка была возмущена до глубины души и оттуда зыркала на Куркуля, и ворчала. Какая она-де ему старушенция, если на целых пять лет его моложе? Речь Куркуля на деревенском сходе всем показалось странной. У него еще царапины на лысине не зажили, а он за Гошку с Генкой заступается. Так не бывает.

С царапинами вышла такая история. Гошка с собой на дачный отдых магазинного змея привез. Змей, конечно, воздушный, это Генка его магазинным прозвал, потому что купленный, а не самодельный. Змей был большим, красивым и с примочкой в виде трех пластмассовых парашютистов с парашютами. На леску, за которую змей в небо человека тянет, были насажены три скользящих фиговинки. Запускался змей, парашютист вешался на торчащий из фиговинки крючок, ветер заталкивал парашютиста вверх, там фиговинка билась об упор, крючок от удара освобождал парашютиста, и пластмассовая фигурка планировала, держась пластмассовыми руками за нитки строп.

Змей с парашютистами Генке понравился. Он давно вынашивал планы запустить теть Катиного котенка Пашку с парашютом. Он уже и старый зонтик присмотрел для этого дела. В городе с запуском котов на парашюте проще. Там и зонтиков больше, и дома высокие. В городе, где Генка живет, даже девятиэтажные есть. А в деревеньке нет. Деревья только. С деревьев котов запускать неудобно: ветки мешают. Поэтому Пашка, как магазинного змея увидел, у Генки из рук выкрутился и слинял. Понял, что пропал.

Гошка Генку сначала расстроил. Не потянет змей Пашку. Пашка очень упитанный котенок, хоть и полтора месяца всего.
- Но это ничего, - Гошка начинал зажигаться Генкиной идеей, - если Пашку и фигурку взвесить, то можно новый змей сделать и парашют специальный. По расчетам.

- Жди, сейчас за безменом сбегаю, - последние слова убегающего Генки было плохо слышно.
Безмен оказался пружинным.

- С такими весами на рынке хорошо торговать, Гена, - Гошка скептически оглядел безмен, - меньше, чем полкило не видит и врет наверняка. Пашек на такой безмен три штуки надо, чтоб он их заметил. - В магазине весы есть, - вспомнил Генка, - ловим Пашку, берем твоего парашютиста и идем.

- В соседнее село, ага, - подхватил Гошка, - если Пашка по дороге в лесу не сбежит, то продавщицу ты сам уговаривать будешь: Взвесьте мне, пожалуйста, полкило кошатины. Здесь чуть больше, брать будете, или хвост отрезать?

- Вечно тебе мои идеи не нравятся, - надулся Генка, - между прочим, Пашку можно и не тащить, мы там, в селе похожего кота поймаем, я попрошу пряников взвесить, они в дальнем углу лежат, продавщица отвернется, а ты кота на весы положишь.

- Еще лучше придумал, - хмыкнул Гошка, - по чужому селу за котами гоняться. А если хозяйского какого изловим, так и накостыляют еще. Да и весы в магазине тоже врут. Все говорят, что Нинка обвешивает. Нет, Гена, весы мы сами сделаем. При помощи палки и веревки. Нам же точный вес не нужен. Нам надо знать во сколько раз Пашка тяжелее парашютиста. Только палка ровная нужна, чтоб по всей длине одинаково весила.

- Скалка подойдет? - Генка вспомнил мультик про Архимеда, рычаги и римлян, - у бабушки длинная скалка есть, она ей лапшу раскатывает.

- Тащи. А я пойду Пашку поймаю.
Кот оказался тяжелее пластмассовой фигурки почти в десять раз, а во время взвешивания дружелюбно тяпнул Гошку за палец. Парашютист вел себя спокойно.

- Это что, парашют трехметровый будет? - Генка приложил линейку к игрушечному куполу, - Тридцать сантиметров. Где мы столько целлофана возьмем? И какой же тогда змей нужен с самолет размером, да?

- Не три метра, а девяносто сантиметров всего, - Гошка что-то считал в столбик, чертя числа на песке, - а змей всего в два раза больше получается, - он же трех парашютистов за раз поднимает, и запас еще есть. Старые полиэтиленовые мешки на ферме можно выпросить. Я там видел.

Четыре дня ребята делали змея и парашют. За образцы они взяли магазинные.

Полиэтиленовые пакеты, выпрошенные на ферме, резали и сваривали большущим медным паяльником, найденным у Федьки-зоотехника. Паяльник грели на газовой плитке. Швы армировали полосками, бязи. Небольшой рулончик бязи, незаметно для себя, но очень кстати одолжил тот же Федька, когда вместе с ребятами лазил на чердак за паяльником и не вовремя отвернулся. Змей был разборным, поэтому на каркас пошли колена от двух бамбуковых удочек. Леску и ползунки взяли от магазинного, а в парашют после испытаний пришлось вставить два тоненьких ивовых прутика, чтоб не «слипался».

- Запуск кота в стратосферу назначаю завтра в час дня, - сказал Гошка командирским тоном, когда они с Генкой тащили сложенный змей домой после удачных испытаний: кусок кирпича, заменяющий кота, мягко приземлился на выкошенном лугу, - главное, чтоб Пашка не волновался и не дергался, а то прутики выпадут и парашют сдуется.

- А если разобьется? – до Генки только что дошла вся опасность предприятия, - жалко ведь.
- Не разобьется, Ген, все продумано, - успокоил Гошка приятеля, - мы его над прудом запускать будем. В случае чего в воду упадет и не разобьется. А чтоб не волновался, мы ему валерьянки нальем. Бабушка всегда валерьянку пьет, чтоб не волноваться. Говорят, коты валерьянку любят.

- А если утонет?
- Не утонет. Сказал же: я все продумал. Завтра в час дня.

Наступил час полета. Змей парил над деревенским прудом. По водной глади пруда, сидя попой в надутой камере от Москвича, и легко загребая руками, курсировал водно-спасательный отряд в виде привлеченной Светки в купальнике. Пашке скормили кусок колбасы, угостили хорошей дозой валерьянки, и прицепили кота к парашюту.

- Что-то мне ветер не нравится, - поддергивая леску одной рукой, Гошка поднял обслюнявленный палец вверх, - крутит чего-то. Сколько осталось до старта?

- А ничего не осталось, - Генка кивнул на лежащий на траве будильник, - ровно час. Пускать? - Внимание! Старт! – скомандовал Гошка, начисто забыв про обратный отчет, как в кино.

Генка отпустил парашют и Пашка, увлекаемый ветром, поехал вверх по леске. Успокоенный валерьянкой котенок растопырил лапы, ошалело вертел головой и хвостом, но молчал.

Сборка из кота и парашюта быстро доехала до упорного узла рядом со змеем, в ползунке отогнулся крючок, парашют отцепился от лески и начал плавно опускаться. Светка смотрела на кота и пыталась подгрести к месту предполагаемого приводнения.

Лететь вниз Пашке понравилось гораздо меньше, чем вверх, и из-под купола донесся обиженный мяв.
Подул боковой ветер, и кота начало сносить от пруда.

- Ура! – заорал Генка, - Летит! Здорово летит! Ураа!
- Не орал бы ты, Ген, - тихо сказал Гошка, - его во двор к Куркулю сносит. Как бы забор не задел, или на крышу не приземлился.

Пашка не приземлился на крышу. И не задел за забор. Он летел, растопырив лапы, держа хвост по ветру, и орал. Василь Федорыч, прозванный в деревеньке куркулем, копался во дворе и никак не мог понять, откуда мяукает. Казалось, что откуда-то сверху. Деревьев рядом нет, а коты не летают, подумал Федорыч, разогнулся и все-таки посмотрел вверх. На всякий случай. Неизвестно откуда, прям из ясного летнего неба, на него летел кот на парашюте. И мяукал.

- Ух е… - только и успел выговорить Куркуль, как кот приземлился ему на голову. Почуяв под лапами долгожданную опору, Пашка выпустил все имеющиеся у него когти, как шасси, мертвой хваткой вцепился Куркулю в остатки волос и перестал мяукать. Теперь орал Федорыч, обещая коту и его родителям кары земные и небесные.

Гошка быстро стравил леску, посадив змея в крапиву сразу за прудом, кинул катушку с леской в воду и, помог Светке выбраться на берег. Можно было сматываться, но ребята с интересом прислушивались к происходящему во дворе у Куркуля. Там все стихло. Потом из-под забора, как ошпаренный вылетел Пашка и дунул к дому тети Кати. За ним волочилась короткая веревка с карабином.

- Ты смотри, отстегнулся, - удивился Генка, - я ж говорил, что карабин плохой.
Как ни странно, это приключение Гошке и Генке сошло с рук. Про оцарапавшего его кота на парашюте Куркуль никому рассказывать не стал и претензий к ребятам не предъявлял.

- И чего он за нас заступаться стал? – думал Гошка в первый день их с Генкой домашнего ареста, лежа на диване с книжкой, - замыслил чего, не иначе. Он же хитрый.

- Ну-ка, вставай, одевайся и бегом на улицу, - в комнату зашла Гошкина бабушка, - там тебя Василь Федорович ждет.
- А арест? – Гошка на улицу хотел, но в лапы к самому Куркулю не хотел совсем, - я ж под домашним арестом?
- Иди, арестант, - бабушка махнула на Гошку полотенцем, - ждут ведь.
Во дворе стоял Куркуль, а за его спиной Генка. Генка корчил рожи и подмигивал. В руках оба держали лопаты. Генка одну, Василь Федорович - две. На плече у куркуля висел вещмешок.

- Пошли, - Куркуль протянул Гошке лопату.
- Куда? – Гошка лопату взял.
- А вам с таким шилом в задницах не все равно куда? – Куркуль повернулся и зашагал из деревни, - все лучше, чем штаны об диван тереть.

Ребята пошли следом. Шли молча. Гошка только вопросительно посмотрел на Генку, а Генка в ответ развел руками: сам, мол, ничего не знаю.

- Может, он нас взял клад выкапывать? – мелькнула у Гошки шальная мысль, а по Генкиной довольной физиономии было видно, что такая мысль мелькнула не только у Гошки.

Куркуль привел их в небольшую, сразу за деревней, рощу. Ребята звали ее Черемушкиной. На опушке рощи Василь Федорович остановился возле старого дуба, посмотрел на солнце, встал к дубу спиной, отмерял двенадцать шагов на север и ковырнул землю лопатой. Потом отмерял прямоугольник две лопаты на три, копнув в углах и коротко сказал: - Копаем здесь. Посмотрим, что вы можете.

Копали молча. Втроем. Гошка с Генкой выдохлись через час, и стали делать небольшие перерывы. Куркуль копал не останавливаясь, только снял кепку. К обеду яма углубилась метра на полтора. А Василь Федорович объявил обед и выдал каждому по куску хлеба и сала. Потом продолжили копать. Куча выкопанной земли выросла на половину, когда Гошкина лопата звякнула обо что-то твердое. - Клад! – крикнул Генка и подскочил к Гошке, - дай посмотреть.

- Не, не клад, - Василь Федорович тоже перестал копать, выпрямился и воткнул лопату в землю, - здесь домик садовника был, когда-то. Вот камни от фундамента и попадаются.
- Садовника? – заинтересовался Гошка, - а зачем тут садовник в роще? Тут же черемуха одна растет. И яблони еще дикие.
- Так роща и есть сад, - пояснил Куркуль, снова берясь за лопату, - яблони одичали, а черемуху барыня любила очень. А клада тут нет. До нас все перерыли уже.
- А чего ж мы тут копаем тогда? – расстроился Генка, - раз клада нет и копать нечего. Зря копаем.
- А кто яму помойную взорвал и пожог? – усмехнулся Куркуль, - Мариша вон до сих пор заикается, и мусор выбрасывать некуда. Так что мы не зря копаем, а новую яму делаем. Подальше от деревни.

Вечером ребята обошли деревеньку с рассказом, куда теперь надо мусор выкидывать. А домашний арест им отменили.

2.

Деревенька как деревенька. Много таких. Вот только загорают на берегу пруда некоторые не по-деревенски совсем. Гошка с Генкой. Расстелили верблюжье одеяло старое, загорают и на тонконогих девчонок смотрят, а Светка с Ольгой им на мостике отсвечивают. Это Гошка им втер, что стоя у воды загорать лучше получается, вот они и стоят. А Гошка с Генкой смотрят, когда девчонки на мостике стоят, на них смотреть удобнее, а Гошка в Светку уже четыре года влюблен летом.
Он бы и зимой влюблен был, но зимой они не видятся, а учатся в разных городах. Этой зимой будут в седьмых классах учиться.

Генке Ольга нравится. Ишь, как красиво стоит, думает Генка, как будто нырять собирается «рыбкой». Сейчас прыгнет.
- Не, Ген, не прыгнет, - встревает Гошка в Генкины мысли, - она плавать не умеет.
- А твоя Светка, - обижается Генка, - а твоя Светка тоже только по-собачьи плавает.
- Нет, ты лучше скажи, зачем девки лифчики носят? – Генка уже не обижается, а философствует в меру сил, - Ольга четыре года назад без всякого лифчика купалась. Сейчас-то он ей зачем?
- Ген, а ты ее и спроси, - Гошка устраивается поудобней, - вдруг расскажет?
- Дааа, спроси, - возмущенно протянул Генка, - сам спрашивай. Она хоть и в лифчике, а дерется как без него.

- Чего делаете, мужики? – к пруду подошел зоотехник Федька – двадцатитрехлетний парень, почитаемый Генкой и Гошкой уж если не стариком, так вполне солидным и немного глуповатым человеком, - я тут у Куркуля ружье сторговал немецкое, айда на ферму испытывать.

- Врешь, Федька, - не поверил Генка, - нипочем Куркуль ружье не продаст, оно ему от отца досталось, а тому помещик за хорошую службу подарил.
- А я слышал, что Куркуль ружье в том разбитом немецком самолете нашел, что в войну золото вез. Ружье взял, а золото перепрятал, - возразил Гошка, - но тебе, Федька, он его все равно не продаст. Жадный потому что. А у тебя столько денег нет.
- Продаст, не продаст, здоровы вы рассуждать, как я погляжу, - надулся Федька, - я ведь и один ружье отстрелять могу. А вы сидите тут, на девок пяльтесь. Последний раз спрашиваю: идете, нет?
- Идем, идем, - Генка свистнул, а Гошка махнул рукой обернувшимся девчонкам: ждите, мол, у нас тут мужские дела, скоро придем. И они пошли.

До старой летней фермы недалеко совсем – с километр. Зимой там пусто, а на лето телят пригоняют из совхоза. Сейчас день, телята на выпасе, ферма пустая. Голуби одни комбикорм жрут. Одна такая сизая птица мира больше килограмма в день сожрать может, а их тут сотни. Не любят их за это в деревне. Конкуренция. Комбикорма совхозным телятам не хватает, у скотников своя скотина по дворам есть просит и голуби еще. Никакого прибытка с голубей – одно разорение. Вот поэтому Федька на ферму и пошел ружье отстреливать. Хоть и пьяный, а пользу для хозяйства блюдет.

Шли молча. Генка думал, дадут ли ему пострелять, и попадет ли он в голубя на лету. Гошка размышлял, откуда, все-таки, взялось ружье у Куркуля. И только Федька просто шел и не думал. Думать Федька не мог. Голова раскалывалась, в глазах плыли радужные пятна, и даже слюны не было, чтоб сплюнуть. 

Насчет ружья Федька ребятам не врал: Василь Федорыч, старик, прозванный в деревне куркулем за крепкое хозяйство, большой дом и прижимистость, действительно согласился продать ему ружье "за недорого".
Раз в год, в начале июня, Куркуль уходил в запой. То ли входила в нужную фазу луна, то ли еще какая Венера заставляла его тосковать по давно умершей в июне жене, а может Марс напоминал о двух июньских похоронках, полученных им в разные военные года на обоих сыновей, но весь год Куркуль, можно сказать, что и не употреблял вовсе, а каждый июнь пил беспродыха.

Федька подгадал. Две недели назад он зашел к старику за каким-то, забытым уже, делом, да так и остался.
На исходе второй недели пьянки, Василь Федорыч достал из сундука, завернутый в чистую холстину, двуствольный Зауэр и отдал его Федьке. Бери, пользуйся. Я старый уже охотиться, а такому ружью негоже без дела лежать. Ружье без дела портится, как человек. А сто рублей ты мне в зарплату отдашь.
Федька, хоть и пьяный, а сообразил, что ему повезло. Как отдать сто рублей с зарплаты, которая всего девяносто он не сообразил, а что повезло – понял сразу. Забрал ружье и ушел, чтоб Куркуль передумать не успел. За патронами домой и на ферму пробовать. Мать пыталась было отобрать, видя такое пьяное дело, но он вывернулся и удрал. Ребят встретил по дороге. Голова раскалывается просто, а на миру и смерть красна и болит вроде меньше, поэтому позвал и даже уговаривал.

Дошли до фермы, ворота настежь, голубей пропасть. Вспорхнули было, когда Федька с ребятами в ворота вошли, потом опять своим делом увлеклись: кто комбикорм клюет, кто в навозе ковыряется. 

Федька тоже с ружьем поковырялся, собрал, патронов пару из кармана достал. Зарядил. 
- Дай стрельнуть, а? – не выдержал соблазна Генка, - вон голубь на стропилине сидит. И гадит. Не уважает он тебя, Федь. Ни капельки. Давай я его застрелю?
- Я сам первые два, - Федька прицелился, - вдруг чего с ружьем не так…

- Бабах, - сказало ружье дуплетом, и голубь исчез. Вместе с голубем исчез изрядный кусок трухлявой стропилины, а через метровую дыру в шифере, сквозь дым и пыль в ферму заглянуло солнце.
- Ну, как я его? – Федька опустил ружье.
- Никак, Федь. Улетел голубь. Ни одного перышка же не упало. Говорил же, дай я стрельну, или Гошка вон, - Генка покосился на приятеля, - он биатлоном занимается, знаешь, как он из винтовки садит? А ты мазло, Федь.
- Ах, я - мазло? Сами вы … – Федька, никак не мог найти множественное число от слова «мазло», - Сами вы мазлы косые. И стрельнуть я вам не дам, у меня все равно патроны кончились.
- Не, Ген, - Гошка друга не поддержал, - попал он. Картечью, видать, стрелял. Вот и вынесло голубя вместе с крышей.
- А у вас выпить ничего нету? - невпопад спросил Федька, поставив ружье к стене и зажав голову ладонями, - лопнет сейчас голова. 
- Откуда, Федь? - Гошка повернулся к зоотехнику, - мы обратно на пруд пойдем, и ты тоже беги отсюда. А то Лидка с обеда вернется, она тебя за дырку в шифере оглоблей до дома проводит. И ружье отобрать может, и по башке больной достанется.
- Идите, идите, в зеленую белку я все равно попал, - сказал Федька вслед ребятам и засмеялся, но они не обратили на его слова никакого внимания. А зря.

Вечером, а по деревенским меркам – ночью у Гошки было свидание. На остановке. Эта автобусная остановка на бетонной дороге из города в город мимо деревеньки, стояла к деревеньке «лицом» и служила всем ребятам местом вечернего сбора и своеобразным клубом. Автобусы днем ходили раз в два часа, последний автобус был в половину одиннадцатого вечера, и, после этого, угловатая железобетонная конструкция с тяжеленной скамейкой, отходила в безраздельное ребячье пользование. Девчонки вениками из пижмы выметали мусор, оставленный редкими пассажирами, Гошка притаскивал отцовский приемник ВЭФ и посиделки начинались.

Обычно сидели вчетвером. Но сегодня к Генке приехали родители, Ольга «перезагорала» на пруду и лежала дома, намазанная сметаной. Пользуясь таким удачным случаем, вдобавок к ВЭФу, Гошка захватил букет ромашек и васильков для романтической обстановки.
Светка не опоздала. Они посидели на лавочке и поболтали о звездах. Звезд было дофига и болтать о них было удобно. Как в планетарии.
- А средняя звезда в ручке ковша Большой медведицы называется Мицар, - Гошка невзначай обнял Светку левой рукой, правой показывая созвездие, - видишь? Она двойная. Маленькая звездочка рядом называется Алькор, по ней раньше зрение проверяли в Спарте. Кто Алькора не видел, со скалы сбрасывали. Видишь?
- Вижу, - Светка смотрела вовсе не на Алькор, - Вижу, что ты опять врешь, как обычно. А у тебя волосы вьются, я раньше не замечала почему-то.

После таких слов разглядывать всяких Мицаров с Алькорами было верхом глупости, и Гошка собрался было Светку поцеловать, но в деревне бабахнуло.
- Стреляют где-то, - немного отстранилась Светка, - случилось чего?
- Федька у Куркуля ружье купил. Пробует по бутылкам попасть.
- Ночью? Вот дурак. Его ж побьют, чтоб не шумел.
- Дурак, ага, - и пьяный еще. Пусть стреляет, ну его нафиг, - согласился Гошка и нагло поцеловал Светку в губы.
Светка не возражала. В деревне опять бабахнуло, и раздался звон бьющегося стекла.
- Целуетесь, да? – заорали рядом, и из кювета на дорогу выбрался запыхавшийся и взлохмаченный Генка, - целуетесь. А там Федька с ума сошел. Взял ружье, патронташ полный с картечью и по окнам стреляет. Белки, говорит, деревню оккупировали. Зеленые. К нам его мать забегала предупредить. Ну я сразу к вам и прибежал. Пойдем сумасшедшего Федьку смотреть?
В деревеньке бухнуло два раза подряд. Пару раз робко гавкнула собака, кто-то яростно заматерился. Бабахнуло снова, громче, чем раньше, и снова звон стекла и жалобный крик кота.

- Дуплетом бьет, - с видом знатока оценил Генка, - до теть Катиного дома добрался уже. Пойдем, посмотрим?
- Сам иди, - Светка прижалась к Гошке, - нам и тут хорошо. Да, Гош?
- Ага, хорошо, - как-то неубедительно согласился Гошка, - чего там смотреть? Что мы Федьку пьяного не видели? Нечего там смотреть.
А смотреть там было вот что: Федька шел по широкой деревенской улице и воевал с зелеными белками.

- Ишь, сволота, окружают, - орал он, перезаряжая, - врешь, не возьмешь! Красные не сдаются!
И стрелял. Проклятущие и зеленые белки были везде, но больше всего их сидело на светящихся окнах. Гремел выстрел, гасло окно, и пропадали зеленые белки.
 
Федька поравнялся с домом тети Кати, где за забором, на толстенной цепи сидел Джек. Пес имел внешность помеси бульдога с носорогом и такой же характер. В прошлом Джек был охотничьей собакой, ходил с хозяином на медведя и ничего не боялся. Из охотничьих собак Джека уволили из-за злости, да и цепь его нрав не улучшила. Джек ждал. Раз стреляют, значит сейчас придет хозяин, будет погоня и дичь. И лучше, если этой дичью будет этот сволочной кот Пашка, нагло таскавший из Джековой миски еду. От мысли о Паше шерсть на загривке встала дыбом. Нет, утащить еду это одно, а жрать ее прям под носом у собаки – это другое. Прям под носом: там, где кончается чертова цепь, как ее не растягивай.

Возле калитки появился человек с ружьем.
- Гав? - вежливо спросил Джек, - Гав-гав. 
Хозяин это ты? Отстегивай меня быстрей, пойдем на Пашку охотиться. Так понял бы Джека любой, умеющий понимать собачий язык. Федька не умел. Он и зеленых белок понимал с большим трудом, не то что собак.
- Белка! – заорал он, увидев собаку, - главная белка! Собакой притворяется. Сейчас я тебя. Федька поднял ружье и выстрелил.
- Гав? – опешил пес, когда картечь просвистела у него над головой, - совсем охотники офонарели. Кто ж по собакам стреляет? Стрелять надо по дичи. В крайнем случае, - по котам. Вот Пашка… Джек не успел закончить свою мысль, как над его головой свистнуло еще раз.

- Не, ребята, такая охота не для меня. Ну вас нафиг с такой охотой. Пусть с вами эта скотина Пашка охотится. Так подумал, или хотел подумать Джек, поджал хвост вместе с характером, мигом слинял в свою будку, вжался в подстилку и закрыл глаза лапой. Бабах! – снова грохнуло от калитки, и по будке стукнула пара картечин. 
- Не попал, - не успел обрадоваться Джек, как снаружи жалобно мяукнуло, и в будку влетел пушистый комок.
- Пашка?! – по запаху определил пес, - попался сволочь. Вот как все кончится, порву. Как Тузик грелку порву. Пес подмял под себя кота и прижал его к подстилке. Кот даже не мяукнул.

Федька снова перезаряжал. В патронташе осталась всего пара патронов, а белок было еще много. Хорошо хоть главную белку грохнул. Здоровая была, надо потом шкуру снять, - на шубу должно хватить. Патрон встал наискось, Федька наклонился над переломленным ружьем, чтоб подправить. Что-то тяжелое опустилось ему на затылок. Белки пропали, и Федька упал, как подкошенный.
Куркуль, а это был он, потер правый кулак о ладонь левой руки и крикнул в темноту:
- Лидка, ты тут? Иди скорую ему вызови. Скажешь белая горячка у парня. Милицию не вызывай, я сам с участковым разберусь.
Лидкой звали председателя сельсовета и владелицу единственного телефона в деревеньке.

- Перестал стрелять вроде, - на автобусной остановке Генка поднялся со скамейки, - патроны видать кончились. Пойдете смотреть? Нет? Ну я один тогда. Целуйтесь себе.
Генка направился в деревню. А в деревне, в собачьей будке возле теть Катиного дома Джек привстал и обнюхал перепуганного кота. Хотел было разорвать и, неожиданно для себя, лизнул Пашку в морду. Пашка, обалдевший от таких собачьих нежностей, вылез из будки, потянулся и отправился по своим кошачьим делам. Не оглядываясь.

А утром, проснувшийся Джек, нашел возле своей миски, толстую мышь. На своем обычном месте, там, где кончается собачья цепь, сидел Пашка, вылизывался и, кажется, улыбался.

3.

Когда сыну моей тети было 4 года, его взяли отдыхать на море. Отель был построен сравнительно недавно, и это был первый год, когда принимали гостей из России. В один чудесный день на пляже к мелкому подошли познакомиться два негритенка. Мелкий ошалело уставился на них (никогда не видел людей с черной кожей). Один из этих ребят протянул руку для рукопожатия. Секундный ступор, мелкий жмет руку одному, затем второму и после этого вытирает руки о себя.

4.

Снилось мне, я собака Шувалова,
И я чартерным рейсом, без малого,
Улетаю на выставку в Ниццу,
И куда там еще, заграницу.

Моя шерсть на солнце лоснится,
Как колосья спелой пшеницы
На просторах бескрайней России,
Очень щедрой, кстати, спасибо!

Я являюсь страны патриотом
С самым собаколюбивым народом,
Где хорошие дяди и тети
Пропадают весь день на работе,

Чтобы после, на их же налоги
Не больницы им и не дороги,
А что б в дивные дальние дали
Самолетом собаки летали.

И, ладонью прикрывшись от солнца,
Машет вслед мне народ и смеется!
Я вильнул им хвостом на прощанье:
Всем спасибо! и До свидания!

Я проснулся, подумал о важном:
Ведь не зря мы всю жизнь свою пашем,
А что б счастливы были, к примеру,
Ну хоть собаки вице-премьеров.

А еще, пока все это снилось
Понял высшую я справедливость:
это, граждане, это, гражданки
месть нам всем за Му-Му и Каштанку

5.

Странные ассоциации: Пасха, куличи, угощение… Были у нас соседи, евреи, Зильберовы, или Зингеровы, или как-то похоже. Они всегда угощали моих родителей мацой, а мы их – пасками-куличами.
Было у них четыре дочери, старшая, Галина Ефимовна, участница войны, фронтовая медсестра, была незамужней, жила с родителями. Когда те умерли, вела хозяйство сама. И вдруг у нее гости появились - племянница приехала с сыном, из города Поти. Галина Ефимовна говорила:
- Бедная Инночка! Ее муж – он капитан дальнего плавания. Он ей так изменял и ревновал – она этого не перенесла.
Инночка, которая на второй день пребывания у тети явилась к нам «на телевизор», потому что тетин сломался, была маленькой пухлой блондинкой, которая с первого раза поразила меня плохой памятью. Родителям моим она представлялась хриплым басом и извинялась:-
- Голос сел, выпила ледяной воды.
Через полчаса это было уже «ледяное пиво», немного погодя «ледяная водка». Маме моей такой кинозал на дому не понравился, и у нас телевизор тоже "сломался".
Потом они нашли себе жилье и съехали куда-то в другой район.
Я слышала о бедной Инночке еще дважды.
Первый раз она пришла к подруге Галины Ефимовны вся в слезах:
- Вы знаете, тетя Галя умерла, надо хоронить, а денег просто нет…
Получив какую-то денежку, в слезах же удалилась.
Подруга тоже поплакала и позвонила еще одной приятельнице. Старушки купили венок и отправились провожать соратницу в последний путь. Дело было летом, «покойница» как раз полола грядки, и вид подружек с венком на пороге родного дома ее неприятно поразил. С племянницей она долго не разговаривала.
Второй раз я услышала о похождениях бывшей соседки уже, будучи взрослой. Натуру ничем не переборешь, если человек родился авантюристом, то приложение своему характеру он хоть где-то, а найдет. Есть такая бандитская специальность – вокзальные воры-разбойники, которые заманивают приезжего-командировочного в глухой уголок незнакомого города, тюкают его по голове и забирают все, достойное внимания – от двадцати рублей на обратную дорогу и часов, до шапки и ботинок. Вот в такой шайке «работала» Инночка. Наверное, это было классическое: «Мущина, угостите даму сигаретой», ну и далее, по тексту. Жертвы то ли в милицию не обращались, то ли милиция смотрела на них с точки зрения: «так вам и надо, аморальным типам», но игрища эти продолжались довольно долго. Пока одного из "клиентов" не тюкнули по голове слишком нерасчетливо и жертва не стала покойником. Похватали членов «команды» мгновенно, судили и осудили.
По-моему, со времен Сони Золотой ручки не так уж много было евреек, которые бы сели за гоп-стоп (ну, почти за гоп-стоп). Во всяком случае, я других не знаю.

6.

Недавно был в Берлине. Вечером зашел в бар, не в «Элефант», как Штирлиц, но чем-то похожий. Сижу пью кофе. А у стойки три молодых и очень пьяных немца. Один все время что-то громко вскрикивал и порядком мне надоел.
Я допил кофе, поднялся. Когда проходил мимо стойки, молодой горлопан чуть задержал меня, похлопал по плечу, как бы приглашая участвовать в их веселье. Я усмехнулся и покачал головой. Парень спросил: «Дойч?» («Немец?»). Я ответил: «Найн. Русиш». Парень вдруг притих и чуть ли не вжал голову в плечи. Я удалился. Не скрою, с торжествующей улыбкой: был доволен произведенным эффектом. РУСИШ, ага.

А русский я до самых недр. Образцовый русский. Поскреби меня — найдешь татарина, это с папиной стороны, с маминой есть украинцы — куда без них? — и где-то притаилась загадочная литовская прабабушка. Короче, правильная русская ДНК. Густая и наваристая как борщ.

И весь мой набор хромосом, а в придачу к нему набор луговых вятских трав, соленых рыжиков, березовых веников, маминых колыбельных, трех томов Чехова в зеленой обложке, чукотской красной икры, матерка тети Зины из деревни Брыкино, мятых писем отца, декабрьских звезд из снежного детства, комедий Гайдая, простыней на веревках в люблинском дворе, визгов Хрюши, грустных скрипок Чайковского, голосов из кухонного радио, запаха карболки в поезде «Москва-Липецк», прозрачных настоек Ивана Петровича — весь этот набор сотворил из меня человека такой широты да такой глубины, что заглянуть страшно, как в монастырский колодец.

И нет никакой оригинальности именно во мне, я самый что ни на есть типичный русский. Загадочный, задумчивый и опасный. Созерцатель. Достоевский в «Братьях Карамазовых» писал о таком типичном созерцателе, что «может, вдруг, накопив впечатлений за многие годы, бросит все и уйдет в Иерусалим скитаться и спасаться, а может, и село родное вдруг спалит, а может быть, случится и то и другое вместе».

Быть русским — это быть растерзанным. Расхристанным. Распахнутым. Одна нога в Карелии, другая на Камчатке. Одной рукой брать все, что плохо лежит, другой — тут же отдавать первому встречному жулику. Одним глазом на икону дивиться, другим — на новости Первого канала.

И не может русский копаться спокойно в своем огороде или сидеть на кухне в родной хрущобе — нет, он не просто сидит и копается, он при этом окидывает взглядом половину планеты, он так привык. Он мыслит колоссальными пространствами, каждый русский — геополитик. Дай русскому волю, он чесночную грядку сделает от Перми до Парижа.

Какой-нибудь краснорожий фермер в Алабаме не знает точно, где находится Нью-Йорк, а русский знает даже, за сколько наша ракета долетит до Нью-Йорка. Зачем туда ракету посылать? Ну это вопрос второй, несущественный, мы на мелочи не размениваемся.

Теперь нас Сирия беспокоит. Может, у меня кран в ванной течет, но я сперва узнаю, что там в Сирии, а потом, если время останется, краном займусь. Сирия мне важнее родного крана.

Академик Павлов, великий наш физиолог, в 1918 году прочитал лекцию «О русском уме». Приговор был такой: русский ум — поверхностный, не привык наш человек долго что-то мусолить, неинтересно это ему. Впрочем, сам Павлов или современник его Менделеев вроде как опровергал это обвинение собственным опытом, но вообще схвачено верно.

Русскому надо успеть столько вокруг обмыслить, что жизни не хватит. Оттого и пьем много: каждая рюмка вроде как мир делает понятней. Мировые процессы ускоряет. Махнул рюмку — Чемберлена уже нет. Махнул другую — Рейган пролетел. Третью опрокинем — разберемся с Меркель. Не закусывая.

Лет двадцать назад были у меня две подружки-итальянки. Приехали из Миланского университета писать в Москве дипломы — что-то про нашу великую культуру. Постигать они ее начали быстро — через водку. Приезжают, скажем, ко мне в гости и сразу бутылку из сумки достают: «Мы знаем, как у вас принято». Ну и как русский пацан я в грязь лицом не ударял. Наливал по полной, опрокидывал: «Я покажу вам, как мы умеем!». Итальянки повизгивали: «Белиссимо!» — и смотрели на меня восхищенными глазами рафаэлевских Мадонн. Боже, сколько я с ними выпил! И ведь держался, ни разу не упал. Потому что понимал: позади Россия, отступать некуда. Потом еще помог одной диплом написать. Мы, русские, на все руки мастера, особенно с похмелья.

Больше всего русский ценит состояние дремотного сытого покоя. Чтоб холодец на столе, зарплата в срок, Ургант на экране. Если что идет не так, русский сердится. Но недолго. Русский всегда знает: завтра может быть хуже.

Пословицу про суму и тюрьму мог сочинить только наш народ. Моя мама всю жизнь складывала в буфете на кухне банки с тушенкой — «на черный день». Тот день так и не наступил, но ловлю себя на том, что в ближайшей «Пятерочке» уже останавливаюсь около полок с тушенкой. Смотрю на банки задумчиво. Словно хочу спросить их о чем-то, как полоумный чеховский Гаев. Но пока молчу. Пока не покупаю.

При первой возможности русский бежит за границу. Прочь от «свинцовых мерзостей». Тот же Пушкин всю жизнь рвался — не пустили. А Гоголь радовался как ребенок, пересекая границу России. Италию он обожал. Так и писал оттуда Жуковскому: «Она моя! Никто в мире ее не отнимет у меня! Я родился здесь. Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент, кафедра, театр — все это мне снилось. Я проснулся опять на родине...». А потом, когда русский напьется вина, насмотрится на барокко и наслушается органа, накупит барахла и сыра, просыпается в нем тоска.

Иностранцы с их лживыми улыбочками осточертели, пора тосковать. Тоска смутная, неясная. Не по снегу же и подлецам. А по чему тоскует? Ответа не даст ни Гоголь, ни Набоков, ни Сикорский, ни Тарковский. Русская тоска необъяснима и тревожна как колокольный звон, несущийся над холмами, как песня девушки в случайной электричке, как звук дрели от соседа. На родине тошно, за границей — муторно.

Быть русским — это жить между небом и омутом, между молотом и серпом.

Свою страну всякий русский ругает на чем свет стоит. У власти воры и мерзавцы, растащили все, что можно, верить некому, дороги ужасные, закона нет, будущего нет, сплошь окаянные дни, мертвые души, только в Волгу броситься с утеса! Сам проклинаю, слов не жалею. Но едва при мне иностранец или — хуже того — соотечественник, давно живущий не здесь, начнет про мою страну гадости говорить — тут я зверею как пьяный Есенин. Тут я готов прямо в морду. С размаху.

Это моя страна, и все ее грехи на мне. Если она дурна, значит, я тоже не подарочек. Но будем мучиться вместе. Без страданий — какой же на фиг я русский? А уехать отсюда — куда и зачем? Мне целый мир чужбина. Тут и помру. Гроб мне сделает пьяный мастер Безенчук, а в гроб пусть положат пару банок тушенки. На черный день. Ибо, возможно, «там» будет еще хуже.

© Алексей Беляков

7.

Джеймс он такой весь из себя Джеймс. Ученый, весь в мыслях. То что его коллеги ржут как лошади рядом с ним, считает обычным проявлением их идиотизма. Эти истории о нем. Настоящем британском ученом.

История первая, кармическая.
Все гениальные ученые периодически расстраиваются из-за пустяков. Джеймс у нас человек одинокий, некому пожалеть. Ходит расстроенный Джеймс и бормочет: гавно кал шит гавно кал шит. Все вокруг в гавне кале шите.
День ходит бормочет, два бормочет - на третий день пропадает. Ни слуху ни духу. Через неделю появляется - бледный тощий неумытый плохопахнущий. Джеймс - мы решили, что ты девушку нашел, из кровати не вылезаешь. Колись, где был. Джеймс печально и совершенно серьезно объясняет - грипп на меня напал, страшный, кишечный, от унитаза вообще не мог отойти. И с недоумением уставился на ржущую лабораторию. Да, говорим, Джеймс. Видишь его - вот он закон кармы. Говорил ты - гавно кал шит - вот и получил его по полной программе. О чем просишь - то и получаешь. Сейчас Джеймс опять в депрессии - ходит и бормочет, фак всех фак, шлюхи, шлюхи. Ждем кармической реакции.

История вторая. Педагогическая.
То что Джеймс одинокий не говорит о том, что у Джеймса никого не было. Была девушка, очень оказалась расчетливая, променяла нашего чудака на богатенького клерка. Вышла за него, родила дочку, но весьма прагматично оставила себе Джеймса как запасной аэропорт и источник романтических запретных свиданий.
Для поддержания бывшего на поводке, как это знают все женщины, необходимо нагружать своих бывших разного рода заданиями - починить пристегнуть выгулять и тд. Вот однажды звонит подруга Джеймсу и говорит - можно я приведу к тебе на работу дочку, она маленькая, три годика, поиграй с ней пожалуйста часика три. Мне надо кой куда отлучиться. Зря она это попросила. Джеймс он человек ответственный, начал готовиться к заботе о чилдрене подруги заранее. Узнал о том, что девочка собирает фигурки овечек, козочек и лошадок, любит смотреть на птичек и собачек. Купил ей подарочки. Сидит, ждет. Надо сказать , что у нас есть зал, где собраны чучела животных. Приводят в лабораторию к Джеймсу девочку, всю в бантиках, сапожках, розовеньком платьице. Раскланиваются, знакомятся, мама отбывает по неотложным делам и оставляет девочку в полном распоряжении Джеймса. Джеймс радостно объявляет - Люська (Люция звать девочку), чем хочешь позаниматься? Пойдем смотреть дохлых птичек и котов? У бедной девочки - шок. В лаборатории коллапс смеха. Хорошо, что кто-то, давясь от смеха объяснил девочке - что они не дохлые, они чучелки для школьников. Непедагогического разрыва сознания у ребенка не произошло. Но мы недооценили Джеймса. После осмотра дохлых животных он решил подарить ребенку фигурки домашней скотинки. Как настоящий ученый он выбрал фигурки с максимальной реалистичностью форм. Дает их девочке - смотри типа, играйся. Девочка в недоумении а у меня не такие овечки, лошадки и козочки, это вот что у них такое? Большой ученый Джеймс купил реалистичную фигурку не лошадки, а жеребца, не козочки, а козла, не овечки, а барана. Со всеми выдающимися гендерными признаками. Которые естественно очень заинтересовали ребенка. Что это, зачем, почему они такие. Джеймс все таки гений. Про это, говорит он, знает только твоя мама. Ни я ни все эти лежащие на полу дяди и тети ничего не знают. Играйся с лошадкой, мама потом тебе все расскажет. Пидагоог!... Наверное это странно, но почему то мама Люции с тех пор Джеймсу не звонила. Скажите - почему?

8.

Общаемся с клиентами в основном по-телефону и аське.
Клиенты, как водится, гениальные по части задалбывания.
А народ у нас молодой и на язык невоздержанный, так что трехэтажные маты - неотъемлемая часть рабочего процесса. Особенно пользуется популярностью мантра "убью бл*дь суку!".
А еще у нас есть уборщица тетя Настя - в прошлом педагог, интеллигентная пожилая женщина.
Платят ей неплохо, поэтому с громогласной нецензурщиной, звучащей в офисе, она смирилась.
Только хмыкает, и головой качает иногда.

На днях у замначальника носом пошла кровь. Его, конечно, увели на диван, дали таблеточку от давления... а кровищу в кабинете убрать забыли.

На другой день обнаруживаем записку от нашей тети Насти: "Уважаемые сотрудники, убедительная просьба убивать Ваших клиентов за пределами офиса, либо сообщать о факте убийства незамедлительно - засохшая кровь плохо отмывается. На всякий случай сообщаю, что подходящие для трупов мусорные пакеты находятся в шкафчике в туалете".

9.

Про собачку Геру.

Длинно, причем предыстория длинее, чем... Впрочем, дотерпите уж до конца.

Жила-была девушка по имени Таня, и была у нее собачка Гера, а еще попугайчик. Обычный вроде волнистый, а может и нет, зато говорящий. Пусть не много, но по делу. И вот как-то выпала Тане поездка на море на пару недель. Всех своих домашних животных она оставила на попечение домашним. Нет, не подумайте ничего. Просто родителям, сестре... Семья у них была большая. Дяди, тети. Все жили в одном городе, дружно жили, праздники вместе отмечали.
И вот так случилось, что когда попугайчика выгуливали, то бишь дали полетать по комнате, он возьми да и сядь на дверь. А кто-то из домашних дверку-то эту и прикрыл. В общем, не стало попугайчика, пока Таня на море отдыхала. Грустно, м-да... Ну, вся семья об этом узнала, кто по телефону, а кто при встрече рассказал родственникам. Все, конечно, Тане сочувствовали, и даже жалели ее, но вот Таня об этом еще не знала.
А когда приехала, ей рассказали. Таня хоть и взрослый человек, но все же дитё дитём, да и привязалась она к этому попугайчику, а тут такое! С Таней случилась истерика. Не так, - Истерика, которая, если бы не забота и внимание родителей, грозила перерости в депрессию. Таня плакала целый день, горевала как за близким человеком.
И тут на следующий день случился какой-то праздник, и вся семья должна была собраться за большим столом. Танин папа обзвонил всех родственников, чтобы никто не дай Бог!!! Ни словом не обмолвился о попугайчике! Таню еле привели в чувство, чтобы она смогла за стол сесть со всеми. С Таниной бабушкой, своей мамой, папа поговорил отдельно при встрече, ибо знал, как ей нужно выразить внучке свое понимание, соболезнование и прочее.
Вы спросите, а причем тут собачка Гера? И я вам таки отвечу:
Во время застолья вся большая семья свято берегла Таню и ни словом не упомянула о... Разговоры были о чем угодно, только не про... Ну вы поняли. И вот когда уже почти все было съедено, и весьма изрядно выпито, когда все темы обговорены и за столом как бы повисла тишина, в этот самый момент все как-то разом глянули на бабушку. А на лице у бабушки просто было видно как борятся ангел и демон, первый свято чтил данное Таниному папе обещание, а второй нестерпимо хотел узнать ну хоть что-то про чувства Тани после смерти попугайчика!!!
Но к чести бабушки, она сдержала данное папе слово, и в этой повисшей тишине негромко спросила:
- Ну как там Герочка, еще жива?

10.

Казус на последнем звонке.
Это было в 1983. Так сложилось, что я в том году училась в выпускном классе, а моя сестренка Аннушка в первом. Не знаю как сейчас, но в те года возрастная дискриминация в школьной столовке даже не обсуждалась. Старшеклассники в очереди никогда не стояли, только если друг за другом.

День на пятый пыхтения на надгрызанием гранита знаний моя мелкая, которая пожрать с рождения всегда любила (от мамкиной сиськи на третьем году ее еле оторвали), раскололась. Видите ли, она не то что в школе не доедает, а не более и не менее – голодует!!!, так как их (мелюзгу) из очереди оттесняют "дяди и тети".
Как старшая сестра я разрешила ей (если успеет меня выловить) втискиваться к раздаче передо мной.
Хм, лучше бы не предлагала. Вылавливать она меня начала четко, не пропустив ни разику. В принципе, это ничего, терпимо. Но! На третий день она приперлась с подружкой. На четвертый их уже сопровождал кавалер, влюбленными глазенками из-под-тишка поглядывающий на мою мамзельку. А потом они решили не мелочиться и ... приперлись целым классом.
Надо было что-то предпринимать, так как ситуация выходила из под контроля, и на меня стали коситься даже одноклассники. Спасла все повариха тетя Тоня, которая была нашей соседкой дверь-в-дверь, и подругой нашей матери. Она на педсовете поставила вопрос о том, чтобы первоклашек перед большой переменой отпускали с урока на 2-3 минуты раньше, а уж за ней не заржавеет отфутболить старшеньких, и в пять сек накидать котлет и макарошек птенчикам-желторотикам.
Через неделю мелких сбоев все устаканилось, и сытая жизнь для первоклашек наладилась.

Надо ли говорить, что авторитет среди них я приобрела колоссальный...
Второй ... после Аннушки, которая теперь мною, старшей сестрой спекулировала и на право и налево (пугала обидчиков и выклянчивала у меня всякие блага для друзей-товарищей). Сама лично слышала, как она моим именем стращала всеми карами небесными третьеклассника. А учитывая мой не хилый хулиганский авторитет в школе, моя пузатая мелочь и ее друзья были в неприкосновенности. И не только в тот год, так как моя смышленая полу-хохлушка (хм, Нюра\Нюша\Аннушка)сумела и далее манипулировать заклинанием: "А моя старшая сестра Лера может и после школы меня встретить..."

Этим повествованием я только и могу объяснить казус вручения букетов на последнем звонке.
Для этих малышей за год я стала: Подругой\другом? Навряд ли...Вожаком? В какой-то мере. А вот "Мамой-Лерой" в чуждой пока для них среде - скорее всего.

А теперь, представьте, когда из микрофона звучит фраза "Да-а-авайте поздра-а-авим наших выпускнико-о-ов!!!" - ВСЕ первоклашки 1-го "А" класса бегут и вручают букеты МНЕ - в одно лицо.
Правильно. Кто их весь год пестовал и опекал? Кто не давал в обиду? ЛЕРА!
Соответственно, и все букеты – ЛЕРЕ.
Слово "пипец" тогда в молодежном сленге не было Тогда для меня в мозгах всплыло только одно слово. Хана. Это же не выпускной, а всего лишь последний звонок, и экзамены еще все впереди...
Неудобняк случился конкретный... Особенно ПЕРЕД РОДИТЕЛЯМИ выпускников. Они же раскладов не знали. Видя как их дети стоят и загибаются от смеха, а не плачут от обиды, они впали в коллективный ступор.

Хорошо хоть что у меня соображалка уже тогда мгновенно срабатывала. Я эту "цветочную клумбу" быстро построила по парам и в микрофон объявила:
- Я их пионервожатая, и мы с детишками договорились, что все цветы мы подарим нашим УЧИТЕЛЯМ!!! За их нелегкий и такой нужный труд. Вперед, малыши! И не забыва-а-а-айте дети, что они вас учить будут еще целых 9-ть до-о-о-олгих лет...

11.

Проходил на днях мимо альма-матерной школы. С какой-то потаенной радостью обнаружил, что «Санек» все еще на месте (так мы называли металлическую конструкцию возле футбольного поля).

Небольшой экскурс в историю – в преддверии Олимпиады-80 (сцуко, да я практически Дункан МакЛауд!) страну охватила спортивная лихорадка. Само собой, в стороне наша школа не осталась. Карательные операции начались с того, что перед уроками полусонных школоло сгоняли во внутренний двор «пус-с-сти, гад!!», но вместо расстрела нас заставляли делать зарядку под хреначившее из матюгальника пианино. Помимо прочего, вокруг футбольного поля установили полые железные хрени, на которых вскоре появились изображения разных видов спорта.

В советские времена наши судостроительные заводы с радостью оказывали городу шефскую помощь, не жалея металла для детишек (военка, ептыть!). В некоторых дворах до сих пор стоят монументальные качели, которые наверняка переживут нашу никчемную цивилизацию. Помнится, редкий мускулистый ребенок мог сдвинуть их с места, поэтому слабенькие катались по двое-трое.

Когда пришли 90-е, еды в домах стало меньше – зарплату перестали давать всем. Конечно, рыбалку никто не отменял, но хлеба и мяса хотелось тоже. Суровые судостроители взяли ножовки по металлу и вышли во дворы… Битва была неравной – дяди методично пилили железные конструкции, потому что тех методично пилили тети. Проданный металлолом оседал в желудках приятной колбасной тяжестью. Щитомонументы вокруг футбольного поля не стали исключением – каждое утро мы наблюдали исчезновение очередной олимпийской дисциплины.

Но последний вид спорта не сдавался – он продолжал гордо стоять, невзирая на подписанный приговор. Почему «металлисты» не трогали эту хрень, неясно – может быть, это была заначка на самый-самый черный день. Каждое утро мы с радостью обнаруживали, что монумент все еще на месте – читавшие «Последний лист» поймут, о чем я. Чувака на картинке окрестили «Саньком». Жизнь закалила его; уверен, теперь он выживет даже при захвате нашей страны фашистами. И вряд ли он держит злобу на людей из-за павших товарищей – со временем к нему пришла мудрость и понимание жизни.

P.S. В школе мы частенько спорили – какой вид спорта намалеван неведомым мастером клинописи. Я слушал версии усмехаясь, поскольку всегда знал – «Санек» изображал дисциплину под названием «Приседания с чупа-чупсом».

12.

Эта история произошла в 1998 году которую я назвал: «Бизнес по-русски»
И так сама история.
Собрался я со своими друзьями на рыбалку. Команда из трех человек, ехать в другой район, само собой где есть хотя бы водные ресурсы нашей необъятной… . Загрузились удочками, садками, приманками, ну и ее родную кои не одна рыбалка не обходится- 1 литр, нет не водовки, она тогда в ценовом диапазоне для нас была роскошью, а банальным самогоном. По многочисленным наводкам бывалых рыбаков приехали на водоем искусственного происхождения – канал. Раскинулись. Поймали какой-то мелочи хватившей исключительно только в котелок на уху. Достали свой литр, но смогли выпить только половину сосуда – гадость производства тети Клавы мы не могли осилить даже на природе. Проснувшись утром и поняв знаменитую пословицу, что рыба клюет вчера и завтра, и те более на том берегу решили поменять место рыбалки. Проехали еще километров сорок, обосновались на чудном берегу и только раскинули полог (импровизация туристического стола) с расстановкой початой бутылки и какой-то закуски, как послышался рокот советской моторной лодки. На утлой посудине передвигалось то, что мы называем НАСТОЯЩИМ рыбаком. Человек подогнав к нам свой «Титаник» вышел и довольно твердой походкой подошел к столу. В его глазах было ясно видно, как он провел свой досуг в ночное время и его дни сочтены без оздоровительного высокоградусного лекарства. Предложив все, что у него было в активе, а это килограмм двадцать карасей и пятьдесят рублей наличными он затребовал увиденную бутылку. Скажу сразу, мы особо и не сопротивлялись. Накатив стакан и засунув остатки спиртосодержащей жидкости за пазуху, забыв про бонусную закуску, загрузился в свой баркас и исчез.
В кругу нашей компании прошла смута на предмет трезвого образа жизни и его не совместительства, на рыбалке, но увидев карасей бурчаний больше не было.
Вечер, появились соседи с детьми и женами. Мужчины повидимуму поклявшись в обязательной на рыбалке ухе, стараются хоть что-нибудь поймать, но увы по сказанной выше поговорке само собой у них ни чего не получается. Поняв свою не состоятельность они подошли к нам с предложением сделать бартер, а именно обменять бутылку водки на пару хвостов. Конечно, мы согласились. Что интересно, в процессе рыбной ловли нам за несущественные виды помощи со стороны соседей наливалось не раз, так что в процессе рыбной ловли мы как говорится были в соответствующем тонусе.
Приехав на следующий день домой мы подбили дебит с кредитом. Оказалось, что за несчастную бутылку купленного самогона стоимостью в двадцать рублей мы имели двенадцать килограммов отборных карасей, бутылку нормальной водки и полную компенсацию за потраченный поездкой бензин при этом все три стороны, участвовавшие в товарообороте были ОЧЕНЬ довольными.
Вот такой вот Бизнес по-русски!

13.

Дождливый октябрьский день. Ваганьковское кладбище. Тишина. Пьяный
граверных дел мастер неторопливо выбивает на свежеустановленной
могильной плите: Петров Петр Петрович... родился... скончался... и т.д.
За его спиной две печальные бабушки, родственницы усопшего, контролируют
процесс. Спрашивают:
- Молодой человек, а можно снизу маленькими буковками приписать:
"Любимому Петеньке от любящих сестры и тети?"
- Да мне по хрену, хоть с "Новым годом!"