Результатов: 155

151

«Кот-путешественник, или Визит в параллельную вселенную 1993-го»

Лето 1993 года. Страна трещит по швам, рубль падает, а политики на телеэкранах говорят слова, смысл которых уже давно улетучился. Но в панельной пятиэтажке в районе "Лесенки" жизнь идёт свои чередом. Здесь пахнет свежескошенной травой, пылью с подоконников и надеждой, что завтра будет хоть немного стабильнее. А ещё здесь живут коты. Не просто коты, а личности с характером, планами и своими представлениями о географии.

В соседнем подъезде, на втором этаже, обитал один такой аристократ. Белый, с серыми пятнами, словно кто-то разбрызгал на него акварель от скуки. Глаза — два осколка льда, голубые и бездонные. Хозяева, люди прогрессивные (по меркам 1993-го), выпускали его гулять. Железных дверей ещё не было, подъезды были открыты для всех — и для соседей, и для котов, и для ветра перемен.

Мы часто видели его во дворе — важного, неспешного, с видом философа, размышляющего о бренности бытия. Иногда пытались погладить, но он допускал лишь лёгкую ласку, будто делал одолжение. Его мир был прост: свой подъезд, свой диван, своя миска. Но однажды этот мир дал трещину.

В одно утро за нашей дверью раздалось настойчивое: «Мяу-мяу!». Не требовательное, а скорее недоуменное. Открыли — и обомлели. На пороге стоял тот самый кот-аристократ. Смотрел на нас с лёгким укором, будто мы опоздали на важную встречу.

— Заходи, — сказали мы, поражённые.
Он вошёл. Не спеша, как исследователь на неизвестной земле. Начал обнюхивать углы, заглядывать под диваны, изучать обои. На его морде читался немой вопрос: «Что вы сделали с моей вселенной? Почему здесь всё так похоже, но всё не то?».

Он ходил по комнатам, мяукая с интонацией потерянного туриста. «Где мои хозяева? Куда делся знакомый запах жареной рыбы? Почему вы не те, за кого я вас принимал?». Мы гладили его, говорили успокаивающие слова, но кот не верил. Он искал свой мир, а нашёл лишь зеркальное отражение — ту же дверь слева, тот же этаж, но чужие лица.

Через десять минут мы сдались. Аккуратно взяли его на руки (он не сопротивлялся, всё ещё в лёгком шоке) и отнесли обратно — в соседний подъезд, к его двери. Через секунду дверь приоткрылась, и его впустили домой. Наверное, он так и не понял, что ненадолго попал в параллельную реальность — ту, где всё почти так же, но чуть-чуть иначе.

Эта история — не просто о коте. Она о 1993 годе. О времени, когда всё было знакомым, но уже другим. Когда двери были открыты, но за ними могла скрываться совсем иная жизнь. И о том, что даже в эпоху "великих перемен" коты остаются котами — вечными путешественниками между мирами, которые всегда находят дорогу домой.

152

«Казарменный кот, или Как Спенсер научился жаловаться по-человечески»

В жизни каждого кота рано или поздно наступает момент, когда привычный мир рушится. Хозяин уезжает, и на смену ласке и свободе приходят строгие правила, чужие руки и ощущение, что ты попал в армию. Именно это произошло с котом Спенсером — молчаливым, добрым увальнем, чьё жизненное кредо до поры до времени заключалось в трёх вещах: есть, спать и смотреть на мир с философским равнодушием.

Но однажды маме пришлось уехать на неделю. Мы с братом, связанные работой, не могли навещать Спенсера каждый день. Отец жил отдельно. И единственным человеком, кто согласился помочь, стала бабушка — мамина бывшая свекровь, женщина с характером, выкованным в советских реалиях. Её жизненные принципы были просты: порядок, дисциплина и никаких сантиментов.

До этого момента бабушка никогда не имела дела с животными. Для неё кот был не членом семьи, а объектом, который нужно содержать в чистоте и подчинении. При помощи голоса, твёрдой руки и, кажется, даже взгляда. Она быстро установила в маминой квартире режим жёсткой экономии эмоций. Бегать — нельзя. Выпрашивать еду — запрещено. Ходить мимо лотка — немыслимо. Спенсер, привыкший к маминым нежностям, оказался в условиях сурового учебного плаца.

Когда мама вернулась, первое, что она сделала, — не распаковала чемодан, а спросила кота, глядя ему в глаза:
— Спенс, тебя не обижали?

И тут произошло нечто. Кот, обычно молчаливый, издал звук. Не просто «мяу», а целую тираду. Это был жалобный, трагический монолог с подвываниями, вздохами и паузами, полными смысла. Он говорил. Говорил о несправедливости, о тоске, о бабушкиной строгости, о том, как ему запрещали быть котом. Это был шекспировский спектакль в исполнении пушистого актёра.

Бабушка, стоявшая рядом, всплеснула руками. Её лицо выразило возмущение, смешанное с невероятным удивлением.
— Да что ты врёшь! — выдохнула она. — Я тебя кормила, лоток чистила! А он… он на меня наговаривает!

В этот момент Спенсер умолк. Он посмотрел на бабушку с таким видом, будто говорил: «Вот видишь, мама? А ты не верила, что мне тут было плохо». Мама пыталась сохранять серьёзность, но улыбка прорывалась сквозь строгость. Бабушка ещё минут десять объясняла, что кот — прекрасный манипулятор, и что она ничего плохого не делала. Но было ясно: Спенсер выиграл эту битву.

С тех пор бабушка относится к нему с подозрительным уважением. А Спенсер, если видит её, издаёт тихое «мяу» — то ли приветствие, то ли напоминание о пережитом ужасе.

Эта история доказывает: коты понимают всё. Даже казарменный режим. И если им есть на кого пожаловаться — они сделают это с таким драматизмом, что любой актёр позавидует. Главное — чтобы мама вернулась вовремя.

153

Когда королева была юной

Когда в 1926 году Елизавета появилась на свет, никто и не думал, что ей суждено занять английский трон. Тогда царствовал ее дед — Георг V, а наследником престола считался дядя Эдуард. Отец девочки, принц Альберт, герцог Йоркский, был вторым сыном и тоже не рассчитывал на корону — предполагалось, что старший брат со временем женится и обзаведется наследниками.

Малышка Лилибет — так она сама выговаривала свое имя, и так ее всю жизнь потом звали близкие, в том числе муж, — была первой и любимой внучкой короля Георга V (двоюродного брата нашего Николая II. Таким образом Елизавета приходилась последнему русскому царю двоюродной внучкой). Малышка сумела растопить весьма суровое сердце Георга (к своим сыновьям король отцовской любви не проявлял, а порой бывал и по-настоящему жесток — считается, что именно это стало причиной знаменитого заикания Георга VI). Как-то архиепископ Кентерберийский застал старого короля на ковре стоящим на четвереньках, а малютка Лилибет держала деда за бороду, словно лошадь за поводья.

Ей было 10 лет, когда на престоле началась чехарда: дед умер, дядя царствовал всего 10 месяцев и променял корону на возможность жениться на разведенной американке Уоллис Симпсон. После его отречения корона досталась отцу Елизаветы, взявшему имя Георга VI. Изначально предполагалось, что ему, не имевшему сыновей, будет наследовать младший брат Генри, но тот предпочитал до конца жизни вести вольную жизнь герцога Глостерского и заранее отказался от своих прав в пользу Елизаветы.

Когда разразилась Вторая мировая, 13-летняя Елизавета по радио зачитывала обращение к детям, пострадавшим от бомбардировок. А в 18 лет освоила профессию механика-водителя санитарного автомобиля и крутила баранку на пользу общества до окончания войны. Вообще, это время оказалось для нее судьбоносным — ведь именно тогда начался ее единственный за всю жизнь любовный роман.

Это началось в Дартмуте. Накануне войны Елизавета вместе с родителями и младшей сестрой Маргарет посетили Королевское военно-морское училище, но там, как оказалось, свирепствовала ветрянка. Единственным курсантом, которого принцессам удалось повидать, был их дальний родственник, 18-летний греческий принц Филип. Он немного поиграл с «сестрицами» в крокет — и вернулся в казарму. Но нескольких часов хватило, чтобы Елизавета полюбила его — серьезно, глубоко и упорно.

Принц был внуком греческого и правнуком датского королей, а также праправнуком русского императора Николая I. (Кстати, когда понадобилось идентифицировать останки расстрелянных Романовых — генетическую пробу брали именно у принца Филипа.) При этом он родился на кухонном столе в лачуге на острове Корфу — семья скрывалась там после греческой революции, заочно приговорившей отца новорожденного — принца Андрея — к смертной казни. 18-месячного Филипа вывезли из Греции на грузовом корабле в ящике из-под апельсинов. Какое-то время семья скиталась по европейским королевским дворам, готовым их приютить, пока родители не развелись. В результате мать Филипа попала в нервную клинику, откуда уже никогда не вернулась, а отец перебрался в Монте-Карло и сделался профессиональным игроком. Вот тогда родственники пристроили горемычного принца в английское военно-морское училище. Словом, кровь в его жилах текла самая что ни на есть королевская, но женихом он тем не менее был сомнительным. Родители Елизаветы были не в восторге от ее выбора, но девушка проявила упорство. Шесть лет она писала Филипу письма, ведь, как только началась война, он пошел служить на эсминец. А когда 25-летний красавец, грудь в орденах, вернулся в Англию, наследница британского престола поспешила с ним обручиться. Говорят, предложение сделала именно она. Свадьба состоялась 20 ноября 1947 года в Вестминстерском аббатстве. Время было послевоенное, и, чтобы купить ткань для свадебного платья, принцессе пришлось продать свои продовольственные карточки. На свадебный торт пошел подарок из Австралии — ящик продуктов. Зато торт получился именно таким, какой и полагается на королевской свадьбе — трехметровым, роскошным, его не резали — рубили саблей. Впрочем, молодожены и гости получили только по небольшому куску — основную часть разослали по госпиталям и школам.

В феврале 1952 года молодые супруги отдыхали в Кении. Их «Tree Tops» отель располагался на ветвях гигантского фикуса. Один из гостей отеля 6 февраля записал в книге регистрации: «Впервые в мировой истории принцесса поднялась на дерево, а спустилась с него королевой». Той ночью умер Георг VI. Коронация Елизаветы состоялась только через год и пять месяцев, но днем ее восшествия на престол считается именно 6 февраля 1952 года. Ее муж, как и было договорено заранее, коронован не был. И первым поклялся ей на верность: «Я, Филип, герцог Эдинбургский, становлюсь вашим пожизненным вассалом, опорой и нижайшим почитателем. И да поможет мне Бог». А ведь как они оба опасались этого момента! Филипу, с его независимым характером, предстояло уйти в тень венценосного сияния супруги. Он даже не мог продолжать службу на флоте, потому что должен был присутствовать на официальных церемониях. Зато в маленьком тихоокеанском государстве Вануату Филипа считают богом — то есть воплощением древнего духа гор, который отправился далеко за море и женился на могущественной королеве. Имеется и храм, посвященный герцогу Эдинбургскому, и икона, в качестве которой используется его фотография.

Иной раз Филип позволял себе разного рода «взбрыки». Его солдатские, неполиткорректные шуточки не раз вгоняли супругу в краску. То в Папуа — Новой Гвинее он поинтересуется у прохожего: «Любезнейший, а как это вас до сих пор тут не съели?» — то в Китае скажет туристу: «Смотрите, не застревайте тут надолго, а то ваши глаза сузятся». Пожалуй, больше всего принц Филип отличился в Парагвае, где приветствовал кровавого диктатора генерала Стресснера словами: «Как приятно оказаться в стране, которая не управляется народом!»

Пока Филип был молод, он доставлял своей венценосной супруге тревоги и иного рода: поговаривали о его внебрачных детях и о связи с двоюродной сестрой королевы. Впрочем, если что и было, Елизавета сделала все, чтобы замять скандал. Она как могла компенсировала мужу его второстепенную общественную роль — во всем, что касается личной жизни, Филипу предоставлялось абсолютное и непререкаемое первенство, иной раз принимающее формы настоящей тирании. Однажды герцог Маунтбаттен стал свидетелем странной сцены. Они втроем ехали в машине, управлял Филип: резко, не тормозя на поворотах, сильно превышая разрешенную скорость. Елизавета молчала, но было видно, что ей страшно — на каждом рискованном вираже королева учащенно дышала. В конце концов муж резко остановил авто и закричал: «Или перестань пыхтеть, или выметайся отсюда!» Елизавета, к изумлению герцога Маунтбаттена, опять смолчала и всю дальнейшую дорогу старалась вести себя как можно тише. Подобные истории нет-нет да и просачивались наружу. Впрочем, королева до последнего дня его жизни смотрела на мужа с обожанием и на всякий вопрос, не связанный с ее работой, отвечала: «Спросите у его королевского высочества, он лучше знает». Вопросы о том, как воспитывать четверых детей — Чарльза, Анну, Эндрю и Эдуарда, — тоже всегда решал отец.

И это многое определило…

Автор Ирина Стрельникова

Из сети

154

ПАМЯТИ ОДНОЙ БАБУШКИ

Было это очень много лет назад, когда нынешние папы сами ещё были маленькими детьми. Был чудный летний день. Семья отдыхала на даче. Бабушка возилась где-то в саду-огороде, дедушка уехал в город по каким-то своим хозяйственным делам, родители занимались чем-то по дому и прибирались на веранде, а малыш лет пяти бродил по участку, исследуя растительность на грядках, кусты и - самое интересное! - домашнюю живность в виде кур. Куры обитали возле сарайчика в небольшом загончике, огороженном высокой сеткой. Их можно было просто рассматривать, а можно было даже бросить им какой-либо корм и смотреть, как они суетятся и кудахчут. Каждый занимался своим делом, наслаждаясь покоем и неспешным течением дня.

Неожиданно тишина взорвалась громким детским плачем. Никто не знает, что не понравилось петуху, который пасся с курами в том же вольере, но он, вероятно, почему-то решил, что нарушают границы его владений. Каким-то образом перелетев сетку, он сначала прыгнул малышу на голову, а потом стал бегать вокруг испуганного ребёнка, подпрыгивать и пытаться клюнуть, демонстрируя поистине бандитский характер.

Никто не помнит, где была бабушка до этого, она просто была вне поля зрения. Но каким-то непостижимым образом в следующий момент она материализовалась возле внука, крепко держа петуха за шею.

Тут надо немного рассказать о бабушке. Невысокая, худенькая, с сильными натруженными руками, с жёстким характером, она очень, очень не любила, когда плачут дети. Ещё с тех пор, когда у неё, подростка, на глазах сожгли всю её деревню, а она чудом спаслась. Чтобы затем прятаться в лесу от людей и волков, пережить там зиму и очутиться в концлагере в Дрездене (читали Курта Воннегута?), где провела более двух лет. Вот такая бабушка с таким вот прошлым.

А для петуха-агрессора этот день был точно не его, не задался совсем. Рядом с сарайчиком стояла колода для колки дров с воткнутым в неё топором. Дальнейшее было так же стремительно, как и материализация бабушки. Суд, приговор и его исполнение не заняли больше десятка секунд. Подскочившие родители могли только наблюдать развязку. Малыша успокоили, благо кроме нескольких царапин других повреждений не было. Все тоже постепенно успокоились, и день мирно потёк дальше.

Вечером семья сидела и ужинала на веранде. Дедушка, недавно вернувшийся из города, с удовольствием трапезничал. "Какой у тебя сегодня вкусный супчик, Маша!", - похвалил он бабушку. А потом задумчиво добавил: "А что это наш петушок сегодня не поёт?" "А ты что, по твоему, ешь?!", - с вызовом, сурово глядя исподлобья, ответила вопросом на вопрос бабушка. После чего дедушка был посвящён в события уходящего дня.

Вот такая приключилась история с куриным супчиком много-много лет назад.

Берегите своих бабушек - они вас любят...

(C) 3agupa

155

— Мам, я его дождусь, — сказала Даша тихо, но упрямо. Двадцать лет — возраст, когда кажется, что любовь выдержит всё. Даже колючую проволоку.

Мать не спорила. Покрутила ложку в остывшем чае и улыбнулась устало, но по-доброму:
— Я понимаю. Когда любишь, кажется, будто можно починить всё одним теплом. Только проверь сначала, как оно вообще работает. Не сразу туда, где опасно. Начни там, где можно ошибиться — и тебе самой не станет хуже. На кошках, например.

Соседка, тётя Рита, уезжала в большой круиз. Дом рядом, пару улиц пройти — и всё. У неё осталась Химера — кошка с характером, как гроза: вроде красиво, а трогать опасно. Отдавать в приют жалко, вот и доверила Даше — с подробной инструкцией: «Свитер — потолще, очки — не снимай. Перчатки — всегда. Надежду — держи при себе.»

В первый день Химера шипела, как чайник, и срывала шторы. Даша приходила каждый вечер, ставила миску в одно и то же место, садилась на пол и тихо разговаривала. Пот стекал под свитер, очки запотевали. Недели через две кошка вроде успокоилась. Даша решила — можно попробовать погладить. Сняла перчатку, “на минутку, чтобы без барьеров”. Молния серого меха — и когти по запястью. Не страшно, но запомнилось. На следующий день она снова пришла — в перчатках, в том же свитере, без обиды в голосе. Через неделю Химера уже брала корм с ладони. К концу месяца легла рядом. Не на колени, но рядом. Уже победа.

Во дворе у Риты жил пёс по кличке Зверь — на привязи, гроза соседей. Даша не собиралась его перевоспитывать — просто хотелось понять, как работает спокойствие. Он настораживался, когда она проходила мимо. Однажды сказала ему:
— Ты хороший, просто пугаешь.
Первый раз он зарычал, второй — промолчал, третий — осторожно лизнул пальцы. Через пару месяцев дворник только выдохнул:
— Смотри, а ведь монстр тапочки подаёт.

Пока Химера переставала шипеть, а Зверь привыкал к голосу, письма от Артёма тоже менялись. Сначала — без брани. Потом — растерянные фразы про свет. А потом пришло короткое, измятое, с пятном кофе на углу:

«Малая, хватит. Я тут мягким становлюсь, пацаны уже базарят, смотрящий косится. Лежу, батарея гудит — будто ты рядом. Странно, да? Но не сюда ты светишь. Тут за свет бьют. Береги себя. Я свой срок отсижу, ты живи, как умеешь. Волк я. Не трогай.»

Даша сложила письмо и долго сидела у окна. Химера свернулась клубком и мурлыкала, будто моторчик. Зверь подошёл, ткнулся носом в ладонь — просто дышать рядом.

— Мам, — сказала она вечером, — добро, наверное, как ток. Если проводка целая — греет. А если коротнёт — обжигает.
— Вот и вся премудрость, — ответила мать. — Сердце пусть горит, но ум должен смотреть, куда ты этот свет направляешь. Тогда и людям, и тебе теплее.

Даша кивнула, помолчала и добавила:
— Мам… там ведь не просто стены, там люди такие. Замёрзли, привыкли к холоду, будто без него нельзя. Одной теплотой не пробьёшь. Надо искать, где хоть кто-то живой остался — с них и начинать.

Говорят, Химера до сих пор мурчит громче чайника, а Зверь теперь живёт без цепи — лает редко, но по делу. Про Артёма Даша говорит спокойно:
— Не каждый готов к теплу. Иногда лучше подождать, пока место для него появится.

Без морали. Просто намёк: пусть сердце ведёт, а ум не дремлет. Тогда добро не выгорает — только светлее становится.

1234