Результатов: 18

1

Заходит в кабак этакий алик-завсегдатай (А) на халяву не дурак. В кабаке его все
уж знают и не наливают, а хоцца. Глядит - компания монголов (М), подсаживается
(А) Мужики, хотите историю про Улан Батора расскажу? (М) (Заинтересованно) Давай
- нальем. (А) Встретились как-то в чистом поле У.Батор и И.Муромец и решили
силушкой померяться. (М) (Оживляются - наливают) (А) Выпало первому бить Улан
Батору (М) (Наливают) (А) Ударил У.Батор в первый раз - по щиколотку Илья в
землю ушел... (М) (Наливают - радостно) (А) Ударил У.Батор в другой раз - по
колено Илья в землю ушел... (М) (Соответственно) (А) Ударил У.Батор в третий раз
- по пояс Илья стал... (М) (Радостные возгласы, похлопывания, наливания) (А)
Выпало бить Илье. Ударил Илья Улан Батора - стоит тот не шелохнется... (М)
(Бурные аплодисменты переходящие в овацию, все встают) (А)... только уши из
земли торчат!...

2

Застойные времена. Идет собрание в погребальной конторе. Повестка дня: экономия.
- Предлагаю вместо гробов использовать полиэтиленовые пакеты-экономим на дереве!
Бурные аплодисменты...
- Предлагаю покойника в полиэтиленовом пакете закапывать вертикально - экономия
площади! Продолжительные аплодисменты...
- Предлагаю покойника в полиэтиленовом пакете закапывать вертикально, но только
наполовину - экономим на памятниках! Бурные аплодисменты, переходящие в овацию.

3

Застойные времена. Идет собрание в погребальной конторе.
Повестка дня - экономия.
- Предлагаю вместо гробов использовать полиэтиленовые пакеты -
экономим на дереве!
Бурные аплодисменты...
- Предлагаю покойника в полиэтиленовом пакете закапывать
вертикально - экономия площади!
Продолжительные аплодисменты...
- Предлагаю покойника в полиэтиленовом пакете закапывать
вертикально, но только наполовину - экономим на памятниках!
Бурные аплодисменты переходящие в овацию...

4

В провинциальный город приехал цирк. В конце представления
на арену выносят подставку, кладут на нее грецкий орех.
Под звуки марша выходит красавец-мужчина и разбивает этот
орех членом вдребезги. Бурные апплодисменты...
Прошло двадцать лет...
В город опять приезжает цирк. В конце представления на сцену
выносят подставку и кладут на нее кокосовый орех. Под звуки марша
на арене появляется несколько постаревший красавец-мужчина и
разбивает орех членом.
Бурные апплодисменты переходящие в овацию, крики "браво!","бис!".
Корреспондент местной газеты берет интервью:
- Мы помним вас 20 лет назад, тогда орех был грецкий, а теперь
кокосовый. Скажите, в чем секрет?
- Да никакого секрета - старею, зрение падает...

5

В перестроечные годы были такие шальные везухи и халявы, о которых теперь и мечтать нельзя. Наивный Запад верил в то, что кондовая Русь поворотила задницу в пользу цивилизованного рынка, и наводнил страну бесплатными образовательными программами. Мне, например, довелось провести полгода в Британии по программе стажировки молодых менеджеров в компании таких же жизнерадостных оболтусов со Всея Руси. После экскурсионной толкучки на лондонских биржах и в суде, поездки в Оксфорд и дегустации пива с вареньем (?) в пабах под занавес этого праздника жизни за счет британских налогоплательщиков нас повезли на тренинг по тим билдингу. Площадка напоминала пионерский лагерь с легким привкусом реалити шоу: пролезание через ячейки редко натянутого веревочного забора , чтобы не зазвенели колокольчики, лазание по канатам и прочие мечты Тарзана. Наши дамы кисло косились на свои шпильки и обреченно карабкались по дурацким лестницам - слетать с программы никому не хотелось.
Для последнего упражнения нас подвели к прямоугольной площадке, огороженной веревками на уровне пояса. В центре площадки стоял «колодезный журавель» - к верхушке вертикально врытого столба на шарнире была прикреплена поперек палка – один конец в 2 раза короче другого. С короткого задранного вверх конца на веревке свисала консервная банка. Вокруг площадки лежали какие-то грязные трубы, гайки и прочие железные фитюльки. Бледная, тощая, как селедка, англичанка с редкими белесыми волосиками пояснила, что надо разбиться на команды и с помощью фитюлек как можно быстрее свинтить нечто, достаточно длинное для того, чтобы им дотянуться до банки и эту самую банку опустить. Народ, уже достаточно раздраженный дуростью предыдущих заданий и опаздывающий на предвкушаемые с самого утра вечерние соблазны Сохо, тихо уперся и на «селедкин» бодрый призыв «Go!» не отреагировал вообще. Жительница Альбиона обвела растерянным взглядом неподвижную группу бесстрастно рассматривающих траву под ногами русских и только набрала воздуха в легкие, чтобы повторить задание, как наш Вован выступил вперед и с энтузиазмом переспросил: «Так Вы говорите, что задача заключается в том, чтобы банка опустилась?». «Ну да!» - с надеждой просияло островное создание. Менеджер руководящего звена солидной компании Вован с хитрющей мордой хулигана-шестиклассника подбрал с земли камушек потяжелее и, зажмурив левый глаз, метким броском запулил его в чертову банку. Банка обреченно звякнула и пошла вниз! Девушки в порыве благодарности за сохраненный маникюр устроили Вовану овацию. Мужики оскорбительно заржали, опуская тысячелетнюю британскую культуру тим билдинга. Англичанка разинула рот, хватая воздух, как окунь перед кастрюлей с кипятком.
- Это не по правилам! У нас были группы и из Германии, и из Японии, и из Китая. И все круили гайки! И вы должны!
-Зачем?- искренне удивился Вован. – Задача была, чтобы банка опустилась. Посмотрите, где банка? Вам нужен процесс или результат?
- Потому что ПРАВИЛА, - в бессильной ярости прошипела «селедка». Битва мировоззрений не оставляла ей никакий шансов на успех.
А мы пошли в ближайшую пивнушку заниматься реальным тим билдингом. Тем более, что и это тоже было оплачено британскими налогоплательщиками.

6

В старые добрые времена, в одном из вузов работал профессор N. Человек хотя и весьма пожилой, но остающийся отличным преподавателем, обожаемым студентами за ясность изложения и блестящий юмор. Что именно он читал - история умалчивает.
Представьте картину - почтенный патриарх читает лекцию в большой, битком набитой аудитории. Студенты усердно конспектируют.
В тишине неожиданно падает на пол мелок.
Профессор нагибается, чтобы его поднять, и внезапно издает на всю аудиторию громкий звук, в источнике которого невозможно ошибиться.
Студенты замирают.
А он, разогнувшись, несколько мгновений держит паузу, после которой громко провозглашает на всю аудиторию: "Да, есть еще порох в пороховницах".
После чего потолок аудитории подпрыгивает от восхищенного рева публики, переходящего в долгую овацию.

8

На остановке в маршрутку всунулась тетка возраста эпохи развитого социализма. Знаете, из серии самых махровых: поперек себя шире, морда красная, ресницы отвратительно-белесые, на голове перманент пополам с пергидролем, пару бородавок в самых неудачных местах, и командным голосом спросила:
- Водитель, куда идет эта маршрутка? Я до бульвара ХХХ доеду?
Получив утвердительный ответ (ехать туда было остановок 7-8), тетка вонзилась в маршрутку и немедленно началось:
- Водитель, я по льготному!
- Молодой человек, откройте люк, очень жарко в автобусе!
- Женщина, не надо мне на ноги ставить свою сумку!
- Мужчина, закройте окно, очень дует!
- Мамаша, заберите ребенка на руки, я сяду! Ну и что, что вы за него заплатили?!
- Девушка, хватит уже по телефону разговаривать! Почему я должна слушать, с кем вы там переспали?! (к слову, разговор шел о каких-то зачетах и конспектах)
- Водитель, далеко еще до бульвара ехать?
К тому моменту из 7-8 остановок маршрутка успела проехать полторы, но водила нашелся быстро:
- Нет, уже приехали. Сейчас будет ваш бульвар.
Тем более, маршрутка действительно подъезжала к бульвару (правда, совсем не тому).
- А что вы, раньше мне не могли сказать? Я же просила!!!
И это чудовище стало протискиваться к выходу. Уничтожив на прощание всех, особенно забывчивого водителя, взглядом, тетка сошла в полной тишине. Тишина эта, впрочем, продолжалась недолго – секунды три. Когда водила закрыл дверь, он сорвал такую овацию, словно только что успешно посадил самолет в Хургаде.
Интересно, сколько пересадок ей еще потребовалось?..

9

Испокон веков немцы знамениты своей дисциплиной и пунктуальностью. Лучше всего это отличие от других культур иллюстрирует следующий случай. Конец 90-х годов ХХ века. Идет представление «Гамбургского английского театра». Все актеры - англичане и американцы, аудитория немецкая. По ходу действия один из американских актеров, выходя на сцену, неплотно прикрывает за собой бутафорскую дверь. Этот момент так возмутил одну фрау из зрительного зала, что она вышла на сцену и плотно закрыла дверь, сорвав бурные и продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию.

Как позже говорили сами англоговорящие актеры, хорошо, что Шекспир не дожил до этого дня - это была самая продолжительная овация за всю историю английского театра в Гамбурге.

Швейк

10

В провинциальный город приехал цирк. В конце представления на арену выносят подставку, кладут на нее грецкий орех. Под звуки марша выходит красавец-мужчина и разбивает этот орех членом вдребезги. Бурные апплодисменты...
Прошло двадцать лет... В город опять приезжает цирк. В конце представления на сцену выносят подставку и кладут на нее кокосовый орех. Под звуки марша на арене появляется несколько постаревший красавец-мужчина и разбивает орех членом. Бурные апплодисменты переходящие в овацию, крики "браво!", "бис!".
Корреспондент местной газеты берет интервью:
- Мы помним вас 20 лет назад, тогда орех был грецкий, а теперь кокосовый. Скажите, в чем секрет?
- Да никакого секрета - старею, зрение падает...

11

Иногда я мечтала о хорошей работе. Такой, как в кино: в красивом стильном офисе, за красивым навороченным компьютером, в красивом строгом костюме... Ведь сидение за компьютером в костюме - это же так респектабельно!
В моем родном городе, конечно, говорили "вау!", узнав, что я работаю в кино, но в глубине души считали эту сферу чем-то средним между цирком и борделем. А моя должность - помреж, или "хлопушка", казалась им чем-то очень, очень легкомысленным. Впрочем, в этом они были правы. И вот это недоуменно-сочувственное отношение к человеку, занятому столь несерьезным делом, - то ли хлопаньем, то ли жонглированием, - меня задевало. И я мечтала о настоящей, серьезной, респектабельной работе. И, главное, о черном костюме и белой блузке. Непременно. Ну и чтобы кто-нибудь из односельчан меня в таком виде увидел. А иначе зачем мечтать-то?

Как-то позвонила приятельница:
- У тебя есть деньги взаймы?
Я замялась. Я и деньги - вещи, совместимые редко и ненадолго. Ответила:
- Ну тыщи три найдется.
- Это мало, - огорчилась она, - мне надо две с половиной тысячи долларов.
Я удивилась. Она была из Подмосковья, в отличие от меня, квартиру не снимала, и стабильно работала. И непонятно было, зачем ей вдруг две с половиной тысячи долларов.
Это все было году в 2005-м. Во времена, когда однушка в Марьино стоила сто пятьдесят долларов в месяц.
Так вот, она отключилась. Потом, при встрече, сияя, сказала, что деньги нужны были для какого-то большого дела, и она нашла эту сумму, - всё круто! Потом мы (я) заговорили о чем-то другом, потом (я) вообще забыла об этом.
Прошла пара месяцев. Мы встретились, и она вдруг спросила: не нужна ли мне работа? Хорошая, стабильная, денежная. И! Очень респектабельная. С очень солидными людьми...
Моё предположение насчет эскорт-услуг было с негодованием опровергнуто. Она сказала: если ты хочешь эту работу, забудь про свои идиотские шутки.
Я забыла.
И вот, не сказав ничего о сути работы, она меня заинтриговала. А она была девушка умная, серьезная, образованная, - не мне чета! - и ее мнению и словам я доверяла.

Оглядев меня с головы до ног, она сказала: тебе придется сменить имидж. В ЭТОМ (толстовка с Микки-Маусом, кеды и джинсы) нет никаких шансов пройти собеседование. Нужен строгий костюм. Лучше черный.
В голове моей тут же возник давешний образ, с офисом, компьютером и мной, красивой и элегантной до невозможности.
"В Ряжске все сдохнут от зависти!" - радостно подумала я, и пообещала сменить имидж.

Сейчас кажется очень глупым то, что я согласилась пойти на собеседование, не зная толком, о чем вообще речь. Но- я доверяла этой девушке. У нее было высшее образование и поэтому она являлась для меня непререкаемым авторитетом, и ей как-то удалось отделаться общими фразами. Ну и почти материализовавшаяся мечта сыграла свою роль...
Утром, к метро, к месту встречи с приятельницей, я пришла, представляя себя, как минимум, героиней фильма "Деловая женщина", - ну того, с Мелани Гриффит и молодым еще Фордом. Деловой, целеустремленной и серьезной. Смущал, правда, факт, что я печатаю со скоростью десять слов в минуту, не владею разговорным английским, и на двадцать сантиметров не дотягиваю до "приятной наружности", необходимой, по моему убеждению, для хорошей работы. И на пару десятков килограмм перетягиваю эту наружность...
"Да что ж это за работа такая?!" - недоумевал и волновался внутренний голос. Я велела ему заткнуться и ждать.
Приятельница пришла и одобрительно посмотрела на меня. Она была с какой-то грузной дамой. В глазах дамы одобрения было меньше. Ну так она ведь не знала, как я выглядела раньше.
Элегантна я в тот день была, как Маргарет Тэтчер. Не в костюме, правда, - они все, как оказалось, стоили бешеных денег, - а в черных брюках, черных сапогах на шпильке, белой блузке и черном же пиджаке. Все эти вещи, купленные по отдельности на Черкизовском рынке, вышли дешевле костюма (и категорически друг другу не подходили...), и я гордилась экономией и собственным прагматизмом.
Нас с дамой познакомили, - представляя мне ее, приятельница сказала "это мой куратор, Елена Петровна". И мы пошли в гостиницу "Ренессанс", в конференц-зале которой, как выяснилось, и проходило собеседование.
Там было много элегантных людей. Разных возрастов и внешних данных, что меня порадовало. Но все - в костюмах и белых рубашках.
Мы - человек пятьдесят - расселись, появился бодрый молодой человек. Даже на мой неискушенный взгляд, золота на нем было слишком много. Перстень, часы, браслет, цепочка... Внутренний голос выдвинул версию про золотой зуб. Ему вновь было предложено заткнуться.
Молодой человек (МЧ) начал речь. Речь была долгой, часа на полтора, и эмоциональной. Причем эмоционален был не только он, но и аудитория. Их неумеренный энтузиазм внушал опасения. Они радовались, ликовали и аплодировали так, будто МЧ делился способом изготовления вечного двигателя и философского камня одновременно.
А я вообще первые минут пятнадцать не понимала, о чем он говорит. Это была такая пурга из непонятных слов, произносимая радостной скороговоркой, что я в недоумении смотрела на счастливых энтузиастов вокруг, устраивавших овацию каждые пять минут. Ощущение было необычное - что ты сошел с ума и чего-то не понимаешь.
Но через двадцать минут невнятных обтекаемых фраз смысл стал вырисовываться.
Это был некий "фонд взаимопомощи", как они себя именовали. Именно фонд, а не финансовая пирамида, - он подчеркнул это раз пять. А смысл заключался в следующем: вы приносили и отдавали этим людям две с половиной тысячи долларов. Просто так - приносили и отдавали. И за это имели право привести туда своих друзей и знакомых. Каждый из которых должен был отдать аналогичную сумму. С которой вам уже выплачивали десять процентов. Друзья и знакомые, в свою очередь, должны были привести своих друзей и знакомых - с этих "взносов" ваш процент увеличивался до двадцати...

Уяснив схему, я начала с испугом и удивлением оглядываться. Все эти люди сидели и ликовали от факта, что отдали - или отдадут - свои деньги вот этому вот чму в цепочках.
Я была плохо одетой деревенской девушкой. Большая часть этих людей была образованнее меня и умнее. Так какого же лешего я единственная просекла схему - и единственная усомнилась в ее безупречности и прибыльности?

Устав смотреть на аудиторию и уже час ликующего МЧ, начала сверлить взглядом приятельницу. Уж она-то должна была знать, что а) у меня нет таких денег, и б) я б их в жизни не отдала...
Она не чувствовала моего взгляда, не отрывая свой от МЧ. Который как раз перешел к поздравлению новообращенных лохов. То есть, такие, как я, фраера, приведенные сюда, вставали под общие аплодисменты, смущенно краснели и благодарили за приглашение и честь пополнить, так сказать ряды (и карманы МЧ).
Я тоже поднялась и помахала этим людям. А потом все начали расходиться, и дама-куратор спросила, когда я принесу деньги. Я с дебильной улыбкой сообщила, что никогда.
- Почему?
- У меня нет таких денег.
- Но вы же можете занять у друзей.
Занимать на нужды чужих людей я отказалась. Тетя-куратор, при посильной помощи моей приятельницы, бились минут десять. Я была жадна и непреклонна. Тогда они подключили тяжелую артиллерию: МЧ. Меня завели в комнату, где он с умным видом сидел за компьютером. И он несколько минут убеждал меня в том, что отдать им деньги - единственный способ не быть лохом и неудачником. А я считала наоборот, о чем ему и сказала.
МЧ произнес обличительную тираду на предмет того, что я останусь лузером на всю жизнь. Я пожала плечами, развернулась и ушла.

Шла к метро и бормотала под нос:
- Да идите вы... с вашими костюмами...

12

Оратория для Теплоприбора

Теплоприбор - это название нашего завода. Приборы у нас делали не то что тёплые, а прямо скажем, горячие, с инфракрасным наведением. Танковую броню на полигоне прожигали как бумажный лист. Я там после армии работал в столярном цеху, плотником. Без плотника ни один завод не обойдётся, без разницы, какие там делают ракеты - тактические, МБР, земля-земля, земля-воздух, или противокорабельные.
Самый главный инструмент у плотника какой? Сейчас скажете что пила или рубанок. А ни фига! Главный инструмент – гвоздодёр. Только не тот что в виде ломика, а такой, у которого с одной стороны боёк как у молотка, а с другой рожки загнутые. Я его из руки не выпускал. А если не в руке, значит в кармане. Теперь понятно, откуда у меня погоняло?
Отец у меня баянист, на пенсии. Всю жизнь проработал в музыкальной школе, детишек учил на баяне. Ну и я, понятно, с детства меха растягивал. С музыкой жить завсегда легче чем без музыки. Я и в школе всегда, и служилось мне нормально, потому что баянист - он и в армии человек необходимый, и на заводе тоже постоянно в самодеятельности. Это теперь она никому не нужна, а тогда самодеятельность - это было большое партийное, государственное дело. Чтобы рабочие не водку жрали, а росли над собой, как в кино один кент сказал.
Короче, как какой праздник, я на сцене с баяном. Баян у меня готово-выборный, голосистый. Юпитер, кто понимает. Играл я всегда по слуху, это у меня от бати. Ноты читать он меня, правда, тоже научил. Ну, для начальства и для парткома мы играли всякую муру, как мы её называли, «патриотику». А для себя, у нас инженер по ТБ, Бенедикт Райнер, из бывших поволжских немцев, приучил нас к джазу.
Бенедикт - трубач. Не просто трубач, а редкостный, таких больше не слышал. Он нам на репетиции притаскивал ноты, а чаще магнитофонные ленты. Короче, Луи Армстронг, Диззи Гиллеспи, Чет Бейкер, кто понимает. Мы снимали партии, разучивали, времени не жалели. Моя партия, была, понятное дело, органная. А чё, баян это ж тот же орган, только ручной. Короче, у них Хаммонд с колонкой Лесли, кто понимает, а у меня - Юпитер без микрофона. И кстати, звучало не сказать чтобы хуже.
Но вот однажды наш секретарь парткома пришёл к нам на репетицию и приволок какую-то папку, а там ноты и текстовки. Говорит, к ноябрьским праздникам надо это выучить и подыграть заводскому хору. Оратория называется «Пафос революции». Кто композитор, вспомнить уже не могу. Точно знаю что не Шнейдерман. Но если забудешь и потом хочешь вспомнить, то обязательно вспоминается Шнейдерман. Мистика какая-то!
У нашего секретаря парткома два голоса - обыкновенный и партийный. Наверное и регистровые переключатели есть, с одного тембра на другой, как у меня на баяне. Короче, он переключил регистр на партийный голос и говорит - значит так! Кровь из носу, но чтоб на праздничном концерте оратория прозвучала со сцены. Из обкома партии инструктора пришлют по части самодеятельности. Потому что это серьёзное партийное дело, эта оратория. Потом подумал, переключил голос с партийного опять на обыкновенный и говорит, не подведите, мужики!
Вот только одна загвоздочка. Нет в этой оратории партии баяна. И органа нет. И пришлось мне выступать в новом для себя амплуа. А когда такое происходит, то первый раз непременно облажаешься. Это как закон. Ну, короче, разучили мы эту хрень, стою я на сцене вместе с симфонической группой и хором, и передо мной малая оркестровая тарелка на треноге. Тарелка новенькая, блестит как котовы яйца. И всего делов - мне на ней в середине коды тремоло сделать специальной колотушкой. Ну, это палка такая с круглым фетровым наконечником.
Ну вот, симфоническая группа уже настраивается. Я тоже колотушку взял, хотел ещё разок порепетировать моё тремоло, и тут подскакивает ко мне наш дирижёр, юркий такой мужичонка, с виду как пацан, хотя по возрасту уже давно на пенсии. Флид Абрам Моисеевич, освобождённый профкомовский работник. Он только самодеятельностью и занимался. Хоровик и дирижёр. Тогда на каждом заводе такая должность была.
И говорит, Лёха Митрошников, зараза, заболел. Небось запил. Где мужское сопрано взять? Надо в коде пропеть речитатив, акапелла. Давай ты, больше некому, у хористов там аккорд на шесть тактов, на вот держи ноты и текстовку. Потому что сопрано только у тебя. А я и правда верха беру легко, не хуже чем Роберт Плант.
Ну короче, я колотушку куда-то засунул, взял в руки ноты, текстовку сразу выучил чтобы потом не заглядывать. А так у меня до самой коды - пауза. Ну ладно, отстоял я всю пьесу. Ну вот, слава яйцам, уже и кода. Хористы взяли аккорд. Значит мой выход. И я пою с выражением:
Павших борцов мы земле предаём
Скоро уже заколотят гробы
И полетят в вечереющем воздухе
Нежные чистые ВЗМАХИ трубы
спел я. А нужно было – не взмахи, конечно, а ЗВУКИ, ясен пень...
А почему взмахи, я объясню. Дело в том что когда Бенедикт лабал Луи Армстронга, он своей трубой на все стороны махал, как поп кадилом. Говорит что у Майлса Дейвиса так научился. Но не в этом дело, а в том что в зале народ ржать начал. А дело-то серьёзное, партийное.
И тут мне надо сделать тремоло на оркестровой тарелке, а колотушка моя как сквозь землю провалилась. Ну я конечно не растерялся, вынул из кармана железную открывашку для пива, и у меня вышло такое тремоло, что я едва не оглох. Жуткий медный грохот со звоном на весь театр. Колосники, блин, чуть не попадали. Ну я же сказал, новый инструмент, незнакомый, обязательно первый раз облажаешься. Это как закон!
И в этом месте у Бенедикта сразу идёт соло на трубе на шесть тактов и на последней ноте фермата до «пока не растает». Ну то есть, должно было быть соло... Бенедикт, конечно, трубач от Бога, но он ведь тоже человек. А человек слаб, и от смеха, который до слёз, у него во рту слюни происходят. Короче, Бенедикт напускал слюней в мундштук, кто понимает, и вместо трагических нот с оптимистической концовкой у него вышло какое-то собачье хрюканье, совершенно аполитичное.
Зрители от всего этого согнулись пополам, и просто подыхают от смеха. Абрам Моисеевич, посмотрел на Бенедикта, а у него вся морда в соплях, потом выщурился на меня и как рявкнет во всю еврейскую глотку: "Сука, Гвоздодёр! Убью на...!” и метнул в меня свою палочку как ниндзя. А эту палочку ему Серёга Пантелеев выточил из титанового прутка, который идёт на крепления ракетного двигателя. Летела она со свистом через всю сцену прямо мне в глаз. Если бы я не отдёрнул голову миллиметров на триста влево, быть бы мне Моше Даяном.
Как писало солнце русской поэзии, "кинжалом я владею, я близ Кавказа рождена". Только я думаю, у Моисеича не Кавказ, а совсем другая география. Если бы он кинжал метнул, это одно, а убить человека влёт дирижёрской палочкой - такому только на зоне можно научиться. Короче, после покушения на мою жизнь я окончательно потерял сознание, встал и сделал поклон зрителям. Рефлекс, наверное. А зритель чё? Ему кланяются, он аплодирует. Тоже рефлекс. У людей вся жизнь на рефлексах построена. Короче, устроили мне зрители овацию.
Моисеич ко мне подскочил и трясёт меня как грушу. "Ты! Ты... Ты, блять, залупа с отворотом! Обосрал мне весь концерт! Блять! Лажовщик!" Рядом с ним микрофон включённый, а он его видит конечно, но никак не может остановиться орать в силу своего горячего ближневосточного темперамента.
Народ, понятно, уже просто корчится в судорогах и со стульев сползает. Это при том, что дело-то серьёзное, партийное. А тут такая идеологическая диверсия прямо со сцены. Хор на сцене уже чуть все скамейки не обоссал, а только без занавеса уйти нельзя. Они шипят, Володька, сука, занавес давай!
А у Володьки Дрёмова, машиниста сцены, от смеха случилась в руках судорога, пульт из руки выпал и закатился глубоко в щель между стеной и фальшполом. Володька его тянет за кабель, а он, сука, застрял в щели намертво. А без пульта занавес - дрова. Хороший антрактно-раздвижной занавес из лилового бархата, гордость театра.
Хор ещё минуты три постоял, а потом по одному, по двое со сцены утёк, пригибаясь под светом софитов как под пулями. Очень он интересный, этот сгибательный рефлекс. Наверное у человека уже где-то в подсознании, что если в тебя прожекторами светят, то того и гляди из зенитки обстреляют.
Моисеич оторвал мне половину пуговиц на концертной рубахе из реквизита и успокоился. Потом схватился за сердце, вынул из кармана валидол, положил под язык и уполз за кулисы. Я за ним, успокаивать, жалко же старика. А он уселся на корточки в уголке рядом с театральным стулом и матерится тихонько себе на идише. А выражение глаз такое, что я сразу понял, что правду про него говорят, что он ещё на сталинской зоне зэковским оркестром дирижировал. Бенедикт сливные клапаны свинтил, сопли из трубы вытряхивает, и тоже матерится, правда по-русски.
Вот такая получилась, блять, оратория...
А эту хренову колотушку я потом нашёл сразу после концерта. Я же её просто в другой карман засунул. Как гвоздодёр обычно запихиваю в карман плотницких штанов, так и её запихал. На рефлексе. Это всё потому что Моисеич прибежал с этим речитативом и умолял выручить. А потом чуть не убил. Ну подумаешь, ну налажал в коде. Сам как будто никогда на концертах не лажался... А может и правда не лажался, поэтому и на зоне выжил.
Речитатив ещё этот, про гробы с падшими борцами. Я же не певец, а плотник! Я все четыре такта пока его пел, только и представлял, как я хожу и крышки к тем гробам приколачиваю. Там же надо ещё заранее отверстие накернить под гвоздь, и гвоздь как следует наживить, чтобы он в середину доски пошёл и край гроба не отщепил. Мало я как будто этих гробов позаколачивал.
Завод большой, заводские часто помирают, и семейники ихние тоже. И каждый раз как их от завода хоронят, меня или ещё кого-то из плотников отдел кадров снимает с цеха и гонит на кладбище, крышку забить, ну и вообще присмотреть за гробом. А то на кладбище всякое случается.
В столярном цеху любую мебель можно изготовить, хотя бы и гроб. Гробы мы делаем для своих крепкие, удобные. Только декоративные ручки больше не ставим, после того как пару раз какое-то мудачьё пыталось за них гроб поднять. Один раз учудили таки, перевернули гроб кверх тормашками. Покойнику-то ничего, а одному из этих дуралеев ногу сломало.
Оратория для нас, конечно, даром не прошла. Остались мы из-за неё все без премии. И без квартальной и без годовой. Обком партии постарался. Абрама Моисеевича заставили объяснительную писать в обком партии, потом ещё мурыжили в первом отделе, хорошо хоть, не уволили. Секретарю парткома - выговор по партийной линии с занесением в учётную карточку. Он после этого свой партийный голос напрочь потерял, стал говорить по-человечески.
А Бенедикт с тех пор перестал махать трубой как Майлс Дейвис. Отучили, блять. У него от этого и манера игры изменилась. Он как-то ровнее стал играть, спокойнее. А техники от этого только прибавилось, и выразительности тоже. Он потом ещё и флюгельгорн освоил и стал лабать Чака Манджони один в один. Лучше даже!
А, да! Вспомнил я всё-таки фамилию того композитора. Ну, который нашу ораторию сочинил. Даже его имя и отчество вспомнил. Шейнкман! Эфраим Григорьевич Шейнкман. Я же говорил, что не Шнейдерман!

13

Бригаду Малахова в тресте признали лучшей. На отчетном собрании в ДК Строителей всю бригаду попросили подняться на сцену и сесть в президиуме. Мужиков под общие аплодисменты усадили за стол с левого края. Стол был приставным и без традиционного графина на нем несколько диссонировал. К удивлению всех, самый молодой из приглашенных, Петька Десятков, встал и неожиданно вышел, несмотря на "страшное" цыканье бригадира.

На трибуне парторг треста выкрикивал куда-то в очень важный вверх о досрочном выполнении плана. Через десять минут его сменила толстая бригадирша маляров Резник. Резничиха стала читать речь по бумаге, местами путаясь, оглядываясь на сидящее позади начальство и повторяя слова.

Про малаховцев все давно забыли. В это время из-за кулис с почти полным трехлитровым графином и двумя стаканами вернулся Петька. Теперь, со "снаряженным" столом сцена выглядела официально и даже как-то архитектурно законченно.

Малярша добила последние мысли из последнего листка. Сидевший с самого края президиума Петька плеснул стакан и, несколько дергая кадыком, выпил. Сидевший рядом плотник Стефан Ильич как-то заерзал, косо посмотрел на соседа и через неполную минуту кряхтя налил и себе.

К этому времени на трибуне куда-то несла ахинею наряженная дама из горисполкома. Народ откровенно зевал. Единственным визуальным развлечением зала был быстро пустеющий графин. Несколько мужиков уже догадались в чем дело.

Пара стаканов совершила полный круг по левому столу и вернулась к Петьке с Ильичом. Ильич выглядел умиротворенно и налил себе только половину. Молодой коллега последовал примеру более опытного товарища. Теперь каждое действие с краю президиума сопровождалось нараставшими аплодисментами большого зала. Горисполкомовская дама под шум млела и все больше разгорячалась и распалялась, внося в действо дополнительные радужки.

Окончание графина совпало с бурным и счастливым окончанием у посланной сверху фифы и вызвало овацию под крики бис и браво. Бюст Ленина, ласково щурясь, взирал на происходящее.

Это был уже 1989 год, поэтому никаких идеологических наказаний, при всей тогдашней скотской антиалкогольной истерии, не последовало.

14

В провинциальный город приехал цирк. В конце представления на арену выносят подставку, кладут на нее грецкий орех. Под звуки марша выходит красавец-мужчина и разбивает этот орех членом вдребезги. Бурные апплодисменты... Прошло двадцать лет... В город опять приезжает цирк. В конце представления на сцену выносят подставку и кладут на нее кокосовый орех. Под звуки марша на арене появляется несколько постаревший красавец-мужчина и разбивает орех членом. Бурные апплодисменты переходящие в овацию, крики "браво!", "бис!". Корреспондент местной газеты берет интервью: - Мы помним вас 20 лет назад, тогда орех был грецкий, а теперь кокосовый. Скажите, в чем секрет? - Да никакого секрета - старею, зрение падает...

15

Новогодний корпоратив

Вот ещё история, которую рассказал Лойс, произошла она гораздо позже и от этого ещё интереснее.

Касается она того же Чардаша.

«Я жутко завидовал скрипачам, что они могут его играть, а мне остаётся только аккомпанировать. Но вроде как считалось, что эта вещь не для фортепиано ... хотя, в принципе, а почему бы и нет? С таким педагогом по фортепиано, какой был у меня в училище, я бы его и ногами сыграл, даже не разуваясь. В общем, хотя я уже и не занимался музыкой профессионально, инструмент у меня был, и проводил я за ним немало свободного времени.

В общем, приступил я к покорению Чардаша в фортепианном варианте.

С медленной частью проблем не было, музыка сама под пальцы ложилась как ровная дорога под хороший автомобиль. Сложность была только в том месте, где быстрые арпеджио поднимают мелодию сразу на две с половиной октавы вверх, но это было не самое страшное. Трудности начались с быстрой части, однако "терпение и труд всё пересрут": в сочетании с львино-ослиным упрямством сделали своё дело, и вершина была покорена.
Мои домашние в меня, конечно, верили - потому как знали мои возможности, но когда я первый раз сыграл им целиком в нужном темпе, поразились даже они. И с того момента фортепианная версия Чардаша стала неотъемлемой частью моего репертуара. И самому приятно, и пальцам полезно и всякий, кто слышит, в ступоре. Одним словом, сплошной ништяк, куда ни глянь.

Весна 2000 года. Апрель, самое начало. Я тружусь в издательском доме "Чёрная курица" при Фонде Ролана Быкова, попутно подрабатывая на издательства "Белый город", "Росмэн", "Эксмо" и "Глосса". И в Доме Литераторов проводится утренник детской книги с участием множества детских писателей, с большинством которых я хорошо знаком, а с некоторыми - так просто дружу. Разумеется, на этот утренник я привёл и классы, где учились Лерка и Владка (мои старшие дочери), а после мероприятия остался на банкет, который устроили там же. Девчонок с собой оставил: их все знали и очень любили.

Помимо писателей и технических работников, вроде меня, там были чьи-то друзья, родственники, просто знакомые; в том числе там оказался и композитор Марк Минков. Вы можете знать его песни; назову только одну: "Не отрекаются, любя". Её и ещё несколько он прямо там на банкете исполнил, благо было на чём. В малом банкетном зале рояля, конечно, не было, зато было хорошее пианино фирмы Petroff. Играть на таком - одно удовольствие.

Я потом рассказал Минкову, что мы учились у одного педагога. Он поржал на тему того, что Агафонников (учитель Рыбникова) ещё и верстальщиков обучал (ну не воспринял он меня как музыканта), и мы пошли пить и закусывать.

Будь я к тому моменту трезвым, плюнул бы и забыл. Тем более, из всех присутствующих только единицы знают, что я - бывший музыкант, да и те понятия не имели, что я оканчивал.
Ну не приходилось как-то к слову.

И почему-то меня заело.

Сажусь я весь такой за пианино и всей кожей чувствую недоумённые и снисходительные взгляды: типа, «что это ещё за дарование объявилось?». Ежу понятно (вот же всё понимающий зверёк!), что от меня ждут чего-нибудь типа Чижика-пыжика, Собачьего вальса или, на худой конец, полонеза Огинского.

Вначале я не собирался играть Чардаш: просто не уверен был, что получится; всё же перед ним надо хорошо разыграть руки, да и поддавший я был. Не сильно, в меру, но всё же, всё же, всё же…

Однако эти взгляды…

В общем, очень уж на меня подействовали они стимулирующе.

Не существуй скучной книжки под названием "УК РФ" - поубивал бы всех, съел, потом доел и допил всё, что оставалось, забрал девчонок и уехал домой. Но поскольку я человек добрый и законопослушный, пришлось убивать их другим способом.

И я врезал Чардаш.

На медленной части моя чувствительная кожа начала мне подсказывать, что тональность во взглядах начала меняться. Модулировать, как это принято говорить на языке музыки. Они стали малость офигевшими; потом - более чем малость офигевшими, затем сквозь всё это начало проступать уважение, но доля скепсиса всё же присутствовала. Дескать, это довольно простая часть. Как говорил Промокашка Шарапову: "так и я сыграть могу". Но когда началась быстрая часть, тональность взглядов резко модулировала в "дикий ахуй".

Не слышно было не то, чтобы звона посуды, чавканья и бульканья - я и звуков дыхания не слышал.

А поскольку такая реакция подстёгивает ещё больше, то после торжественного проигрыша в середине быстрой части, передохнув на нём, я взвинтил темп финала до совершенно уж невозможного. Казалось: ещё чуть-чуть, и клавиши задымятся.

Слава Богу обошлось…

А лица всех присутствующих, когда я с небрежной вальяжностью обернулся к ним после финального аккорда, порадовали меня больше, чем самые бурные аплодисменты, переходящие в овацию. Аплодисменты, конечно, тоже были - когда народ, отойдя от шока, таки вспомнил, шо у них есть руки, которыми уже можно что-то делать.

(Если кому интересно, потом я их добил - тридцатью двумя вариациями на тему "Мурки" - от баховского стиля до рок-н-ролла, и заколотил крышку гроба, сыграв "К Элизе" Бетховена с завязанными глазами)».

От себя добавлю к этой истории – никогда не знаешь, что ожидать от сотрудников скучного офиса. Может, для этого и существуют корпоративы )))

16

На концертное исполнение музыки знаменитого германского композитора Рихарда Вагнера в Израиле было наложено неформальное табу еще до момента основания этого государства. Необходимость запрета регулярно ставилась под сомнение в израильском обществе, однако продержался он более полувека и, как гласит молва, был нарушен при любопытных обстоятельствах. В 2001 году выдающийся пианист и дирижер Даниэль Баренбойм с берлинским оркестром "Штаатскапелле" приехал в Израиль на музыкальный фестиваль. В программе значилась музыка из оперы Вагнера "Валькирия", но в результате протестов израильских чиновников ее заменили на Четвертую симфонию Шумана и "Весну священную" Стравинского. После чрезвычайно успешного выступления, будучи вызван бурными аплодисментами на бис во второй раз, Баренбойм неожиданно спросил публику, можно ли, если оркестр исполнит что-нибудь из Вагнера. Вопрос вызвал ожесточенную полемику среди публики, продолжавшуюся целых полчаса. В самый разгар споров из кармана одного из зрителей раздался рингтон сотового телефона - это был... "Полет валькирий" Вагнера! Баренбойм развел руками и воскликнул:"Так как запрет все равно уже нарушен, не позволите ли вы теперь сыграть Вагнера нам - поверьте, мы исполним его гораздо лучше!" Зрители засмеялись и после исполнения прелюдии из "Тристана и Изольды" устроили оркестру стоячую овацию, растрогав маэстро до слез.

17

В начале 70-х довелось несколько лет жить в Венгрии. Часто ходили в кино (это помогало быстрее выучить язык). Если журнал перед фильмом был нудный, неинтересный, то, после его окончания, весь зал устраивал такую овацию(!!!), что позавидовал-бы даже товарищ Брежнев на очередном партсъезде (а ему ж0полизы... вах, как старались хлопать!).

18

Глава Минздрава Вероника Скворцова считает действенной химическую кастрацию маньяков.

Всем известная министр за хим.кастрацию
заслужила бурную овацию!
Предлагаю дальше не тянуть,
в исполнители умелицу толкнуть!

Берегитесь педофилы извращенцы!
Будете невинны, как младенцы!
Всех кастрирует немедленно она,
не останется среди людей говна!