Я имя почему-то не запомнил, только фамилию: Галактионова. Чем-то напоминала гладиолус, но лучше. Потому что гладиолусы только на первое сентября, а Галактионова вот она, летом.
Это случилось в пионерском лагере, лет в 12. Помнится, нас при малейшей возможности строили по росту, как это заведено в дебильных полувоенных организациях, пионерская не была исключением. В общем, получилось, что когда мы шли на зарядку, на линейку или в столовую я всё время глазел на затылок и шею Галактионовой. На третий день мне это стало нравиться. А на пятый день я, страшно стесняясь, пригласил её на вечерние танцы.
Более опытные ребята из отряда сказали, что обязательно нужно поцеловаться, или как они сказали "засосать", и даже пошагово инструктировали, как себя вести и что говорить. Оказалось, если девчонке сказать "Ты как электромагнит, меня к тебе манИт" или "Жизнь без тебя, как теорема без пифагора — бессмысленна", то она сразу в тебя влюбляется и потом... дальше никто не знал, но что-то хорошее, как минимум будет приносить конфеты и печенье. Только обязательно засосать в конце, а то не закрепится. Например, ей другой пацан что-нибудь после тебя скажет, и всё, в другого влюбится. Понял? Я понял.
Вначале все было нормально, мы встретились возле корпуса и пошли на площадку. Начали танцевать, я выбрал удачный момент и сказал "Ты случайно не Эверест? Я хочу тебя покорить."
- Что? - наклонилась ко мне Галактионова. - Эве...
И я поцеловал её рот! А чо? Смело, по-пацански. Не понимаю, чего было отплевываться и вытирать язык руками, вопя на всю танцплощадку... Как-то не похоже, что влюбилась, но я печенюхи от неё пару дней ждал всё равно.
А потом, в воскресенье был родительский день. Я спокойно жрал привезённую мне черешню, и совсем не обратил внимания на незнакомого мужика, который появился возле нашей беседки. Вдруг из-за него вышла Галактионова и звонко крикнула, показывая на меня пальчиком: "Вот он!" Эхо отразилось в вершинах сосен.
Я перестал жевать. Мужик недобро усмехнулся и двинулся ко мне. Я, как сидел, выплюнул фонтан черешневых косточек, и, воспользовавшись секундным замешательством мужика, нырнул у него под рукой и побежал.
Я не задумываясь направил кеды в заросли кустарников, на проторённые пионерские тропы, в которых ориентировался, как вьетнамский партизан в подземных норах. Мужик с разбегу влетел в первые кусты, издав победный крик, потому что он думал, что меня сцапал. Можно сказать, уже кровавые видения застилали его глаза. Но кустарниковая нора довольно похуистически отнеслась к его планам, приняв его в своё нутро как печь поросёнка. То есть внутрь он залетел легко, но наружу вырвался уже с потерями - синяя спортивка оставила на сучках и ветках мелкие клочки и ниточки. Мужик отплевался от листочков жуков и, рассмотрев потери, с новым смыслом бросился за мной. Сначала он выкрикивал угрозы, потом чуть подустал и пыхтел молча, только изредка смотрел на угробленную спортивку и бессильно рычал, что придавало мне сил. Обладая развитым воображением, я представил, что мужик меня схватит и сложит пополам как лист бумаги. Периферическим зрением я регистрировал многочисленных родителей и пионэров, которые останавливались и провожали нас испуганными взглядами.
Через второй куст мужик пробежал, как сквозь мокрую промокашку, добавив спортивке ещё немного неряшливых клоков. На щеке и на лбу появилась царапина. Через третий он уже не ломился, а поумнев, пытался обежать вокруг, подпрыгивая и приседая, чтобы рассмотреть меня в недрах. Я засел в глубине, потом улучшив момент, перебежал дальше.
Мужик к этому моменту сдулся и стал уговаривать, что он "ничо не сделает, не ссы". Но жизнь в городских джунглях научила таким заявлениям не верить, поэтому я безжалостно рванул через дыру в заборе и скрылся в лесу. Потом, через пару часов, кружным путём вернулся в лагерь, как нелегал или преступник, ограбивший госбанк.
А Галактионова, по сути, была права: оказывается, нельзя человека без предупреждения в рот засасывать. Надо предупреждать!
Всё чистая правда.
