Анекдоты про серёжи
[ Свежие анекдоты ]

Результатов: 15

1

Про Анфиску

Есть у нас в детском саду одна манюня, Анфиска, у нас
шкафчики по соседству. Ну, шкафчиками там дело не ограничивается, они
ещё и спят рядышком. Короче, такие, постельно-шкафчиковые отношения.
Впрочем, речь не об этом. Не об отношениях.
Так вот, у этой манюни, у Анфиски, у неё два папы. Папа Эрик, и папа
Виталик. Они водят её в сад по очереди. Она их так и называет, папа Эрик
и папа Виталик.
Хорошо. Чем больше пап, тем лучше. Ведь это впрямую влияет на количество
подарков. У некоторых ни одного, а у Анфиски два. Пусть.
Распределение пап по планете вообще весьма неравномерно. То густо то
пусто. Очень часто так бывает, что пап два. Или ни одного. У Анфиски вот
два, что ж такого?
Другое дело, что и мам у Анфиски тоже две. С одной стороны, при наличии
двух пап, это вроде бы вполне нормально. А с другой стороны - весьма
нетипично. Их зовут мама Света и мама Лена. Они тоже несут вахту по
Анфискиной доставке наравне с папами. У них там какой-то сложный
скользящий график, сутки на трое что ли. Причем если Анфискины папы
резко отличаются друг от друга (один черненький, другой рыжий), и не
вызывают проблем с идентификацией, то Анфискины мамы похожи как две
капли воды, и я до сих пор теряюсь, кто сегодня дежурная мама, пока
Анфиска не назовёт по имени.
Но всё таки чаще всего в сад Анфиску приводит бабушка. Не пугайтесь,
бабушка всё время одна и та же. Хотя при том количестве родителей,
которым господь наделил Анфиску, количество бабушек и дедушек я даже
представить реально не берусь.
А реже всего Анфиску приводит дядя Серёжа. Дядя Серёжа это то ли друг,
то ли водитель одного из пап. Кого конкретно я не знаю. Друговодитель -
говорит Анфиска. Дядя Серёжа большой молчун. За все годы я не слышал от
дяди Серёжи ни единого слова. С Анфиской он общается головой и ушами.
Здоровается при встрече всем телом. Однажды он вернулся, что бы отдать
забытую Анфиской игрушку. Встал в дверях группы. Ну, наконец-то, -
подумал я. Вот сейчас дядя Серёжа произнесёт своё первое слово. И что он
сделал? Он взял и громко хлопнул в ладоши. Все дети включая Анфиску
конечно тут же обернулись.
При этом он точно не немой. Я однажды прекрасно слышал, как он материт
водителя машины, перекрывшей ему выезд.

К такому количеству анфискиных близких родственников все давно привыкли,
никаких проблем.
Впрочем, нет. Один раз было. Когда нам в группу пришла новая
воспитательница, Анна Борисовна. Её так долго искали, так обрадовались
когда нашли, что про количество Анфискиных родителей на радостях
сообщить просто забыли. И вот мы в течение двух недель с удовольствием
наблюдали, как постепенно вытягивается её лицо при появлении каждого
нового Анфискиного папы или мамы. Когда вечером Анфиску забрала мама
Лена, а с утра приводил дядя Серёжа, у Анны Борисовны начинал дёргаться
левый глаз. (Потом ничего, прошло)

Короче, вот так.
Врочем, речь не о мамах и папах всё таки, а речь про Анфиску.
Вот есть знаете, такое выражение, - хвост виляет собакой.
Так вот, этот хвост, Анфиска, она не просто виляет собакой. Нет. Она над
этой "собакой" всячески издевается, измывается, мотает нервы, помыкает,
и гнусно глумится.
Эта маленькая козявка прекрасно владеет всеми приёмами самого мерзкого
манипулирования.
Видимо, при всём кажущемся благополучии отношений, за внимание Анфиски
между семьями идёт скрытая конкуренция. И она этим прекрасно пользуется.
Одевает её к примеру мама Лена, и тут Анфиска возмущенно кричит.
- Зачем ты шарфик под куртку завязала!!! Мама Света мне всегда
завязывает сверху! Иначе я могу легко простудиться!
Глаза у мамы Лены делаются большими и испуганными, и она начинает
судорожно перевязывать шарфик. Дальше с мамой Леной можно делать что
угодно, она полностью деморализована. Я, наблюдая это, прекрасно знаю,
что, во-первых, Анфиске глубоко наплевать как повязан у неё шарфик. А
во-вторых отлично помню, что точно то же самое она вчера выговаривала
маме Свете.
Или к примеру повязывает ей папа Виталик с утра бантики. Пыхтит и
потеет, пытаясь ладошками каждая с анфискину голову справиться с тонкой
паутиной волос и лент.
- Голубой слева, розовый справа! - радостно глумится Анфиска дождавшись,
когда бантики будут наконец завязаны. - А ты как завязал?! Перевязывай
давай! Что ты копаешься? Папа Эрик знаешь как бантики завязывает? Вжик,
и всё! И курточку он вешает вон на тот крючек, а не на этот! Ты что
бестолковый какой?
Папа Виталик скукоживается и начинает суетиться. У него дрожат руки и
подбородок, на него неприятно смотреть. Да я и не смотрю. Я когда
наблюдаю все эти Анфискины прыжки и ужимки, у меня начинают чесаться
руки. Маленькое чудовище. Я просто не представляю, как можно такое
терпеть. Будь моя воля, эта шмакодявка на третий день ходила бы строем и
честь отдавала. Уж что-что, а ставить на место маленьких мерзких
промокашек меня хлебом не корми, только дай.
Заканчивается издевательство обычно всегда одинаково. Появляется Нина
Пална.
- Анфиска?! Ну ты у меня допляшешься, коза-дереза! Ну-ка живо в группу!
Анфиска поджимает хвост и вся спесь слетает с неё как зонтики с
одуванчика. У Нины Палны не забалуешь.
У нас сменилось много воспитателей, но нянечка Нина Пална незыблема, как
новый год. Нина Пална долго ни с кем не цацкается. Её боятся все. У неё
даже кашу с комочками и рыбный суп все съедают с удовольствием и до дна
(все-все, включая, мне кажется, даже заведущую детсадом). Для Анфискиных
многочисленных родителей появление Нин Палны как спасательный круг для
тонущего. Они облегченно вздыхают и утирают пот со лба. Я думаю в душе
они Нину Палну просто боготворят. Не знаю, что они без неё дома делают,
как справляются с этим маленьким монстром.

Вот значит такие пироги с котятами. Такая вот есть у шкета любопытная
подруга.
А тут, перед новым годом как раз, собрались мы на новогоднее
представление, в ледовый дворец.
Для компании позвали с собой приятеля, Генку. Что б не скучно.
Договорились с его родителями.
Ну, всё обсудили, и я как раз должен был ехать за билетами. И вдруг
шпана говорит - а давай Анфиска с нами тоже пойдёт?
- Нет!!! - быстро сказал я. - Нет, ни в коем случае!
Шпана расстроился. То есть он ничего конечно не сказал, нет так нет. Но
огорчился.
Я не люблю, когда шпана огорчается. Точнее как? Больше всего в жизни я
не люблю, когда шпана огорчается.
И я подумал. Да, может быть я недостаточно мужественный, и даже где-то
малодушный человек. Но я пожил, хлебнул всякого, я служил в армии в
конце концов, стоял в тридцатиградусный мороз на плацу, и однажды меня
даже взаправду убили. Неужели я на самом деле боюсь остаться на три часа
с какой-то пигалицей? Это ведь стыдно.
И я сказал - черт с тобой. Пусть будет Анфиска!
- Ура! - закричал шкет. Это на какое-то время примирило меня с
неизбежным.
Кроме того, в душе я всё таки надеялся, что кто-то из её родителей
пойдёт с нами. Двое взрослых лучше чем один. Я наивный человек,
воспитанный на советских принципах добра и справедливости. Не подумал,
что Анфискины родители значительно моложе, и воспитаны на совсем других
принципах.
- Отлично! - сказали они. - Просто здорово! Вы её из дому заберёте, или
нам её куда-то привезти?
В голосе звенела неподдельная радость от возможности хоть на три часа
избавиться от домашнего тиранозавра. Я понял, помощи ждать неоткуда.

Ночью, накануне представления, мне приснился кошмар. Будто я, доведённый
до отчаяния Анфискиными вывертами, беру её за ручки за ножки,
раскручиваю над головой, и отпускаю. Она летит над ареной стадиона, над
головами зрителей, и тряпошной куклой приземляется на противоположных
трибунах. "Боже! Что я наделал!"- думаю я. А в это время над ареной, на
этих огромных экранах, появляется глумливая Анфискина физиономия, и из
громкоговорителей на весь стадион несётся её мерзкое "Ха-ха-ха! Кто ж
так кидает? Вот мама Света!..."
Проснулся я в холодном поту.
И мы стали собираться.

К стадиону Анфиску привезла мама Лена. Они стояли возле машины, и
Анфиска привычно ей что-то выговаривала. По поводу своей прически, я так
понял.
- У вас в машине тепло? - спросил я.
- Да нормально...
- Тогда может быть вы переоденете её тут? Там в фойе черт-те что
творится. А в гардероб не пробиться совсем.
- Конечно! - сказала мама Лена и посмотрела на Анфиску.
- Я не хочу передеваться в машине! - вызывающе пискнула та и выпятила
губу.
Тогда я присел и тихо сказал.
- Разве я спросил, что ты хочешь? У тебя четыре с половиной минуты. Не
успеешь - поедешь домой. Всё, время пошло.
Анфиска нырнула в машину, а мама Лена стояла и смотрела на меня как на
снежного человека.
- Четыре с половиной минуты. - повторил я
- Ой, извините! - спохватилась та и нырнула вслед за Анфиской.
Потом я завернул переодетого ребёнка в свою куртку, взял подмышку и
оттарабанил в помещение. Представление начиналось.

Знаете что? Я повидал всяких детей. А я люблю наблюдать за различными
шмакадявками.
Но послушайте! Мне ещё никогда, никогда в жизни не доводилось видеть
такого послушного и спокойного ребёнка.
Она не капризничала, не гундела, и не перечила. Она ела сладкий
поп-корн, хотя просила солёный. Без звука пила минералку вместо колы.
Следила за мальчишками, пока я отлучался за снедью, и тихонько
пересказывала мне пропущенные события на сцене. А в перерыве...
Слушайте, а в перерыве, когда шпана ртутью перекатывалась по фойе, она
просто прилипла как жвачка к моей ноге, и не отлепилась ни на
секундочку. Чем здорово облегчила мне жизнь, ведь глаз-то только два.
Короче, это был кто угодно, только не та Анфиска, которую я знал.
Которая каждое утро пилила нервы окружающим ржавым зубилом "А я ниии
буууду одевать эти розовые кааалготы! Я же сказала, я буду адивать
только сиииние! Неужели так трудно запомнить?!"
Мне это всё не нравилось, я ждал подвоха. Я был собран, напряжен, и
готов в любой момент, при малейшей попытке попробовать на зуб мой
авторитет размазать эту пигалицу парой заранее заготовленных чотких
фраз.
Увы. Она не предоставила мне ни единого шанса. Не дала ни малейшего
повода.

Потом она попросилась в туалет, мы шли пустыми гулкими переходами и
болтали о том о сем. А когда мыли руки вдруг спросила.
- Разве у Никитки нет мамы?
- С чего ты взяла? - рассмеялся я. - Конечно есть!
- Просто она никогда не приходит в сад.
- Ну, у неё есть другие дела. Поэтому Никитку всегда вожу я.
- Хорошо ему! - вздохнула она.
- Чем же хорошо-то? - снова засмеялся я.
- Никто не ругается, кому завтра вести ребёнка в сад.
Потом глянула на меня в зеркало, подумала-подумала, и добавила.
- Меня из-за этого три раза забывали забрать. И меня забирала к себе
воспитательница. Только вы никому не говорите.
- Не скажу. Ты плакала?
- Только первый раз. А потом я уже стала взрослая.

* * *
После новогодних каникул первое, что мы увидели, войдя в раздевалку,
была Анфиска. Она стояла на стульчике по стойке смирно, а напротив неё,
так же по стойке смирно, стоял папа Виталя с телефоном в руке.
- Готов? - спросила Анфиска.
- Готов! - ответил папа Виталя.
Тогда она звонко скомандовала.
- Четыре с половиной минуты! Время пошло! Кто не успеет, тот поедет
домой!
И стала быстро-быстро раздеваться.
Печальный папа Виталя послушно втыкал в таймер.

* * *
Я вспомнил эту историю вчера, когда забирал шкета из садика.
Группа под руководством преподавателя по изо сидела и дорисовывала
открытки к 23 февраля.
Потом мы одевались, и шкет сказал.
- Мне там чуть-чуть совсем осталось, танк докрасить.
- А я всё дорисовала! - похвастала Анфиска, которая крутилась
поблизости.
- Ого! - сказал я. - Ты уже две открытки нарисовала?
- Почему две? - удивилась та.
- А сколько? У тебя же два папы. Тебе нужно две открытки.
Анфиска ненадолго задумалась, поджала губу, и сказала мерзким скрипучим
голосом.
- Боже моооой! С вами, мужчинами, всегда таааакиее праааблееемы!

3

Одного советского профессора сослали во Францию и за месяц заплатили тридцать тысяч франков.
Его жена и дочь составили список - чего купить. У женщин был каталог из универмага, зацелованный до тёмных пятен. Согласно списку, поесть профессор мог бы и дома.

По дороге к универмагу учёный увидел лавку рыболова. Заглянул в неё одним глазочком.
Глазочек расширился и потемнел.
Домой путешественник привёз удочки, блёсны, набор катушек и всё.
На допросе он лепил что-то про гипноз. Дескать, помнит слово "бонжур", потом свет погас и всё пропало - совесть, мораль, деньги.

Жена и дочь десять раз переспросили, не могли поверить. Они этого профессора вырастили, вскормили, вдохновили на изобретения, скучали по нему как дуры. И теперь он не даёт затолкнуть ему его удочки туда, куда заслужил.
Буквально за пять минут профессор избавился от ностальгии. В тот же вечер он переехал жить в институт. Во имя науки и здоровья.
Эгоист.
А всё что ему недосказали и недопричинили, по наследству перешло к зятю Серёже, который неосторожно жил в той же квартире.

В тот же вечер зять Серёжа узнал, что рыбалка порок, не смываемый ничем. И хоть сам он не рыбачил, всё равно горько раскаялся.
Серёжа втрое усилил помощь по хозяйству, заглаживал вину. Но всё у него выходило плохо.
Картошку он чистил как подлец, мусор выносил как негодяй.

Шли дни, недели, прощать его никто не собирался. Серёжа хотел не обращать внимания. Но женщины сами так умеют не обращать внимания, что жить не хочется.
Грабить и убивать он стеснялся, а другого способа вернуть профуканные профессором сапожки, пальто и кофточки не было.

Тогда Серёжа продал свой "Москвич". А взамен купил две шубы.
Шуба - лучший антидепрессант, думал он.
Но тёще и жене могла помочь уже только хирургия. Женщины не желали быть мохнатыми сибирячками, а хотели быть гладкими парижанками.
Когда шубы не понравились, у Серёжи погас свет.
Без всякого бонжура.
Он топором сделал из телевизора запас дров на зиму, поклонился и ушёл.

Что было дальше с той семьёй и беглым профессором никто не знает.

Теперь у него новая жена, юная художник по керамике. Её дипломная работа весит 800 килограммов. Пятьсот разноцветных тарелок, символизирующих рождение солнца. От коричневого, через синее к красному и жёлтому.
Серёжа на себе носил дипломную работу на четвёртый этаж без лифта, пред очи комиссии художников. Он перекладывал тарелки разными способами, плюя на риск радикулита.
И всё это со счастливым лицом.

Во-первых, я теперь философ, объясняет он. А во-вторых, Света меня называет котиком.
Тут выходит Света, говорит:
- Котик, ты когда сарай снесёшь? (дело было на даче).
Котик мгновенно кладёт шашлык и идёт сносить сарай.
Сразу видно, из профессорской семьи человек.

Это я к тому, что когда вы орёте, пытаясь кого-то улучшить, скорей всего, вы улучшаете этого кого-то уже не для себя.

(с)Слава Сэ.

4

Мои милые пакости.

Однажды очень и очень давно декан изловил меня в момент моего возрождения из пепла.
В пепел я превратился, проводив своего друга Серёжу Н-ва в армию.
Рассказывал уже эту бесстыдную историю, прекрасно характеризующую моё разрушительное влияние на все стороны жизни людей, окружающих меня.
Вкратце напомню.

Мы с Серёжей жили в одной общежитской комнате. И символизировали собой два полюса одного холодильника «Полюс». Папа у Серёжи работал директором крупного свинокомплекса.

А я жил сам по себе на гречневых и гороховых концентратах. Завтракал Серёжа двумя ломтями свинятины, которые из-за знания общежитских нравов жарил тут же, у нас в комнате, деликатно задёрнув от меня занавеску.

Обедал Серёжа тоже чем-то очень диетическим на основе смальца и копчёностей, ужин я обычно не наблюдал, потому как горбатым шакалёнком бегал по коридорам общежития нумер два, обезумев от гастрономических кошмаров.
В нашей комнате пропахло сытой едой всё: Серёжа, его вещи, мои вещи, подушки, одеяла, учебники, я жратвой тоже пропах насквозь.

Омерзительная привычка нюхать пальцы, галлюцинации, бред стали моими постоянными спутниками.
Холодильник свой Серёжа запирал на изящную цепочку с замком, которые ему привезла из свинокомплекса мама. Она при этом привезла ещё пять кило копчёного сала и две банки маринованных с перцем пятачков.

Думаю, что в детстве у Серёжи были забавные игрушки, а его детская была красиво убрана поросячьими головками и гирляндами сосисок над кроваткой в форме свинки из натуральной кожи. Серёжа очень любил эти маринованные пятачки и, похрустывая, закусывал ими водочку, которая, понятное дело, при такой диете его не губила, а делала всё краше и краше.

Человек на моих глазах наливался телесной красотой не по дням, а по часам.
Стали приходить к нам повестки из военкоматов. Родина настойчиво звала нас к себе в армию, гостеприимно указывая номер статьи Конституции. Серёже повестка всё никак не приходила и не приходила.

На проводах в рекруты какого-то очередного счастливца Серёжа сказал, что служить вообще не собирается. Сказал негромко, времена были ещё прилично социалистические. Но в глазах у Серёжи стояло безмятежным синим озером понимание жизни.
В эту же ночь я сел за письменный стол, взял пропахшую свининой бумагу, липкую ручку и написал между жирными разводами письмо в «Красную Звезду».

От имени Серёжи Н-ва. В письме говорилось, в частности, что дед-балтиец и отец-тихоокеанец Сергея с осуждением смотрят на него, до сих пор не служившего, а военком района подполковник Б.Гусев под надуманными предлогами отказывает Сергею в его праве защищать нашу страну.

«Под надуманными предлогами» я подчеркнул два раза. Письмо завершалось просьбой направить Серёжу служить на флот, желательно, на атомную подводную лодку. Подписал просто: Сергей Н-в.

И утречком опустил в почтовый ящик.
Я сам не ожидал, что это письмо опубликуют в «Красной Звезде» в рубрике «Навстречу съезду ВЛКСМ».
За Серёжей пришли прямо в лекционный зал. Пришёл сам подполковник Б.Гусев и два капитана.
С большим и понятным волнением я читал письма, которые мне писал друг Серёжа из Североморска. В этих письмах было всё.

В тех местах, где описывалась моя судьба в инвалидном кресле на вокзале, я всегда прерывал чтение и замирал.
Через полгода я привык к этим письмам, перестал их хранить у сердца и начал усиленно отжиматься от пола, бегать в загородном парке и записался в секцию гиревого спорта.
Вот при возвращении с тренировки, » на которой я много плакал и просился домой» (тм), меня и подловил наш добрый король Дагоберт.

Декан наш замечательный. Который меня, в принципе, помнил, как-то распознавал меня на визуальном уровне, но имени моего запоминать не хотел. Декан схватил меня за руки и взволнованно произнёс: «Джеймс! У нас на факультете произошла беда!»

Если бы передо мной не стояла самая главная беда на факультете, если бы она не так крепко держала меня, то, возможно, я и не стал, впоследствии, тем, кем стал.

А просто вырвался бы и убежал. Но что-то меня остановило и две беды факультета разговорились.
«Понимаешь, Джим», — сказал мне декан, -«у нашего факультета огромная задолженность по членским взносам. Мы много должны комитету комсомола университета. Студенты не платят свои взносы, понимаешь?!

И поэтому образовалась задолженность. Комитету комсомола университета. Студенты не хотят платить, и задолженность получилась, понимаешь, да?!» «Перед комитетом комсомола? Задолженность перед комитетом комсомола организовалась, да?», — уточнил я, на всякий случай, переминаясь призовым жеребцом и, прикидывая, смогу ли я выбить головой стекло и скрыться в кустах.

«Да!», — ответил неторопливый декан, -«студенты не платят вовремя взносы и образовалась задолженность». «Это очень плохо!», -честно произнёс я, -«за это по головке не погладят. За задолженность перед комитетом комсомола. В такое время это очень плохо, когда студенты вовремя не платят взносы». Стекло не казалось мне толстым.

«Ты, Джин, вот что, ты должен нам помочь, да. У Колесниковой ( декан посмотрел на бумажку), у Колесниковой не получается собирать взносы вовремя, ты должен ей помочь взносы собрать» Стекло казалось уже очень тонким и манило. «Я обязательно помогу!», — пообещал я максимально честно.

«Давай сюда зачётку!», — внезапно хищно сказал декан. Помог мне её найти и спрятал в свой карман. «Верну, когда (декан посмотрел на бумажку) Колесникова скажет, что задолженность перед комитетом комсомола ликвидирована…»
«Прекрасно, Джим!», — сказал я сам себе, — «прекрасно!

Очень удачно всё сложилось. Правда? Главное, секция гиревого спорта очень помогла!»
Через два часа я был вышвырнут из всех возможным общежитских комнат, в которые входил с требованием комсомольской дани. Я орал и бесновался, стучал кулаками в двери, давил на сознательность и простую человеческую жалость.

Может, на других факультетах это бы и сработало. Но на историческом факультете, сами понимаете… Какая жалость, если кругом конспекты по гражданской войне? Обида была в том, что дело-то пустяшное было: по две копейки с носа в месяц.

Но первый сбор украли, вторую сумму как-то потеряли. В третий раз собрали не со всех и такая карусель несколько месяцев продолжалась. Но не кошмарная сумма корячилась, нет.

С огорчением и болью вернулся в свою конурку. После увода Серёжи Н-ва на флот, комнатка моя не осиротела. Ко мне подселили отслужившего пограничника Ваню и жизнь наладилась. Ваня выпивал.

А так как его путь в страну зелёных фей только начинался и весил Ваня около центнера, то алкоголя ему надо было довольно много. Недостаток средств Ваня возмещал, работая сторожем в школе, в которую по ночам запускал всех окрестных сластолюбцев и женщин трудной судьбы.

Деньги, полученные от сластолюбцев, Ваня аккуратно пропивал, заглушая совесть и расшатывая нервную систему. У него начали появляться странные идеи и видения. В видениях этих Ваня был страшен.

Спал я в такие ванины периоды как кашалот: только одной половиной мозга. Вторая половина стояла на страже моего здоровья и жизни. Потом половины мозга менялись местами, происходила смена караула и к седьмому дню видения начинались уже и у меня.
«У тебя водка есть?»,- спросил у меня Ваня. «Водка будет, когда мы с тобой ликвидируем задолженность перед комитетом комсомола!», — произнёс я, валясь в постель.

«Студенты не платят взносы, понимаешь, Джеймс, а Колесникова не справляется… декан зачётку…весь издец!», — засыпая половиной мозга, обрисовывал я ситуацию. Я даже не заметил, как Ваня взял обмотанную изолентой монтировку и вышел из комнаты, приставив на место нашу традиционно полуоторванную дверь.

Утром я проснулся уже второй половиной мозга и понял, что стал жертвой какого-то насилия. Иного объяснения тому, что я лежу в постели и весь усыпан как среднеазиатская невеста бумажными деньгами, найти мне было трудно.

Ощупал себя всесторонне, посмотрел под кровать, попил воды. Под раковиной обнаружилась коробка из-под обуви, в которой тоже были деньги. Деньги были ещё и на полу и даже в сортире.

Ощупал себя ещё раз. Отлегло от сердца, не так уж я и свеж был, чтобы за моё потрёпанное житейскими бурями тело платили такие бешеные деньжищи. Тем более что и Ваня спал среди синих и красных бумажек. А он-то просто так не сдался бы.
Собрал Ванятка за ночь адское количество рублей.

Нет, не только с историков, он методично прочесал два общежития, заглянул и к юристам, и к филологам. Сначала трезвым собирал, объясняя ситуацию с задолженностью, а потом где-то разговелся и стал просто так входить с монтировкой и уходить уже с купюрами.
«Лет семь…», — думал я, разглядывая собранные кучей дензнаки, -«как минимум. На зоне надо будет в придурки постараться попасть.

В библиотеку или в прачечную, самодеятельность поднимать». В голове лаяли конвойные собаки и лязгали запоры этапных вагонов. «Отучился ты, Джим, отучился…»
Деньги мы с Ваней сдали в комитет комсомола. Я успел написать красивым почерком обращение к М.С. Горбачёву от лица студенчества.

В комитете, увидев меня с петицией, и причёсанного Ваню с коробкой денег, сначала не поверили глазам. «Это наш почин!», — торжественно произнёс я взволнованным голосом коммунара, «на памятник первым комсомольцам нашей области.

И ещё тут задолженность по взносам».
На съезд ВЛКСМ Ваня поехал один. Мою кандидатуру зарубили в комсомольском обкоме.

5

Бьёт меня по роже
С рожками Серёжа.
Злиться он, я знаю.
Его я понимаю.
Я зашёл к Серёже,
Чтобы выпить пива.
Водки взял я тоже –
Без неё тоскливо.
Мне жена Серёжи
Говорит в прихожей,
Что Серёжи нет.
«А, ну тогда привет».
«Не уходи, останься», -
Просит меня Настасья. –
«Посидим вдвоём,
Серёжу подождём».
Мы сели на диванчик,
Уставились в экранчик.
Фильм там специфический –
Очень эротический.
А у Насти грудки
Как у проститутки:
Круглые, большие –
Очень хороши!
Вижу: моя мила
Глазки опустила.
Я смекнул, в чём дело
И действовал смело.
Вдруг в замочной скважине
Ключик повернулся.
Понял – обломался!
Знаю – лопухнулся!
Мне жена Серёжи
Говорит: «О, Боже!
Мой урод идёт!
Сейчас он нас убьёт»!
Всё бьёт меня по роже
С рожками Серёжа.
Злится он, я знаю.
Его я понимаю.

7

Давняя Новогодняя история. Перед Новым годом профсоюз нашего сельского ПТУ по традиции выявил в коллективе Деда Мороза и Снегурочку, обеспечил костюмами, сладкими подарками и автотранспортом — и отправил поздравлять детей и внуков сотрудников. Понятно, что поздравлять начинали с самых дальних, а заканчивали в общежитии, поэтому наш ребёнок оказался в числе последних поздравляемых. Дождались мы поздравляльщиков уже вечером, дочура прочитала стишок, отгадала загадки, получила подарок, и довольная отправилась спать, а мы предложили коллегам задержаться на кухне на рюмку-другую.
Надо сказать, что коллеги приехали практически трезвые (ещё бы, в числе посещаемых были и квартиры руководства), но, поскольку миссия их близилась к завершению (коллеги жили в том же общежитии), были не против немного расслабиться. Оставалось им всего одно поздравление, вот об этом и зашла речь — Деду Морозу и Снегурочке осталось поздравить собственных детей! Артисты наши были из разных семей, но в этот вечер дети были по-соседски обобществлены и ожидали поздравлений вместе. Наши друзья посетовали, что вот, для всех детей поздравления были новогодним сюрпризом, а их-то дети, несмотря на предосторожности, что-то видели из приготовлений, в курсе происходящего и, конечно, родителей узнают. Какой же тут сюрприз?
Мы с женой в ситуацию вникли, и говорим: «Так в чём проблема?? Мы что, ваших детей поздравить не можем? Снимайте реквизит!»
Дедом Морозом, я, как и любой взрослый мужчина, бывал не раз — и до того случая, и после. Но такого эффектного появления, таких распахнутых от удивления глаз, как тогда, не припомню! Ещё бы, дети ждут, что сейчас появятся мама Игоря и папа Серёжи с Леной, а вместо них приходят… Дед Мороз и Снегурочка! Получилось потрясающе. Тут и родители детей появились: «Надо же, Дед Мороз и Снегурочка!!»
В общем, прошло всё хорошо, что и было отмечено в ходе последующего рабочего обсуждения в рамках кухни…
«Новый год к нам мчится…»

8

В одной из городских школ идёт родительское собрание.
Классный руководитель говорит:
- На прошлом собрании мы решили в классе сделать ремонт. Кандидатами-спонсорами были папы Оли, Серёжи, Пети и Васи. Как мы с вами договорились, победителем должен был стать самый богатый. И им стал папа Васи!
- Ура! Молодец! - кричат остальные родители.
Папа Васи недоуменно пожимает плечами:
- Как же так? Олин папа - народный депутат, папа Серёжи - заместитель мэра, папа Жени - владелец крупной торговой фирмы, а я торгую на рынке чебуреками.
Классный руководитель:
- Я, конечно, многого не знаю, но в налоговой инспекции мне сообщили, что, судя по налоговой декларации, самый богатый - это вы!

10

Однажды двух моих приятелей: Серёжу и Геру отправили в командировку. Я согласился присмотреть за их питомцами. У Серёжи был здоровенный, сибирский котяра. А у Геры рыбки и попугай. И поскольку Гера жил на одной конечной трамвая, Серёжа на другой, а я где-то посередине, было решено перевезти кота к Гере, чтобы я не мотался по всему городу. Первые два дня всё шло благополучно. Я любовался разноцветными рыбками и видом с 16 этажа. Кот сидел за диваном и отказывался оттуда вылезать. Он ничего не ел два дня, и я боялся, что он помрет с голоду к приезду хозяина. Но вот настал день третий. Я зашёл в квартиру к Гере и буквально потерял дар речи. Кот оказался совсем не трус, а ловкий охотник. Аквариум был пуст, от одиннадцати рыбок не осталось и следа, но это не всё, клетка также оказалась пуста и валялась на ковре, там же находились и остатки попугая. Зато миска с кормом осталась непочата. Кот мирно спал на диване.

11

xxx:
Здорово, когда звонят из школы, спрашивают, я ли мама Серёжи, и говорят: «Вы только не волнуйтесь!» И я такая сразу – рраз, расслабилась, как в шезлонге с коктейлем «Секс на пляже» в одной руке и кусочком папайи на зубочистке в другой. Отличный способ меня успокоить придумали, что уж говорить…

13

История про дедзад.
На задворках Васьки*, среди хрущёвок, ворон и тополей, в ста метрах от Смоленского кладбища, в 1966-м году стоял типичный двухэтажный хрущёвский детсад, который мы, несознательные советские дети, любили именовать дедзадом.
Таких "дедзадов" до сих пор по Питеру разбросано немало.
В тот детсад у Смоленского кладбища меня и начали водить.
В том детсаду возле лестницы, на почётном месте на стене красовалась чудотворная советская икона с кудрявым ликом маленького Вовочки Ульянова (Ленина), и начертанное большими буквами дивное житие Его.
Метров за сто до детсада уже можно было уловить пахучий чад с детсадовой кухни. Иногда пахло прилично, например, творожной запеканкой. Иногда - херово, когда готовили овощное рагу.
Главной знаменитостью нашей группы был мальчик Серёжа. Фамилия у него была очень скрепоносная – то ли Баранов, то ли Козлов, но уважали мы его не только за это.
Он приносил нам в своём клюве редкие шедевры народного творчества – пословицы, песни, анекдоты и частушки. Самая приличная частушка от Серёжи гласила:
“ На горе стоит корова,
А на ней написано:
“Под мостом @бут Хрущёва-
Пидараса лысаго!””
Помню, что в Серёжиной редакции на горе стояла машина, но я, как истинный поэт, предложил поменять машину на корову ради хорошей рифмы. Собрание мужской части коллектива меня поддержало!
Серёжа был прирождённым учителем. Он живо и подробно объяснял нам, неразумным, кто такой Хрущёв, кто такой пидарас, и что значит "е@ут". В результате отпадала необходимость узнавать это у родителей.
Другой знаменитостью нашей группы был мальчик Гена. Фамилию его я помню точно, но не назову, поскольку сейчас он человек довольно известный.
Гена тоже был подвинут на творчестве, только не на народном, а на псевдонародном. Он обожал вставать в театральную позу и целыми страницами, с закатыванием глаз и завываниями, декламировать стишки Некрасова. Моё глубокое неприятие данного гражданина-поэта идёт оттуда, из глубины веков.
Гена, как и Некрасов - кореш его, отличался весьма говнистым характером. Какой-нибудь хорошей (общей!) игрушкой он не хотел делиться часами! Уговоры помогали слабо, небольшие выдачи пиздюлей тоже, а жаловаться у нас считалось западло.
Перевоспитать Гену выпало мне.
В один прекрасный день, когда Гена намертво зажилил наш любимый автокран, я, взывая к его совести, безуспешно ссылался на священное писание, труды классиков марксизма-ленинизма, русские народные сказки и пацанские понятия. Не помогало! Этот пидарас ещё и дразнился!
В отчаянии обратил я взор свой к небу.
И взору моему явилась райская картина берегов речки Мары, что на границе Кении и Танзании, где зелёные нильские крокодилы радостными улыбками встречают мигрирующих антилоп гну. В душе моей наступил покой, в мыслях - ясность, и я тяпнул Гену зубами за лопаточную часть спины!
Дальнейшее помню отрывочно. Вопли, беготня, меня волокут к заведующей…
Апофеоз наступил, когда за Геной пришла его Генная мать. Ей, ясен пень, обо всём доложили, показали красивый зелёный отпечаток моих зубов на Гениной лопатке, после чего Генная мать задвинула речь!
Присущая Генной матери лёгкая картавость, в тихом разговоре почти не заметная, в гневной речи эффект произвела фантастический: у юного Вовочки Ульянова на иконе осыпались кудряшки, а из-под них грозно засверкала боевая ленинская лысина!
- Это не гебёнок!!! - истегическим ленинским тенором орала Генная мать. - Это звегь!!! Это кгокодил какой-то!!! Ему не в детский сад ходить, а в психухе сидеть! Или в клетке, в зоопагке!!!
“Ни хера себе тётя излагает!” - подумалось мне.
А ещё пришла мне в голову мысль, что меня только что окрестили.
Гена, между прочим, после этого эпизода волшебным образом изменился к лучшему.
Вот так Гена был перевоспитан, а я стал Коккодриллом.

* Васька - Васильевский остров (питерский диалект).

14

Пожилая женщина звонит своей невестке и спрашивает ее, как идут дела. - Все ужасно, - стонет та. - У меня раскалывается голова, болят спина и ноги, в доме беспорядок, а дети сводят меня с ума. - Послушай, не расстраивайся, - успокаивает ее женщина. - Сейчас все устроим. Ты пойди приляг, а я сейчас приеду, приготовлю обед, приберусь и потом погуляю с детьми. А ты немного отдохнешь и приготовишь ужин для Серёжи. - Для Серёжи? Для какого Серёжи? - Как для какого, для твоего мужа! отвечает бабушка. - Моего мужа зовут Слава. - О ужас! - восклицает женщина. Я, должно быть, не туда попала! - О ужас! - несется в ответ. - Так вы не приедете?!

15

Лет 20 назад спрашиваю коллегу: «Как там Серёжа поживает?». «Да нормально поживает» – ответил Серёжин сосед и бывший его сокурсник. – «Только я его с полмесяца уже не вижу. Наверное, обиделся и в Италию уехал».
Про Италию я знал, когда Серёжа впервые собирался работать там в научном институте. На сайте института годами висела его фотка с подписью «профессор-исследователь». Однажды он мне оттуда письмо прислал на латинице, что им заинтересовалась институтская «КГБ»: а чего это он по субботам в институте делает? Я расхохотался: да для нас работа по субботам всегда была отдыхом. Сидишь, спокойно занимаешься, к чему душа лежит, никто тебя не дёргает. А у итальянцев, выходит, так не принято.
Ещё он «жаловался», что в институте нет свалки металлов. Ну да, у нас-то в родном институте, с советских времён помню, пойдёшь в дальний конец экспериментального цеха, там стоят здоровенные ящики с надписями «Сталь», «Латунь», «Дюраль». Нырнёшь туда, в воздухе ножками посучив, вытащишь подходящую железяку, лучше латунь, легче стали сверлится и резьбу держит лучше дюраля. Принесёшь в лабораторию и, довольный, пристроишь в свою экспериментальную установку.
А ещё в один из приездов домой он мне по телефону рассказал итальянский анекдот про говорящую собаку. В Анекдоты выложу как-нибудь.
«А чего обиделся-то?» - спрашиваю коллегу.
Серёжины слова: «Да ты понимаешь, я с Нобелевским комитетом договорился (вот тут я обалдел), но нужна бумага от национальной академии наук. Ну я пошёл к … (их сокурсник, возглавлял науку в нашем околотке), говорю «Дай мне бумагу. Не дал, такой … (нехороший человек)». Вот странно, почему не дал. Американцы своих во все дырки толкают, в научном смысле, конечно.
Серёжи уж три года, как нету. Наверное, он так и не успел узнать, что его властительного сокурсника условно осудили за фокусы с ведомственным коттеджем. А теперь местным депутатам из-за такой ерунды, как коттедж, приходится изображать онегинское «Нравственность в природе вещей», решать – снимать его фотку с Почётной доски или нет.
Сегодня прошёл я вдоль галереи фоток. Висит.

Партнеры

Реклама