Результатов: 3

2

Про седалищное дупло российской поэзии. Часть 2.

Константин Дмитриевич Бальмонт — русский поэт-символист, переводчик и эссеист, один из виднейших представителей русской поэзии Серебряного века.

Родился в 1867, Российская империя — умер 23.12. 1942, Нуази-ле-Гран, Франция. Свободно трещал на нескольких европейских языках и вдобавок отлично переводил.

В конце 1885 года состоялся литературный дебют Бальмонта. Три его стихотворения были напечатаны в популярном петербургском журнале «Живописное обозрение». Смолоду иногда принимал участие в работе революционных организаций.

В конце 1890-х годов Бальмонт не оставался подолгу на одном месте; основными пунктами его маршрута были Санкт-Петербург (октябрь 1898 — апрель 1899 года, Москва и Подмосковье (май — сентябрь 1899 года), Берлин, Париж, Испания, Биарриц и Оксфорд.

В марте 1901 Бальмонт принял участие в массовой студенческой демонстрации на площади у Казанского собора, основным требованием которой была отмена указа об отправлении на солдатскую службу неблагонадёжных студентов.

Демонстрация была разогнана полицией и казаками, среди её участников были жертвы. 14 марта Бальмонт выступил на литературном вечере в зале Городской думы и прочитал стихотворение «Маленький султан», в завуалированной форме критиковавшее режим террора в России и его организатора, Николая Второго («То было в Турции, где совесть — вещь пустая, там царствует кулак, нагайка, ятаган, два-три нуля, четыре негодяя и глупый маленький султан»). Бальмонт сразу стал «героем в Петербурге».

1. (Примечание: По поводу регулярных экспроприаций (точнее ограбления касс, инкассаторов и банков) боевиками революционных партий, в ходе которых убивали кассиров, инкассаторов и попутно просто проходящих мимо людей, героический поэт Бальмонт, не голосил рифмованными фразами. Жертв революционного террора, Бальмонт за людей не считал и поэтому их вдов и сирот, считал какими то насекомыми.)

По постановлению «особого совещания» поэт был выслан из Санкт-Петербурга, на три года лишившись права проживания в столичных и университетских городах. Несколько месяцев он пробыл у друзей в усадьбе Волконских Сабынино Курской губернии , в марте 1902 года выехал в Париж, затем жил в Англии, Бельгии, вновь во Франции. Летом 1903 года Бальмонт вернулся в Москву, затем направился на балтийское побережье. Проведя осень и зиму в Москве, в начале 1904 года Бальмонт вновь оказался в Европе (Испания, Швейцария, после возвращения в Москву — Франция), где часто выступал в качестве лектора; в частности, читал публичные лекции о русской и западноевропейской литературе в высшей школе в Париже.

2. (Примечание: Какая безмерная жестокость!!!! Ай яй яй яй яй! Каков зверский царский террор !!! Бальмонт писал: «...там царствует кулак, нагайка, ятаган, два-три нуля, четыре негодяя и глупый маленький султан» И где ятаган которым Бальмонту отрубили лишние части тела?? А где нагайка, которой располосовали всё его поэтическое тело?? Где кулаки четырёх негодяев, которые расколотили его нос и выбили его зубы???

А всего этого нету. Зато есть реальность Париж — Лондон —Брюссель — Мадрид —Берн. Вот это жизнь, живи не тужи.)

В 1905 году Бальмонт вернулся в Россию из путешествия в США и Мексику, и сразу принял активное участие в вооружённом восстании в Москве, «больше — стихами».

Сблизившись с Максимом Горьким, Бальмонт начал активное сотрудничество с газетой РСДРП «Новая жизнь» и парижским журналом «Красное знамя», который издавал А. В. Амфитеатров.

Е. Андреева-Бальмонт подтверждала в воспоминаниях: в 1905 году поэт «страстно увлёкся революционным движением», «все дни проводил на улице, строил баррикады, произносил речи, влезая на тумбы».

В дни декабрьского московского восстания, Бальмонт часто бывал на улицах, где выступал перед студентами с заряженным револьвером в кармане. Он даже ждал расправы над собой, возомнив себя крутым революционером. Опасаясь ареста, в ночь на 1906 год поэт спешно уехал в Париж.

Там в эмиграции 1906-1913 года, осел в Париже где начал строчить «Песни мстителя»

1.«Наш царь»

Наш царь — Мукден, наш царь — Цусима,
Наш царь — кровавое пятно,
Зловонье пороха и дыма,
В котором разуму — темно...
Наш царь — убожество слепое,
Тюрьма и кнут, подсуд, расстрел,
Царь-висельник, тем низкий вдвое,
Что обещал, но дать не смел.

2.«Николаю последнему»

Ты грязный негодяй с кровавыми руками,
Ты зажиматель ртов, ты пробиватель лбов,
Палач, в уютности сидящий с палачами,
Под тенью виселиц, над сонмами гробов.

Когда ж придёт твой час, отверженец Природы,
И страшный дух темниц, наполненных тобой,
Восстанет облаком, уже растущим годы,
И бросит молнию, и прогремит Судьбой.

Ты должен быть казнён рукою человека,
Быть может собственной, привыкшей убивать,
Ты до чрезмерности душою стал калека,
Подобным жить нельзя, ты гнусности печать.

Ты осквернил себя, свою страну, все страны,
Что стонут под твоей уродливой пятой,
Ты карлик, ты Кощей, ты грязью, кровью пьяный,
Ты должен быть убит, ты стал для всех бедой.

Природа выбрала тебя для завершенья
Всех богохульностей Романовской семьи,
Последыш мерзостный, ползучее сцепленье
Всех низостей, умри, позорны дни твои.

Весной 1907 года Бальмонт героически побывал на Балеарских островах, в конце 1909 года мужественно посетил Египет, в 1912 году одиннадцать месяцев стойко путешествовал по южным странам, посетив Канарские острова, Южную Африку, Австралию, Новую Зеландию, Полинезию, Цейлон, Индию.

3. (Примечание: «Особо экзальтированная публика, с куриным мозгом, где нибудь напишет или уже накропала жёлтеньким на снегу, что Бальмонт гоняя по странам мира, заметал следы, чтобы его агенты охранки не прикнокали за большие заслуги перед Революцией».

На всю Империю в Охранных отделениях работало от силы 1000 чел. вместе с канцелярскими работниками, заведующими по хоз.части, дежурными, и прочими обслугами. Людей не хватало даже на слежку за верхушкой нескольких партий. А примазавшийся для хайпа стихоплёт был им нужен, как «Джо неуловимый»)

В честь 300 летия дома Романовых был амнистирован.

Вернулся в Россию в 1913, а в начале 1914 года поэт вернулся в Париж, затем в апреле отправился в Грузию, где ему оказали пышный приём. Из Грузии Бальмонт вернулся во Францию, где его и застало начало Первой мировой войны. В конце мая 1915 года — через Англию, Норвегию и Швецию — поэт вернулся в Россию. В конце сентября Бальмонт отправился в двухмесячное путешествие по городам России с лекциями, а год спустя повторил турне, которое оказалось более продолжительным и завершилось на Дальнем Востоке, откуда он в мае 1916 года ненадолго выехал в Японию.

И вот пришла тщательно готовившаяся Революция 1917 и царя свергли, а вскоре расстреляли вместе со всей семьёй. Исчез в Ипатьевском подвале - мешавший жизни Бальмонта грязный негодяй с кровавыми руками, зажиматель ртов, пробиватель лбов, вместе с дочерями, женой и сыном. Сбылась озвученная и размноженная в миллионах экземплярах мечта поэта Бальмонта!

И что то пошло не так. Восторг начал тихонечко выветриваться.

В октябре 1917 года в стихотворении «Российская держава» Бальмонту уже захотелось «твёрдой руки». Обращение к генералу Лавру Георгиевичу Корнилову: «В стране, что ложью обессилена, Средь жалких умственных калек, Где, что ни слово, то извилина, Ты прямодушный человек. Как белый лебедь, полный гордости, Плывет, и им светла волна, Твой лик твердит: «Нам нужно твердости, Любовь к России нам нужна». С тобой душою вместе в плене я, Но что бы ни промолвил суд, Бойцу, я знаю, поколения Венец лавровый принесут. (Утро России. 1917. 15 октября)

Захотелось чтобы появился взамен сброшенного царя новый «Пробиватель лбов, с кровавыми руками Под тенью виселиц, над сонмами гробов.»

После 1917 года к выводу: «Никакая революция не дает ничего, кроме того, что было бы в свой час достигнуто и без нее. А проклятия, которые всегда приводит с собой и за собой каждая революция, неисчислимы»

Ого, Бальмонт гигант мозга!

В статье «Воля народа» Бальмонт приходит к выводу, что «не революцией, а эволюцией жив мир».

Ого, как стало гиганта мозга наворачивать !!!

Но пока до Бальмонта начали доходить простые истины жизни, публика которая читала и покупала его сборники, заучивала его стихи наизусть, которая рукоплескала и аплодировала ему, пошла со своими семьями кусками на фарш, вслед за семейством царя.

Чтобы не сдохнуть, Бальмонту пришлось скрепя зубами смириться с властью большевиков и сотрудничать с ними.

В брошюре «Революционер я или нет?», вышедшей, в мае 1918 г. он показал, что был увлечён Революцией, затем призывал своими стихами Революционную бурю, а потом в возрасте 50 лет пересмотрел свои взгляды. Ути пусечка. Очевидно, что Бальмонт дожил до 49 лет с мозгом умственно отсталого подростка. И о чудо, таки в 50 лет повзрослел.

Когда революционеры за год убивали в несколько раз больше, чем царская власть казнила за 50 лет, Бальмонт закрывал глаза, уши и рот. Революция требует жертв. Остались сироты- насрать! Остались вдовы- плевать!

Когда начали убивать в 1000 раз больше, Бальмонт прозрел, и шепотком начал ворчать себе под нос. Пришла свобода слова. Гунди себе под нос, без слов, не открывая рта.

Бальмонт героический баррикад строить не пошёл, речами к свержению советской власти не призывал, на тумбы не залазил. Ушки героически прижал, хвостик мужественно поджал, хлебало храбро завалил.

В 1920 году вместе с Е. К. Цветковской и дочерью Миррой поэт переехал в Москву, где «иногда, чтобы согреться, им приходилось целый день проводить в постели». А в перерывах, между длительными постельными сценами приходилось вставать и тырить на дрова чужой забор.

При помощи знакомств, в около правительственных кругах, Бальмонт выпросил поездку за границу и обратно уже не вернулся.

При зажимателе ртов и пробивателе лбов Николае 2, великий поэт Бальмонт свободно шмыгал по разным странам, как обезьяна в джунглях перепрыгивает с ветки на ветку, и при этом не испрашивая дозволения. При этом требовал ещё некой свободы, которой ему постоянно недоставало.

Точно так же, как обезьяна скачущая с ветки на ветку, перепрыгивал от одной жены к другой жене, то к любовнице, то к почитательнице, и т.д. и т.п.

Вторая окончательная эмиграция: 1920—1942 годы

Прибыв заграницу, Бальмонт хотел провернуться и не трогать большевисткий режим в России. Всё не так мол там однозначно. Но занять нейтралитет не вышло. Втянули в грызню с обеих сторон.

Всего за свою жизнь опубликовал 35 поэтических сборников, 20 книг прозы, переводил со многих языков. Автор автобиографической прозы, мемуаров, филологических трактатов, историко-литературных исследований и критических эссе. Был номинирован на Нобелевскую премию по литературе.

В отличии от Марины Цветаевой, Бальмонт в Россию не вернулся, и поэтому дожил до 75 лет.

Бог дал Бальмонту огромный талант, часть которого он употребил чтобы разрушить свой дом, свою страну. Своими стишками облегчил путь к власти революционерам. В итоге насрал себе, своим родным и близким, и миллионам своих сограждан, на 100 лет вперёд.

Раскаялся он или нет, абсолютно неважно. Он пересмотрел свои взгляды на Революцию, только тогда, когда последствия вызываемой им Революции подорвали его финансовое благополучие. А до этого, этот великовозрастный болван несколько десятилетий пилил сук на котором сам сидел. И потом 25 лет обиженно «наслаждался» последствиями своего соучастия.

Занимался бы переводами и литературой, не влезая в политику, в которой ничего не смыслил, то может быть остался бы в памяти народа, как учёный-филолог и гордость России.

В искреннее раскаяния Бальмонта, я не верю. Это было только очередное позёрство и понты, чванливого эгоистичного петушка, и удивление.

Ничего, кроме презрения, он у меня не вызывает.

3

В каждой семье свои праздники. Все поколения Салье отмечали и отмечают первое апреля, сутки гуляя под большое декольте.
У меня есть любимый друг Доржик.
В прошлом году, в восемь утра первого апреля, я позвонила ему из Китая в Германию и сказала, что на нашего друга Петю в саду его дома напал волк. Дело было так: волк шел себе по лесу, как вдруг учуял, что в деревне Руст у мопсихи артистов Горбуновых началась течка, и так неукротимо захотелось ему с ней спариться, что он рванул в деревню и напал на Петю, закрывавшего мопсиху собой. Доржик поверил каждому слову. Вломившись к Пете с Мариной в дом с воплем «Ребята, я тут!» и наткнувшись на подозрительно безмятежную утреннюю тишину, Доржик вдруг горестно вспомнил, как ровно год назад он обзванивал все московские ветеринарные аптеки в поисках специального, запатентованного только в РФ, встраиваемого калопросеивателя для мопсов, чтобы извлечь из той же самой мопсихи проглоченное ею Маринино бриллиантовое обручальное кольцо. А ведь тогда Доржик божился, что больше никогда. Стоит ли удивляться, что вчера он согласился петь главную партию Чингизхана в берлинской Дойче Опер вместо внезапно заболевшего монгольского тенора из Улан-Батора? То, что он артист пластической драмы и петь не умеет, его, кстати, особо не смутило. К тому же театр обещал, что петь надо будет под фонограмму, а деньги приличные.
Жене нашего актера Антона я сказала, что в аквапарке, где работает ее муж, лопнул гигантский акулинариум. Вырвавшиеся на свободу акулы плавают теперь в теплых бассейнах с горками и гидромассажами, а артисты и посетители прячутся на крыше и ждут спасательных вертолетов. Нормально, поверила. Германия же, тут всякое может случиться.
Моим русско-итальянским подружкам я заслала строгое письмо из российского посольства в Милане с требованием привести детей на деньпобедные патриотические мероприятия, с плохо завуалированной угрозой расправы в случае неявки. В чате поднялся вихрь и переполох: да я им, да пошли они, да надо позвонить, да как посмели. Родина, ау, ты наводишь ужас.
Несколько лет назад первого апреля я потихоньку от Димы «предупредила» свою свекровь Бабу Зину, что ее чокнутый сыночек готовит ей подарок-сюрприз: выписал откуда-то за дикие деньги двух ангорских коз и в эту самую минуту уже едет в аэропорт отправлять этих коз карго, а всё потому, что деда Вова очень уважает козье молоко, только вы меня, Зинборисна, бога ради не выдавайте. Перепуганная Баба Зина, живущая на пятом этаже сталинского дома, успела подарить одну козу золовке в обмен на пристройство к той на балкон обеих коз до начала дачного сезона, а заодно и поругаться, потому что золовка решила, что бабызинина ангорская коза начнет золовкину ангорскую козу на балконе щемить и крымнашить.
На следующий год Бабе Зине звонили уже «с телевидения» договариваться об интервью для передачи «Малая Родина Большого Таланта». Баба Зина постирала занавески, вымыла окна, сбегала на маникюр и заранее написала короткий рассказ о славном Димочкином детстве.
Диминому другу Владику я однажды сообщила, что у него дома в Улан-Удэ на участке нашли нефть. Поверил.
Студентам моей сестры предложила лететь в космос переводчиками с финского. Согласились.
Другой друг бросил репетицию, чтобы вытащить Диму из-под обвалившегося в нашей квартире камина. Через год этот друг, забыв уже про камин, а заодно забыв, что он актер театра кукол, почетный Карлсон и Нафнаф, обзванивал знакомых и спрашивал, сколько просить за предложенную ему главную роль в «очень откровенном кино». «Насколько откровенном?» - робко спросил он по телефону мою питерскую домработницу Викусю, представившуюся по моей просьбе помощником режиссера и имевшую идеальный для такого случая голос - задорный и чутка хамоватый. «Оччень откровенный», - хмыкнула Викуся с хрипотцой, и друг взвыл, но куда деваться, ведь дома двое маленьких детей, их кормить надо. Дима сказал, что у меня нет ни сердца, ни совести.
Одна бедная девочка, съездившая на остров Сайпан, получила на первое апреля звонок из Боткинских бараков. «Вы только не волнуйтесь. Ситуация под контролем. У вас нет температуры или сыпи? Вы одна дома? Приготовьте паспорт. Не выходите на лестницу. Там дежурят сотрудники. Не пытайтесь вступить с ними в контакт. За вами уже выехал спецтранспорт». Рыдая, она обзванивала знакомых, и кто-то опытный ей сказал, что тут очень сильно пахнет Лизой…
Мой друг-дизайнер ездил вызволять приятельницу, интеллигентную до легкой тошноты даму-театроведа, ростом в сто двадцать сантиметров, в толстых очках и с именем Ирэна, посаженную в обезьянник за пьяную уличную драку.
Девушкам из Украины я сообщила в прошлом году, что из зоопарка сбежали львы и бегают тут у нас по улицам в районе Эттенхайма. В результате девочку-подростка не выпустили гулять, ее десятилетний брат два часа не отходил от окна в ожидании львов, а сами девушки написали в украинскую группу, где все тоже сразу поверили, засели по домам и наглухо забаррикадировались.
Но сливки, сливки-то достались, естественно, Димочке.
Первого апреля 2006 года к нам в квартиру на Херсонской улице позвонил полицейский. Дверь открыла няня, на которую полицейский тут же с порога рявкнул, и она от испуга даже и вспомнить не посмела про удостоверение. Няня прибежала к Диме и задыхаясь сказала: «Дима, там к вам полиция!» Полицейский строго потребовал паспорт, удостоверился, что Номоконов Дмитрий Владимирович пока еще не скрывается от правосудия, а вот стоит тут перед ним собственной персоной, и осведомился, известны ли ему некие граждане N. и Васильев. «Известны, - ответил Дима, - этот N. - бывший муж моей жены, а вот Васильев Петр Владимирович - мой друг». А известно ли вам, Дмитрий Владимирович, что вчера вечером в аэропорту Пулково у гражданина N. были похищены ящики с ценным театральным реквизитом? И N. в своем заявлении уверяет, что это сделали вы, Дмитрий Владимирович, и ваш сообщник Васильев, а больше-то и некому. Тут Дима взвился, естественно, и сказал полицейскому, что N. этот - еще тот козел, что ящики с его поганым реквизитом нужны ему, Диме, как рыбе зонт, и что вчера утром он, Дима, вообще сидел в самолете из Милана в Хельсинки! Полицейский потребовал загранпаспорт, внимательно изучил пограничные штампы, сказал, мол, «пробьем-проверим» и отбыл. Дима мрачно ходил по дому, няня спряталась в детской, а я давилась от адского смеха, запершись в ванной. Минут через десять вдумчивого анализа Дима постучал в дверь ванной и угрожающе сказал: «А ну-ка вылезай!»
(Самое трудное во всем этом мероприятии было даже не форму полицейскую найти, а найти профессионального актера, который бы при этом еще и не успел засветиться в сериалах, и которого бы Дима не знал по Академии, где он какое-то время преподавал фехтование.)
Вчера уже под вечер мне позвонил какой-то невыносимо грустный мужик и спросил: «Вы Лиза? Это вы ищете надсмотрщика за зверьми для цирка шапито?»
Номер был финский, и я сразу поняла, что где-то на далеком севере лютует над доверчивым народом моя сестра Аня.
«Да, это я, да, ищу», - ответила я.
«А какие у вас звери?» - печально спросил мужик.
«Слон, - говорю, - два верблюда и крокодил. Но с крокодилом хлопот почти нет, кинул ему живого козла раз в день, он и спит потом сутки. Вы только должны следить, чтобы он не поперхнулся. А платим мы очень прилично».
Мужик вздохнул и спросил: «А если он поперхнется?»

Lisa Sallier