Результатов: 5

1

Прежде всего скажу что все чаще среди курцов со стажем бывают больные сердцем. А так же разными онко не дугами очень молодые люди. А все потому что табак нынче в моде. И вот начнут вот так в юности, а потом вырастут, мозги включат и решат бросить. Да не тут то было, привычка она так просто не сдаст. А бороться с ней это ой как не просто. Поэтому можно долго ходить по врачам, читать курсы, всякие пилюли да микстуры пить. Но если себя в руки не взять и толку не выйдет. И вот наш герой Витя Хлебушкин, курил аж с девяти лет. И как то дожил до 24-х. Отучился, пошел на работу и твердо решил завязать. К сожалению два года бросал он да не бросил. А работать он пошел в морг. Вместе со своим другом Сашей.

Я забегу в своем рассказе вперёд. Петрович он же старый алкаш и маргинал работал дворником в местной больнице. В то лето травы было много и косить надо было каждое утро. А лето было дождливым. И выдали Петровичу как нужно по штату плащ палатку с капюшоном. От дождя укрываться. А вместо бензо косы что бы не будить больных по утрам ему дали обычную косу. И каждое утро Петрович в капюшоне и с косой бодрил своим видом тяжело больных. А возле больницы и был тот морг в котором работали два друга Витя и Саша.

Но про Петровича они ничего не знали. А знали про него старые работники морга. И оставив ребят на ночь дежурить совсем забыли сказать им что старый алкаш любит выпить. А потом ещё среди ночи ходить по темным коридорам морга. Дел на дежурстве у ребят было не много. Знай себе сиди со светом да на звонки отвечай. И конечно же бегай кури на улицу. Однажды бывает все, но в этот раз как никогда. Кончились у ребят сигареты.

— Я сбегаю, — вызвался Саша, а Витя остался ждать.

Не спеша но время шло.

А Петрович в то утро скосив траву вмазал сто грамм водки (11 раз) и лег спать в подсобке морга. И конечно же в два часа ночи встал по нужде. Морг был закрыт, а ключи на вахте. У ребят.
Не снимая капюшона и не покладая косы пошел он ключи просить.

Тем временем Витёк нервно грыз семки и ждал друга из ночника. И вот в дверь постучали.

— Да тебя только за смертью посылать, — возмутился Витя и открыл дверь. На пороге стоял Петрович. Он был в капюшоне и с косой. У Вити от страха левая штанина стала теплой и влажной. И Витя и Петрович молча смотрели друг на друга. Но первым начал Петрович:

— Ну что ты смотришь на меня, как будто призрака увидел? Я работаю тута, ясно тебе?

— Ага, — хрюкнул Витя — конечно ясно, а что тут не ясно, в таком то месте самое то.

— Вот так вот, — начал Петрович из далека. А молодой то ты какой, и не пожил то жизни ещё толком.

В результате у Вити обе штанины стали мокрыми.

— Я, — начал Петрович, — тут давно работаю, много тут молодых было. Собственно говоря и не пожил никто толком. Кроме того у них болезни там всякие, онко, рак, цирроз, СПИД и все такое. И жалко же ребят. Например был один вот прям как ты и худой и курносый. Кстати, тебе лет то сколько?

— 24, — простонал Витя.

— И тому тоже было как тебе. Рак. А ты куришь?

— Уже нет, честное слово и больше никогда в жизни не буду. Простите меня, пожалста, — чуть не зарыдал Витёк.

— Ну вот и молодец, — похвалил Петрович, — а теперь дай ка мне ключи, я пойду по делам схожу, больных навещу.

И Витя дал ему ключ, а сам вжался стал в стенку. В результате в зале стоял запах удобрений. В итоге время шло, часы тикали и вскоре из ночника вернулся Саша с пивом и сигами.

— Ну чё ты там встал, бери стаканы, я все купил.

Хотя Витя молча смотрел на Сашу, а Саша на Витю.

— Да иди ты на йух со своим пивом и, — сказал Витя, — вредные привычки для лохов, ЗОЖ рулит.

И больше Витя в жизни не пил и не курил, а делал зарядку и обливался водой по утрам. А вы говорите тяжело победить привычки. Собственно говоря скажу что главное, это правильная мотивация.

2

Выношу на ваш суд рассказ. Все события и персонажи вымышленные, совпадения случайны.
В самом конце прошлого века отбывал срок в одной из колоний строгого режима Никита Лунев, ну или просто Луня. Было ему лет 35, сидел четвертый раз и все время за наркотики. Был Луня наркоман, как говорят, конченный. Ничего святого в жизни не было, так как "святых" там вынесли с момента первой пробы наркотиков. Да и какая жизнь может быть у наркомана? Разве можно назвать жизнью вечный поиск "кайфа"? Ведь по логике Никиты, жизнь без кайфа - это "вторяк". Родители давно плюнули на сынка и даже радовались, когда Луня попадал в тюрьму. Во-первых, он их не доставал, и старики могли несколько лет жить спокойно. А во-вторых, тюрьма спасала Никите жизнь, как реабилитационный центр.

Была на воле у Луни женщина, которая как-то терпела "любимого", даже ждала. Никита очень нежно отзывался о ней. Всем рассказывал, что его Светка - баба хорошая, трое детей у нее, от троих мужиков, ну выпивает иногда. Правда, прав родительских ее лишили, но женщина хорошая. Смеялись арестанты с этих рассказов. Ну Луня, он и есть Луня.

Сидел Никита тихо и незаметно, эдаким чемоданом - где положили, там и лежит. Пока ломка закончится, пока на баланде щеки наест, так уже и освобождаться пора. Передачек ему никто не передавал и посылок не слал, так как родителям было все равно, что с сыночком, а с любимой что взять? Только детей, да и тех государство в детский дом определило. Свои лимиты на передачки и посылки он отдавал другим, хоть что-то имея с этого.

В последние дни января получил Никита письмо от приятеля детства по имени Иван, который, узнав, что тот сидит, захотел помочь ему. И решил Иван сделать Луне передачу, ну и спрашивал в письме, что и как сделать нужно. Луня обрадовался, тем более, что в начале марта у него было день рождения. Написал этому приятелю ответ, все объяснил и попросил зайти к Светке, чтобы тоже что-то передала, все-таки страдает в тюрьме любимый. И написал Никита, чтобы передачу сделали не на него, а на другого, так как свои лимиты на передачки Луня уже отдал.

Когда Светка узнала, что кто-то готов сделать передачку Никите, то она сказала об этом друзьям Луни, таким же наркоманам. И решили эти друзья сделать свой, наркоманский подарок арестанту. Где-то нашли несколько банок малинового варенья, каких-то галлюциногенных таблеток и все это смешали с вареньем. И вот этот "набор юного наркомана", вместе с чаем, сигаретами и продуктами и повез Иван в колонию. Ну и так получилось, что передавал он как раз седьмого марта.

Передачу делали на Витю Гнома. Он был не то чтобы друг Лунин, так, приятель. Гномом его прозвали за невысокий рост, был он мелкий воришка, который постоянно сидел за какие-то кражи с садовых участков. Пообещал ему Никита, что поделится передачей, вот и согласился Гном.

Пришел Витя получать передачу, а выдавала ее сотрудница по имени Анна, как ее звали арестанты Анька - Веселушка. Была она лет тридцати, работала в колонии почти десять лет, вечно веселая деваха. Все время у нее шуточки и прибауточки, глазки всем строила. Вот и сегодня у нее настроение было хорошее, так как начальник обещал завтра всем женщинам сделать выходной.

- О, Гном, - весело прощебетала Анька, увидев Витю, - а кто это тебе передачки передает?

- Да это не мое, это другому передали, - ответил Гном, - просто на меня.

- Ну ясно, - не могла угомониться сотрудница, - просто смотрю варенья много, подумала, что это ты на воле украл малины кучу, вот подельники твою долю тебе и возвращают.

- Не, я малину не крал, - смутился Витя, - я больше металл таскал.

- Если честно, то мне пофиг, что ты там таскал, - сказала Анна, - но вот в банках пропустить не могу. Тару принес, куда переливать будем?

- Так я не знал, что тара нужна, - разволновался Гном, - может как-то решим, а Анюта?

- О как, сразу Анюта, - передразнила сотрудница Витю, - решим, говоришь? А замуж возьмешь? Хотя, зачем ты мне нужен? Ты же из тюрьмы не вылезаешь, жених... Ладно, как решать будем?

- А давай так, - предложил Гном, - ну возьми себе банку одну, чай попьешь и еще что-нибудь, типа, с праздником. Остальное я в зону заберу, там перельем куда-нибудь, а банки разобьем, чтобы тебя не подставлять. Хорошо, Ань?

- Ох, Гном, толкаешь ты меня на должностное преступление, ну ладно, - смилостивилась королева передач и посылок, - я пару банок возьму, вечером чай попьем в честь праздника, все равно их у тебя тут пять штук. Но это первый и последний раз, понял?

- Понял, понял, - закивал головой Гном и начал быстро складывать все в сумку, боясь, что Анна передумает.

В тот день ответственным был сам начальник колонии подполковник Костенко Анатолий Петрович. Перед окончанием рабочего дня он предупредил дежурных оперов, что поедет домой ужинать, а к отбою вернется. Выходя из зоны, поздравил Анну, пожелал ей хороших выходных и уехал.

Вечером к концу рабочего дня Аню пришли поздравить двое оперов. Она заварила чай, выложила на стол печенье, конфеты и варенье. Поздравили, попили чая с вареньем.

Когда начальник приехал вечером, то первое, что он увидел, были опера, которые ползали на коленях перед забором и что-то рассматривали в темноте.

- Вы что делаете? - спросил подполковник.

- Следы ищем, - дружно ответили оперативники, - он только что тут был.

- Кто тут был? - не понял начальник.

- Ну он, сбежал который, - сказал один из оперов.

- Кто сбежал, - опешил Костенко, - из зеков кто-то?

- Да нет, мужик какой-то, - успокоил второй опер, - сквозь забор прошел, гад.

- А ну дыхни, - рявкнул начальник на него, - какой мужик? Ты выпил, что ли, на службе?

- Никак нет, товарищ подполковник, не пил, - бодро ответил оперативник и дыхнул, - мы у Аньки чай пили, потом вышли покурить, а он сквозь забор и прошел.

- Я сейчас вернусь, - сказал Костенко и пошел в кабинет к Веселушке.

Анна сидела за столом с остатками чаепития и тупо смотрела в стену.

- Аня, у тебя все хорошо? - участливо спросил начальник.

- Хорошо, товарищ подполковник, - ответила девушка, - кино интересное. Присаживайтесь, посмотрим.

- Какое кино, Аня? - Костенко не мог ничего понять, - Точно все хорошо?

- Я же говорю, что хорошо, - раздраженно ответила Аня, - не мешайте, дайте досмотреть.

Анатолий Петрович понял, что с ней, как и оперативниками, что-то странное происходит. Он зашел в зону и пошел в свой кабинет, откуда позвонил в дежурку и спросил у дежурного помощника начальника колонии, все ли нормально в зоне. ДПНК ответил, что все почти нормально, только два клоуна - Луня и Гном обожрались какой-то отравы, и их теперь откачивают в санчасти.

- Как обожрались? - Костенко начал о чем-то догадываться, - Чего?

- Я не знаю, товарищ подполковник, - начал объяснять ДПНК, - контролер зашел в барак, а там Гном гвозди с пола собирает, а Луня с Брежневым разговаривает.

- Какие гвозди, какой Брежнев? - прокричал начальник.

- Да никакие, галлюцинации у обоих, - успокоил его ДПНК, - стукачи сказали, что Луне сегодня передачку сделали на Гнома, наверное, что-то в ней и было. Вот и нажрались, идиоты.

Теперь подполковник все понял. Хорошо, что хоть так обошлось.

- Давай, возьми пару контролеров и беги за Веселушкой, она у себя. И еще, там опера за зоной ползают, их тоже забирай и тащи в санчасть, - распорядился начальник, - наверное Анька что-то из передачки взяла. Ее там тоже с операми "плющит". Пусть их лепила за компанию с этими дуриками откачивает.

Ночь в санчасти прошла весело. Луня о чем-то спорил с Брежневым, Гном жалел о том, сколько гвоздей на полу валяется, это же куча металла, который можно сдать и деньги пропить. Анна просто смотрела фильм, который "показывали" прям на белой стене, а опера так и не пришли к единому мнению, кто же это вышел сквозь забор.

История закончилась благополучно. Всех пятерых откачали. После санчасти Луню и Гнома закрыли в ШИЗО, где они восстанавливали силы. После этого Гном перестал общаться с Никитой и всем жаловался, что Луня, сволочь, чуть не отравил его. Анна, как и прежде, работает на передачах, но теперь ничего не берет себе и "шмонает" более тщательно. Опера продолжают нести службу. Все получили хороший урок.

И только приятель Луни так и не узнал, что рисковал многим, передавая варенье.

3

ТРОСТЬ

В далекие советские времена был у нас в компании молодой человек по имени Роман или попросту Рома. Читал Булгакова и Саймака, слушал Beatles и Led Zeppelin, носил длинные волосы и джинсы с надписью «Kansas» на лейбле, пробовал себя в театральной студии. Одним словом, был типичным продвинутым представителем своего поколения.

Если верить Джорджу Оруэллу у каждого из нас есть та или иная фобия – неконтролируемый страх в определенной ситуации. У Ромы это был страх перед службой в Советской армии. Ради отсрочки он поступил в институт и даже окончил его, испытывая глухую ненависть к строительному делу все пять лет. Поэтому, когда пришла повестка из военкомата, у него даже не было вопроса косить или не косить. Конечно, косить! Большинство наших общих друзей решало эту задачу через психбольницу, но Роме не хотелось остаться с клеймом на всю жизнь, тем более что у него была реальная зацепка: когда-то в детстве он сломал ногу, и она не совсем правильно срослась. Именно на эту ногу Рома и решил сделать ставку.

Для призывной комиссии Рома приготовил старый рентгеновский снимок, обнаруженный в мамином архиве, и выписку из поликлиники, куда он время от времени предусмотрительно обращался с жалобой на боль в ноге при ходьбе. А ещё, для пущей убедительности, он решил явиться пред светлые очи медиков, прихрамывая, и с палочкой. Дело было за небольшим: за палочкой, но ни у кого из знакомых таковой не было. Зато она была у деда, обращаться к которому Роме ох как не нравилось. Дед был отставным полковником, участником войны, кажется, Героем Советского Союза и штатным выступающим на всякого рода мероприятиях в честь Победы. Внука он любил, но не жаловал, считал его непутёвым. Рома, в свою очередь, отзывался о деде, как о крайне ограниченном человеке, а, говоря проще, тупом солдафоне.

Палочек у деда обнаружилось целых две. С одной, простой и скромной, он ходил каждый день. Вторую ему подарила какая-то ветеранская организация, и ее трудно было назвать палочкой. Скорее, это была трость и трость серьёзная: c набалдашником под золото, шафтом из ценного дерева и гравировкой на кольце с полной информацией кому, от кого и за какие заслуги. Ею дед пользовался только в торжественных случаях. К просьбе внука одолжить ему палочку для роли Хлестакова в постановке «Ревизора» Н. В. Гоголя он отнесся с пониманием. Подумал и предложил трость. Рома решил, что он не в положении выбирать, и унес трость, не забыв, правда, сказать деду «спасибо».

Хирургом в комиссии оказался дядя Витя из соседнего подъезда, которого Рома знал с пеленок. Наверное, вы уже догадались, что Рома не выказал это знакомство ни одним движением мускулов лица. Дядя Витя – тем более. Он внимательно посмотрел снимок, прочитал выписку, подергал ногу, хмыкнул, и послал нашего соискателя белого билета на обследование к ортопеду в областную больницу. В ортопеде Рома сразу опознал Веру Федоровну, мать его одноклассника. Она сама отвела Рому на рентген, а пока проявлялись снимки, что-то долго писала. Когда, принесли снимки, положила их в конверт вместе с подготовленными бумагами, запечатала и попросила Рому отвезти в военкомат.

Уверенный, что дело на мази, Рома летел в военкомат как на крыльях. Отдал конверт, с облегчением вздохнул и, уже не торопясь, сел на лавочку в скверике рядом с военкоматом. Положил трость рядом с собой, закурил. Когда сигарета догорела, выбросил окурок в урну и пошел на троллейбус. А трость так и осталась лежать там, где лежала. Её на следующий день привез деду лично военком. То ли у них возникла взаимная симпатия, то ли они были знакомы до того, но военком пробыл у деда часа два. На улицу вышел с сильно красным лицом и немного неуверенной походкой.

Что там было в семье, нам знать не дано, но в армию Рома загремел по полной и оттарабанил год от звонка до звонка. Правда, служил он писарем в штабе округа, часто ходил в цивильном и выходные проводил дома. Демобилизовался кандидатом в члены КПСС, а через пару месяцев занял пост замначальника аффилированного с армией строительного управления. В нашей компании появляться перестал. Через год прошел слух, что Рома, а, точнее, на тот момент уже Роман Петрович, женился на дочери какого-то партийного босса. Вскоре он вообще исчез из виду. По этому поводу кто-то из наших саркастически заметил: «Кому война, а кому мать родна».

Я бы и не вспомнил о Роме, как не вспоминал много лет, но позвонил старый друг, который, пожалуй, единственный из нашей компании не поменял страну проживания. Между прочим сказал, что недавно встретил Рому. Я спросил, как он там. Друг коротко ответил: «Бухает». И, немного помолчав, добавил: «По-черному».

P.S. Когда-то нас с Ромой нарисовала углем наша общая подруга, хорошая в общем художница. Рисунок мне вывезти не удалось, но его не лучшая фотография каким-то чудом сохранилась. Лица на ней, к сожалению, почти неразличимы, зато хорошо видна печать времени. Нажмите на «Источник» и попробуйте угадать, где Рома, а где я.

4

- Алло?
Тишина.
- Алло?
Гудки.
В комнате все переглянулись.
Семиклассница Настя подумала, что это звонит десятиклассник Витя.
Аспирант Боря подумал, что звонит студентка Люда.
Мать подумала, что это первая любовь - геолог Миша.
Отец подумал, что это секретарша Элла Сергеевна.
Бабушка - что это кавалерист Егор Петрович.
Дедушка - что это позвонила бывшая танцовщица Дулевская.
А звонил это я, чтобы сделать людям приятное.

5

Отмечали в отделе юбилей Виктор Петровича, скромного труженика на еще
оставшихся кочках российской электроники. Когда тепло от пожеланий и
тостов уже наполнило собравшихся и глаза их заблестели, настала пора
баек и приколов из пролетевшей жизни. Было и от Виктор Петровича, или
просто Вити, если соотнести его со временем байки.
В молодости, лет тридцать назад, полный азарта и интереса к своему делу,
он успешно учился в аспирантуре, но уже обзавелся семьей. И в бригаде
таких же аспирантов и кандидатов наук летом ездил по северам, строя и
зарабатывая, чтобы зимой на заработанное жить и творить. Это называлось
“ездить на шабашки”, если кто не знает. Пахали на этих шабашках весь
световой летний северный день, как крестьяне в страду, когда “день год
кормит”.
Строили они как-то дорогу. Щебень для нее возили из огромной кучи,
наваленной на ближайшей станции. Витя с напарником лопатами загружали в
подъезжающие машины щебень в темпе “бери больше, кидай дальше, пока
летит - отдыхай”. Невдалеке рылись в той же куче щебня корейцы.
Большинство русского языка не знало, но толмач (кореец, кое-как
по-русски говорящий) объяснил, что они из КНДР (Северной Кореи). Почему
или по какому хозяйственно-военному договору-обмену они у нас
обретались, Витя не понял, да и не важно.
Работали корейцы как корейцы, то есть спин не разгибая, но наши им не
уступали. Или даже наоборот. Витя как–то, пока машин не было,
спустился к водопроводной колонке лицо ополоснуть. Толмач наполнял водой
ведро. Он, взглянув на Витю, уступая место у водопоя, покачал головой и
сказал сочувственно, как умудренный брат младшему неслуху:
” Что тьяжело?... Тьяжело! Воот ведьь, учиться надо было!”

Виктор Петрович рассказал эту байку последний раз лет пятнадцать тому
назад, потому что теперь засмеялись только те, кто, скажем так, помнил
песню Пахмутовой “Яростный стройотряд”. Юная Нина, новый конструктор,
спросила, правильно ли она поняла, что они работали летом “как, …, ну
как таджики сейчас”, и на этот летний заработок можно было потом весь
год, ну, просто ничего не делать?
Виктор Петрович вздохнул, кивнул и больше ничего не рассказывал.
Он вспомнил сегодняшнее утро, седого таджика в бригаде гастарбайтеров,
ломами ворочавших блоки поребрика перед проходной института. Он случайно
встретился с ним взглядом, и они почему-то кивнули друг другу. Виктор
Петрович теперь знал почему: Они были из одной пропавшей страны, из
одной общей молодости и, оба знали одно, и тоже их общее:
Меняем реки, страны, города...
Иные двери... Новые года...
И никуда нам от себя не деться,
А если деться - только в никуда.