Результатов: 106

101

В советские времена был у нашего теплохода "Орден "Дружбы Народов" и король. Орден, здоровенная блямба метров двух диаметром, был приварен посредине судовой надстройки, а король у нас был не простой, а шахматный - чемпион мира Анатолий Карпов, взявший шефство над нашим пароходом.
Идея заботиться о моряках, ходящих в море под "Орденом "Дружбы Народов" пришла в голову шахматному королю явно не сама, но шефскую помощь Анатолий Евгеньевич оказывал добросовестно: посетил наш теплоход, стоявший в порту Санкт-Петербурга, подарил судовую библиотеку, пообедал в кают-компании и выиграл в шахматы у всех желающих.

Спустя пару месяцев меня, как шахматиста, который играл с самим Карповым, отправили в составе команды на какой-то городской шахматный турнир от родного пароходства.
На все мои скромные попытки протестовать, что шахматами я не увлекаюсь, предпочитая домино, мне возразили, что в нашей спортивной команде недокомплект, буду я там для галочки и побед от меня никто не ждет.
- Правила знаешь? - спросил тренер, глядя на меня с тревогой.
- Ну, примерно, - неуверенно ответил я.
- Борись за центр, при первой возможности делай рокировку и при своем преимуществе сразу иди на обмен, - посоветовал он мне.
- Свое преимущество - это вряд ли! - не согласился я.

Шахматный турнир поразил меня своей организованностью: таблички с фамилиями участников, шахматные часы и и блокнотики, куда нужно было записывать ходы. Вот и мой первый соперник - лысый дядька в сером пиджаке с пристальным взглядом поверх очков.
- Борис Аркадьевич, - представился он, расшифровав свои инициалы на табличке.
- Сергей, - кивнул я и мы пожали друг другу руки.
- Ну-с, молодой человек, - спросил он, усаживаясь за шахматный столик, - с кем вы играли в прошлый раз?
- С Анатолием Евгеньевичем Карповым, - честно ответил я.
- Однако, - удивился мой соперник и продолжил, - у вас черные, запускайте часы.

Мат он мне поставил только часа через полтора, на 31 ходу.
Сдав листочки судье, мы вместе пошли в столовую. За обедом мой визави долго расспрашивал о моей шахматной карьере и о последней игре с Анатолием Карповым. Узнав, что никакими шахматными титулами и разрядами я не обладаю, он заметно повеселел и перешел к десерту.

Вторую партию, играя черными, Борис Аркадьевич выиграл у меня за 8 минут.

102

стою на остановке. подходит дядечка, в кои то веки понравился. полубогемного вида, в меру упитан, в помятом льняном пиджаке, с шарфом на шее таким.. пригласил на кофе в кафе. я уж было хотела согласиться. и тут фраза: а то я четыре дня кофе не пил..

Natalia Kolesnik

103

Я попробую познакомить общественность со своими усилиями в жанре "стихотворная пародия". Первое стихотворение написала моя дочь - ну нельзя же было оставить это безнаказанным?

Я бреду над рекой, за спиной продолжается мост
я смотрю на собор, купола перекрыты лесами
цвет воды беспокоен от ветра и вовсе не прост,
как казалось сначала. А я, продолжая глазами
неуверенный путь от собора к другим берегам,
поднимаясь на башни, считая подъезды заводов,
поднимаясь на башни и выше от них - к облакам,
поднимаясь наверх и с трудом подавляя зевоту,
заправляя ладони в карманы седого пальто,
вызывая своим невниманием жалобы чаек,
я бреду над рекой, понимая, что это не то,
для чего я оставила четверть моста за плечами.
Я бреду над рекой, представляя, что я – это тень,
что прозрачен мой шаг и на свет я не гуще тумана,
и когда все дрожит, начиная с трамвайных путей,
я, как дух, задрожу, повинуясь не бубну шамана,
но неведомой силе, несущейся прямо туда,
где кончается мост, упираясь в застроенный берег.
а потом посмотрю, как дрожат наверху провода,
половину моста от начала столбами отмерив.
Я предвижу, что мне не дано завершить этот путь.
я так тихо иду, что становится он бесконечен.
но не хочется жадному взгляду назад повернуть,
пусть дрожат от трамваев и ветра ослабшие плечи.
и не хочется снова смотреть на собор, чей остов,
словно мертвая бабочка, нежно закутанный в кокон,
из которого тянется вверх позолота крестов,
чей остов так немыслимо жалок отсутствием окон.
и не хочется думать, что это, увы – красота,
и не хочется снова выслушивать ветер и чаек.
- впереди остается всего только четверть моста, –
проходя над водой полувнятно себе замечаю.
Впереди только четверть, а я потеряю покой
обнадежив себя, что дорога моя бесконечна,
я пожалуй, останусь стоять где-то здесь, над рекой,
и смотреть: из-под брюха моста выбирается вечер,
где-то новый трамвай, разыскавший дорогу сюда,
загорелся огнями и вот уж, неистовый, мчится,
всем нам тоже когда-то придется идти по следам,
как волчатам, пытаясь угнаться за быстрой волчицей.
а теперь, завершая, автограф у края листа,
всю его равномерную искренность тем нарушая,
оставляю пожатье руки на перилах моста,
и прощаюсь

Речь шла о пешем переходе Большеохтинского моста через Неву. А собор, чей остов жалок отсутствием окон - это Смольный. Его тогда ремонтировали, и полностью задрапировали.

Ну вот, а это мой ответ на лирику -


Я бреду поутру, за спиной завершается ночь
Проведенная бурно, и, может не очень красиво
Я вполне убеждён, точно знаю, что может помочь –
Безусловно, конечно, естественно- свежее пиво
Неуверенный путь от квартиры к торговым ларькам
Проползаю уныло, считая подъезды заводов
Проползаю уныло, задравши башку к облакам –
И тихонечко вою, оно побеждает икоту
Я изрядно промёрз в несезонном своём пиджаке
Ухо режут скрипучие гнусные выкрики чаек
Я бумажник держу в постоянно дрожащей руке
Я за пивом иду – уже четверть пути за плечами
Я иду вдоль забора, и кажется я – это тень
И прозрачен мой шаг, и на свет я не гуще тумана
Со стыда и раскаянья мой начинается день –
Я не должен был пить накануне восьмого стакана
Я предвижу, что мне не дано завершить этот путь
Я с трудом, сквозь туман выхожу на заплёванный берег
Умереть мне, как Гамлету хочется, или уснуть,
Половину пути от начала шагами отмерив
Иль, как Данте, по жизни пройдя половину пути,
Суждено заблудиться под сенью нависшего леса?
Я за пивом иду, и я знаю, что надо идти –
Поправлять организм от последствий вчерашнего стресса
Пусть тошнит, и знобит, и ужасно болит голова
И от слабости мелко трясутся усталые ноги
Ты дойдёшь, я уверен, запомни вот эти слова –
Впереди остаётся всего только четверть дороги!
Только четверть осталось пройти – то, всего ничего!
Я смотрю, как встает над страной безнадежное утро,
Гениальные эти вот строчки письма моего
Лишь с такого похмелья родятся, да в творческих муках
Человек, хоть однажды сумевший пройти этот путь
Как ракета, сверкая, отныне по жизни помчится
Вот и я, всё стремлюсь не упасть, не присесть, не заснуть
Как волчонок, пытаясь угнаться за быстрой волчицей
Но куда поэтичней всего, что выводит рука
И трагичнее самых тяжелых кошмаров на свете
Та короткая строчка на запертой двери ларька –
Пива нету

104

Был у меня один знакомый, который все время ходил нарядный такой в пиджаке и галстуке, в холодные сезоны в пальто и он тогда уверенно заявлял, что будет новым президентом. Он был настолько гармоничен во всем этом официальном дизайне, еще у него было лысое такое лицо, выразительное, благородное и русское и какой-то предмет из золота массивный не помню какой то ли цепь, то ли браслетка увесистая или даже зуб золотой, не помню. Был тогда им очень очарован и даже восхищен, думал, вот ведь настырная личность и главное все в нем под президента и галстук и пиджак и лицо выразительное русское и даже золотые аксессуары.
Прошли годы, все мы повзрослели, наверное лет через 15 я его случайно встретил его на районе, я спросил его как жизнь, он сказал что стал кабельщиком, я тогда был предпринимателем жутко задавался этим фактом, но время шло еще лет через 15 я стал работать станочником на промышленном заводе и больше не задаюсь, а парня этого я больше не встречал.

106

В работе фотокорреспондента бывают взлёты, бывают падения, а бывают и анекдоты.

В конце восьмидесятых, начале девяностых, будучи аспирантом, я подрабатывал фотографом в клубе завода "Арсенал". (ИСТОРИЯ №1445477)

1991 год, весна. (год запомните, это важно)

Звонит Колька- приятель мой, редактор заводской газеты-

- Лёнь, ты завтра не сильно занят?

- Не, а что?

- Слушай, у меня фотограф заболел, а тут такое мероприятие - у нас очень заслуженный мужик на пенсию уходит - профком повелел непременно поместить информацию в раздел- "Наши ветераны". Статья у меня уже готова, дядька действительно замечательный, но без фото не пойдёт. Подмогни, а?

- Да без проблем, пропуск у меня есть, скажи куда и когда.

Приехал. На заводе строго, оборонка- всю аппаратуру проверили, спасибо, плёнки не засветили. Прошли в цех. Там народу - половина администрации завода. Чествуют некоего Шедько Ивана Игнатьевича - шестьдесят лет отмечает, из них- сорок восемь лет проработал на заводе, в этом цеху.

- Дорогой Иван Игнатьевич! Сейчас уже даже некому вспомнить, что вы пришли в наш цех в сорок третьем году, в блокаду, и за эти годы, начиная простым разнорабочим (подай- принеси) стали слесарем- инструментальщиком высшего разряда - на всём заводе нет мастера с квалификацией выше Вашей. Золотые руки - это не каждому дано!

Мне Колька на ухо -

- Правда, мужик замечательный, двенадцатилетним пацаном, голодным, по две смены пахал, тут и ночевали в цеху. Ну пошли снимать, работать надо.

Скромный такой пожилой дядечка с добрыми глазами, две медали у него на пиджаке - как говорили, юбилейных тоже куча, но он их не признавал, носил только "За оборону Ленинграда", и "За победу над Германией". Усы у него седые, улыбается. Ехидно. Весёлый, видать.

- Что говорить, так сложилось в нашем поколении. Дай Бог вашему тоже прожить и поработать достойно.

Выбрали несколько мест, ракурсами поиграли, со светом поколдовали - в цеху темновато, красиво кадр не выйдет. А оно же- в газету. Прикрепил вспышку. Раз сняли, два сняли - Игнатьевич - с живым таким матюжком, глаза прищурив-

- Ё...б твою мать, фотограф, я и так вижу плохо, ты меня вообще без глаз оставить на х..й хочешь? Я хоть и пенсионер теперь, но думаю ещё потрудиться, а как, бля, со штангелем без глаз?

Хрипловато так говорит. Но по доброму.

Цех- в хохот. Любили его там, уважали. Действительно, мужик славный.

Мне неудобно, но я же не виноват, что темно в цеху?

Ладно, отсняли. Фото в тираж нужно было дать завтра. Я не спал, до утра проявлял и печатал. Следил только за качеством - в газету же пойдёт?

Колька тоже не спавши, радостно хватает отпечатки -

- Зае...ись, красиво сделал! С уважением - ну Игнатич заслужил же?

Фото пошло в тираж. Выбран был самый приличный кадр - где он стоит рядом с гидравлическим прессом, и скромная улыбка украшает седые усы.

Этот тираж вошёл в историю Арсенала.

Над этим кадром хохотали все, кто его увидел.

Скромный, добрый, заслуженный слесарь. С замечательной биографией.

Яркий заголовок - "Наши ветераны"

И точно под ним- при свете фотовспышки- яркое клеймо на старинном гидравлическом прессе - "Станкостроительные заводы Круппа, 1891 год".

Кстати, мне говорили, что Игнатьевич, когда увидел, хохотал громче всех - и оставил себе эту газету на память.

123