Анекдоты про вовремя |
902
В командировку в Афины с нами полетел Агамемнон.
Вообще-то у него другое безумное имя, но мы зовем его Агамемноном, и он совершенно не против.
Агамемнон — этнический грек. Он родился в жаркой советской республике. Шли 70-е. Местная греческая диаспора не имела вестей из Греции со времен легенд и мифов. Последнюю весточку с исторической родины этим людям принес Николай Кун.
Поэтому диаспора представляла себе Грецию, полной необычных людей по самый Олимп.
Детей называли в их честь — Гераклами, Одиссеями, Тесеями и Персеями.
Имелись Зевс и Гера.
Где-то печально бродил Ахилл, а в коляске катали румяную Ифигению.
Один необразованный отец хотел назвать малыша Минотавром, но его вовремя остановили начитанные родственники.
Когда рухнул железный занавес и выяснилось, что в современной Греции детей называют банально Эленами и Сакисами, диаспора уже сидела по уши в Гераклах.
Оказалось, если речь идет про две-три тысячи лет, даже самые могучие тренды не выдерживают проверки временем.
В начале 90-х, когда советские греки приехали припадать к истокам, их имена произвели в Греции фурор, более всего созвучный имени Ифигения (которая тоже, кстати, приехала).
Поэтому, говорит Агамемнон, если кого-то в Греции зовут Гераклом, возможны только два варианта. Или это потомок Генриха Шлимана, или очень хороший советский человек.
"Где тебя носит, Клэр?"
|
904
Мой друг рассказывал, как он единственный раз сходил в оперу в Кировский театр. Сидел он в зале и никого не трогал. Открылся занавес и он услышал вопль бабушки соседки:»Это же Марусин!» А затем профессиональный удар локтем в ребро. Вася был кандидатом в мастера спорта по классической борьбе, но даже это не помогло ему вовремя сгруппироваться. Дыхание вернулось только через несколько минут. Слёзы застлали глаза. Такова сила искусства. Больше Василий в оперу не ходил.
|
|
906
И немного о бесхозяйственности...
Курьезная, в своем роде гомерическая находка обретена на днях среди Петербурга. Найдено – шутка сказать! – несколько сот железнодорожных вагонов, остававшихся забытыми и никем не замечаемыми более десяти лет!
Находка сделана на Петербургской стороне на обнесенном забором пустыре. Вагоны были пассажирские и товарные. Деревянные части их уже сгнили, внутри и на крышах этих вагонов выросли мох и трава.
Вагоны эти, как сообщает «Пет. Листок», были выстроены уже давно на закрытом теперь заводе г. Голубева (по Вульфовой улице), который строил их для рыбинско-бологовской железной дороги.
С прекращением работ на этом заводе вагоны эти были отвезены на упомянутую площадь. Все дела существовавшего и когда-то исполнившего громадные заказы для железных дорог завода Голубева перешли в собственность какого-то учреждения, которое и решило теперь употребить эти вагоны в дело…
Вовремя спохватились, нечего сказать!
«Волжский вестник». 1888. № 196.
|
|
907
Вчера мне позвонили с неизвестного робота. Ну, поднимаю трубку, говорю «Алло». Слышу какой-то кряк, потом робот говорит «Здравствуйте, это звонок с Яндекс-Маркета. Все разговоры записываются. Или нет?». И тишина. Я как-то даже охренел с такой философской подачи, и только почитав дома электронную почту, понял, что произошло.
Жена заказала на этом маркете какую-то фигню. Фигня не пришла вовремя, поэтому робот продавца позвонил мне, чтобы сообщить об этом, и спросить, устраивает меня это, или нет? Но для связи со мной он использовал интерфейс маркета, который тоже решил вставить свои пять копеек про запись разговора. И на время вставления — заглушил слова робота продавца... В результате получилась такая вот философия по Оруэллу.
|
|
908
О ВЫДАЮЩЕМСЯ УЧЕНОМ И НЕПРИЯТНОМ ЧЕЛОВЕКЕ
Крупный германский ученый XX в., нобелевский лауреат по медицине 1931 г. Отто Генрих Варбург, почивший 1 августа 1970 г., ровно 55 лет назад, – одна из любопытнейших фигур в истории науки, если не сказать, экзотических. И не столько в плане чисто научных поисков, малопонятных среднестатистическому читателю, сколько в чертах его характера и обстоятельствах биографии. Недаром книжка о нем, написанная другим выдающимся ученым, учеником Варбурга и нобелевским лауреатом Хансом Кребсом, так и называется: «Физиолог, биохимик и эксцентрик».
Немало исследований посвящено как самому Отто Варбургу, так и знаменитому семейству Варбургов. Варбурги заявляли себя сефардскими евреями и настаивали, что являлись выходцами из средневековой Италии. Но первый сертифицированный, так сказать, их предок зафиксирован в 1559 г., когда Симон из Касселя перебрался в город Варбург, что в Вестфалии. Его дом, построенный в 1537 г., сохранился до сих пор. Симону была дарована охранительная грамота, благодаря которой он успешно выстроил карьеру менялы и ростовщика, Среди его потомков-Варбургов было много видных фигур, и отнюдь не только банкиров. В частности, были и два Отто Варбурга. Об одном, биохимике, речь еще впереди, а другой, лет на 30 постарше, был видным ботаником, специалистом по сельскому хозяйству и страстным сионистом – президентом Всемирной Сионистской организации. В 1921 г. он переехал в Палестину, возглавил сельскохозяйственную станцию в Тель-Авиве, основал Национальный ботанический сад в Иерусалиме, но выйдя на пенсию, вернулся в Берлин, где и умер в 1938 г. – надо сказать, вовремя.
Но вернемся к нашему Отто Варбургу, который Берлин не покидал. Он вырос в подходящем семействе – отец его, Эмиль Варбург, был известнейшим ученым, профессором физики в Берлинском университете и президентом Германского физического общества, другом Эйнштейна. Отто вырос в окружении величайших умов в истории науки, и это на него повлияло. Про него говорили, что к науке у него какая-то религиозная страсть. А религиозность в прямом значении этого слова ему не мешала, поскольку полностью отсутствовала: семья была ассимилированной, отец крестился, был женат на христианке; соответственно. он крестил и Отто, но религией в доме никоим образом не интересовались.
Отто отличало сильное честолюбие: он хотел добиться не меньшего, чем его кумиры – Луи Пастер и Роберт Кох. И он сосредоточился на идее победить самую страшную болезнь XX в. – рак. В 1911 г. он получил степень доктора медицины, шесть лет работал на морской биологической станции, а в 1-ую мировую войну храбро воевал в прусской кавалерии и был награжден Железным крестом. Когда стало ясно, что немцы войну проигрывают, Эйнштейн по просьбе друзей написал письмо Отто, чтобы тот, как обладавший огромным научным талантом, вернулся в академию. В 1923 г. Варбург сделал открытие, касающееся питания раковых клеток, отличного от всех иных клеток, что привело его к исследованию связей между метаболизмом и раком, а также к параллельным открытиям. Варбург изучал обмен веществ в клетках опухолей, фотосинтез, химию брожения, другие вопросы. В конце 20-х он чуть не дотянул до Нобелевской премии в области физиологии и медицины, но был ей награжден в 1931 г. за открытие природы и функций «дыхательных ферментов».
С приходом нацистов начался самый противоречивый и скандальный период его жизни. Поскольку его отец был евреем, то, согласно Нюрнбергским законам, Отто относился к полукровкам (мишлинге) первой категории. Однако, в отличие от 2600 ученых-евреев, покинувших Германию, Отто никуда уезжать не собирался, заявив как-то: «Я здесь был раньше Гитлера». И вовсе не только из романтических соображений германского патриотизма, свойственного многим тамошним евреям и ему тоже. Он на самом деле терпеть не мог нацистов, но по совершенно другим, не традиционным для нас причинам. Его мало беспокоило, что нацисты делали с другими евреями. Нацисты просто мешали ему работать. Когда они ворвались в его Кайзера Вильгельма Институт клеточной физиологии , Варбург стал орать на них, что сожжет институт, как только попытаются прервать его работу. Он не поднимал руку в нацистском приветствии и отказался развесить в лаборатории нацистские знамена – для науки это было лишним.
Впрочем, высказывался на тему нацизма он редко, и в целом оставался аполитичным. Ни трагедии клана Варбургов, часть которого погибла, ни общая трагедия еврейства его не волновали. Иностранным коллегам, упрекавшим его в терпимости к нацистским антиеврейским мерам, он объяснял, что сколотил слишком хороший исследовательский коллектив и потому остался в Берлине. В Америке, по его мнению, к нему проявили бы мало интереса. В любой эмиграции, в любом месте, кроме своего института, говорил он, его работа по спасению людей от рака была бы менее эффективной, а это есть самое главное. Русские после войны предложили построить ему институт в СССР, но он отказался, после чего с гордостью говорил, что ни Гитлеру, ни Сталину не удалось выдворить его из родного института. Правда, он постарался защитить от нацистов несколько человек из своего научного окружения, но беспокоился о них не столько как о евреях, как о своей работе.
И еще Варбург был геем: он прожил всю жизнь с неизменным партнером – Якобом Хайсом, администратором института кайзера Вильгельма, – и этот факт никогда особо не скрывался. Точно так же он не позволял нацистам препятствовать его гомосексуальной практике, как и вмешиваться в работу.
Однако нацисты его не трогали ни как еврея, ни как гея, ни как нелояльного к нацизму. Сначала в силу послаблений евреям-героям 1-ой мировой войны, а потом по другой причине. Как полагает Сэм Эппл, автор недавно вышедшей книги о Варбурге, его спасла специфика научной деятельности. Гитлер был помешан на страхе перед раком, который свел в могилу его мать. Он был зациклен на онкологических исследованиях, придумывал разные теории болезни, придерживался разных антираковых диет. Даже 21 июня 1941 г., когда вступил в действие план «Барбаросса», зафиксирован разговор Гитлера и Геббельса об онкологических исследованиях. Эппл полагает, что непосредственно Гитлер и распорядился не трогать Варбурга. В итоге, в течение всего нацистского режима Варбург с Хайсом жили на роскошной вилле в Далеме, на юго-западе Берлина, поблизости от других нобелиатов и его института. Вилла с ее пятиметровыми потолками, паркетами, облицовкой дорогим камнем, с внушительной конюшней и большим манежем, была построена согласно его подробным указанием. Соседи часто видели Варбурга прохаживающимся в сапогах со шпорами, сохранившихся еще со времен его военной службы, и называли «императором Далема».
Работы продвигались весьма успешно. За 12 лет нацистского режима он опубликовал 105 статей. В 1944 г., согласно ряду источников, Варбургу собирались присвоить вторую Нобелевскую премия, уже за открытия в области ферментов, но этого не случилось: по указу Гитлера граждане Германии не могли становиться нобелиатами.
Но самое удивительное – это то, что происходило после войны. Варбург был рад, что война закончилась. Но сразу после того, как со слезами на глазах сообщив об этом своему родственнику, он немедленно попросил у него 40 литров бензина, необходимых для исследований. Работа есть работа.
В отличие от всех прочих известных деятелей, работавших при нацистском режиме и проходивших процесс денацификации, Варбург ни с какими проблемами не столкнулся. Даже во время войны он продолжал оставаться членом в Королевском обществе – старейшей международной научной академии. Американцы вернули ему институт, где он продолжал работать до 87 лет; он благополучно возобновил контакты с научным сообществом, получал бесчисленные восторженные отклики, ездил читать лекции в европейские страны и США, в 1965 г. получил почетный докторат в Оксфорде. Трое сотрудников его лаборатории стали впоследствии нобелевскими лауреатами. Послевоенные плоды его научной работы нашли отражение еще в 191 статье и трех книгах. Институт получил его имя, и каждый год, с 8 октября 1963 г., дня 80-летия Варбурга, германское Общество биохимии и молекулярной биологии присуждает медаль Отто Варбурга.
Он был абсолютным фанатиком науки. Ничего больше его не интересовало, все остальное было мусором. И, видимо, как следствие, человеком он был подозрительным и неприятным. Его никто не любил, потому что на людей, если они не являлись интересующими его учеными, ему было наплевать. Весь вспомогательный штат лаборатории, с которым Варбург работал, после войны он уволил, поскольку считал, что они стучали на него в гестапо. Отличаясь аристократическими манерами и одновременно крайним нарциссизмом, он всегда считал себя гением высшей пробы и не уставал всем об этом напоминать. Как заметил один из его коллег, если уровень самолюбования оценивать по 10-балльной шкале, то у Варбурга он был равен 20. Шведский биолог Клейн как-то привез ему раковые клетки для исследований, а когда научный руководитель Клейна попросил дать рекомендацию своему подопечному, Варбург написал: «Джордж Клейн внес очень важный вклад в исследования рака. Он привез мне клетки, с помощью которых я решил проблему рака». Хотя некоторые его научные выводы считались ошибочными после войны (потом интерес к ним снова резко возрос), сам он этого никогда не признавал. И применял свои научные достижения к самому себе. Так, к концу жизни он фанатически следовал придуманным им научным диетам, пил молоко только из надоя коров из особого стада, хлеб ел, только выпеченный в его доме, а масло и сметану сбивал на центрифуге в собственной лаборатории. Невероятно упрямый, он отказывался пользоваться вошедшими в научный оборот терминами, в частности, словом «митохондрия», предпочитая сочиненные им самим.
Его называли воплощенным Фаустом. На замечание собеседника, что иногда приходится выбирать – наука или человеческие качества – Варбург ответил, что счастлив, занимаясь наукой. Но непомерное честолюбие его оказалось оправданным. Варбург считается одним из самых выдающихся биохимиков XX в. Его номинировали на Нобелевскую премию 51 раз, с 1929 по 1952 г., сначала трижды по химии, потом по медицине и физиологии, и он входил в список претендентов на премию 7 раз.
По крайней мере, наука таким выбором должна была остаться довольна.
Из сети
|
|
909
Есть у меня одна знакомая, я ее зову “Лада, которой больше всех надо”. Если она звонит узнать, как дела, дежурным “нормально” не отделаешься. Выспросит в подробностях про все твои проблемы и тут же начинает эти проблемы решать. Вполне эффективно.
Я, скажем, пожаловался, что унитаз подтекает, а мой сантехник появится не раньше, чем через неделю. Часа не прошло, Лада пишет: “Я нашла три местных форума в твоем районе, спросила про сантехника – все рекомендуют такую-то фирму”. Позвонил им, в тот же день прислали мастера, всё сделал, денег взял в точности как мой сантехник.
Или я сказал, что собираюсь в Норвегию. Лада тут же вспомнила, что другой ее знакомый недавно оттуда вернулся, попросила разрешения показать ему мой план поездки, потом передала от него несколько советов в стиле “туда не ходи, сюда ходи”.
И так не только со мной. У нее миллион знакомых, всем помогает. Сводит вместе одинокие сердца, ищущего работу знакомит с потенциальным работодателем, а человека, которому надо месяц где-то перекантоваться – с тем, у кого есть пустая комната. Иногда успешно, иногда нет, но всегда от чистого сердца. Зато когда самой Ладе нужна помощь, никто не может ей отказать, а просить она не стесняется.
Я как-то спросил, с чего это началось и когда она почувствовала в себе такое предназначение. В шестнадцать лет, говорит.
Она училась в школе, не в Чикаго, где сейчас живет, а в другом американском городе. Родительских денег на девичьи хотелки не хватало, устроилась подрабатывать в прачечную-химчистку поблизости.
Там был забавный эпизод уже при устройстве на работу. Лада сидит в задней комнате прачечной, заполняет анкету. С ней еще два кандидата на эту работу: парнишка-школьник и женщина постарше. Вдруг паренек наклоняется и поднимает из-под стула двадцатидолларовую бумажку. Кто-то уронил, то ли предыдущие претенденты, то ли клиенты прачечной. Женщина тоже заглядывает под стол и находит 5 долларов. Лада, видя такое дело, осмотрела весь пол, но нашла только монетку в 25 центов.
Потом их стали по одному вызывать к владельцу прачечной. Лада зашла последней, сразу положила монетку на стол:
– Вот, кто-то потерял.
Начала было рассказывать, где учится и почему ищет работу, но владелец сразу ее прервал:
– Всё, я тебя беру.
– Почему меня, были же и другие кандидаты?
– Потому что они попытались найденные деньги присвоить. Это я сам подбросил деньги и следил за вами через камеру. А ты такая честная, что отдала даже 25 центов, тебе я могу доверять.
Лада про себя подумала, что это из-за монетки мараться не стоило, а 20 долларов она и сама попыталась бы прикарманить, но вслух ничего не сказала.
Хозяин не только взял ее на работу, но и поручил ответственное дело: проверять карманы одежды перед чисткой. Клиенты чего только не забывают в этих карманах. В основном монеты и жвачки, но попадались и бумажные деньги, и документы, и кредитные карточки. Всё, конечно, возвращали владельцам вместе с вычищенной одеждой.
А однажды Лада нашла в кармане чьих-то штанов записку. “Я много раз пытался вписаться в этот жестокий мир, – писал незнакомец, – но каждая попытка приносила только страдания. Но теперь всё. Решение принято, назад дороги нет. Завтра мои мучения прекратятся, завтра я покончу со своим никчемным существованием”. И дальше еще что-то про какую-то Адель, которая наверняка пожалеет.
Лада показала записку старшему коллеге по прачечной и спросила, что делать.
– Да ничего, забей. Школота развлекается, пытается разжалобить девчонку, чтобы дала. А если и правда какой-то нарик решил выпилиться, это не наша забота. Значит, ему так лучше.
Но Лада не смогла проигнорировать записку. Это была воскресная смена, больше в прачечной спросить было некого. Она помучилась некоторое время и позвонила 911. Прочитала им текст записки, продиктовала номер телефона клиента с квитанции.
Через неделю в прачечную зашел полицейский. Попросил собрать всех сотрудников, спросил, кто здесь Лада. И рассказал, что было дальше.
Они позвонили по телефону с квитанции, никто не ответил. Прошли уже сутки с момента, когда клиент сдал штаны с запиской в прачечную, наступило то самое “завтра”. Пробили адрес и поехали к клиенту домой. Стучали, звонили – никто не открыл, но было слышно, что внутри кто-то есть и двигается. В таких случаях полиция имеет право ломать дверь, они и сломали. И очень вовремя: жилец болтался в петле, уже успел выбить табуретку, но еще окончательно не задохнулся. Видимо, долго стоял с петлей на шее, не мог решиться спрыгнуть, и спрыгнул, когда услышал полицию.
Самоубийцу откачали и отправили в реабилитационный центр. Никакой, кстати, оказался не школяр и не наркоман, а внешне вполне благополучный тридцатилетний чувак, помощник юриста. Крыша у него, конечно, была набекрень, но это с каждым может случиться.
Лада получила при всех официальную благодарность от полиции за спасение человеческой жизни. Позже хозяин еще и денег подкинул: про случай в прачечной написали в местной газете, клиентов резко прибавилось. С тех пор Лада идет по жизни с открытыми глазами и если видит, что кто-то нуждается в помощи, старается помочь по мере сил.
|
|
911
Секретарь
(Все фамилии вымышлены, все географические координаты изменены, все совпадения случайны. Да и история, надо сказать, недостоверна).
Был у нас в институте секретарь комитета комсомола, фамилия его скажем, Петров. Иногда летом устраивался комиссаром стройотряда. Мама его работала старшим библиотекарем в технической библиотеке, девичья фамилия её была скажем, Циммерман. Папа работал энергетиком на крупном заводе - не бедствовали.
Когда на нашем курсе студенты стали отказываться платить комсомольские взносы (робко завеял ветер перемен), он пытался собрать нерадивых, но никто не пришёл. Тогда перед лекцией по теормеху в большой аудитории он попросил у лектора пару минут, и стал отчитывать заговорщиков, перемежая гневные тирады хвалебными одами комсомолу.
- Вы знаете, что такое комсомол? - одухотворённо вещал он. - Комсомол - это молодость мира. Это песни с гитарой у костра, закаты и восходы, это студенческое братство, интересная работа в стройотряде, это первая любовь, это ошибки и свершения... А вы тут саботаж устроили!..
Ну прямо соловьём заливался. Блантер с Исаковским отдыхают. Кончилось дело тем, что троих самых упёртых карбонариев выперли из института, остальные стали платить взносы, под давлением деканата.
Ветер перемен дул всё сильней. Разрешили комсомольскую коммерцию, а стройотряды стали невыгодны.
Удивительно, как могут мимикрировать некоторые люди.
Наш секретарь с головой окунулся в новое дело. Видео "для взрослых" в студенческом клубе приносило хорошую прибыль. Про закаты и восходы и про студенческое братство было забыто. Но занял у кого-то денег, чтоб провернуть выгодное дельце, да вовремя не вернул.
Не у всех получается, как у Абрамовича.
Пришлось маме срочно организовать для сыночка поездку в одну сторону. В ИзраИль. Благо железный занавес с грохотом рухнул.
Последнюю неделю в СССР секретарь комитета комсомола переночёвывал у друзей. Зная, что бандиты ищут его с раскалённым паяльником, он отвечал любопытным друзьям - У меня всё отлично. А скоро будет ещё лучше.
Диплом, однако ж, успел получить.
Невероятный оптимизм, граничащий с наглостью, достался ему от мамы.
Оказавшись в Израиле, Петров стал Циммерманом. Но он с удивлением обнаружил, что все кругом евреи, и наебать никого не удастся. Ещё одна неприятная находка - израильтяне-старожилы к понаехавшим относятся с презрением и на хорошую работу с лёту тут не устроиться. А диплом можешь засунуть куда поглубже.
Наш герой устроился на сельхозработы. Сельхозработы в Израиле - это вам не комиссаром стройотряда. Тут въёбывать надо. Но платят, грех жаловаться - хорошо. Кровавым потом заработав шекелей, Петров-Циммерман исполнил свою давнюю мечту. О, восточный берег Западного полушария! Страна ещё более обетованная, чем Израиль, встретила Петрова неласково. Можно сказать, вообще не встретила.
Языковый барьер, отсутствие американского образования, случайные подработки и бессонные ночи быстро подорвали здоровье. В Нью-Йорке, мокрой и сумрачной зимой, он заболел. И, даже харкая кровью, звонил маме в свою Родину - СССР и говорил - У меня всё отлично. А скоро будет ещё лучше.
Пришлось - люди посоветовали - переехать в Калифорнию. Судьба привела в Маунтин-Вью. Там дела пошли повеселей, хотя бы потому, что встретил толстую ирландку Маргарет, которая пленилась его зеленоватым ньюйоркским лицом и невероятным оптимизмом. Потихоньку освоил американский английский, Си и ассемблер. Не Брин, конечно, но сообразительный. Появилась приличная работа.
Незаметно, в кредит, прошла жизнь. Сын его, Джек, вырос, выучился, и стал материть ковид, вакцинацию, химтрейлы, фастфуд, БЛМ, ЛГБТ, муслимов, латинос, демократов с конфедератами и всех, кто на глаза попадётся. А заодно и папу, просравшего иную ветку реальности, согласно теории Уилера-Эверетта.
У Джека сожгли машину в Лос-Анжелесе. Сын обратился в христианство и уехал в Северную Дакоту. За ним уехала и Маргарет.
Секретарь комитета комсомола продолжает работать в Маунтин Вью и платить кредит за новый дом. Пописывает в реддит скучные истории - на английском, и неплохие стихи в стихиру - на русском. Ну не отпускает проклятое прошлое. Дружить предпочитает удалённо, и гостей не любит. Страдает амбивалентным психическим расстойством. Периодически, в эмигрантских интернет-сообществах, аккуратно злопыхает на советскую власть, которой давно уже нет. (Которая дала ему дешёвую натуральную еду, одежду, бесплатное жильё и образование, и комсомольский значок как символ стартового капитала). Но вдруг спохватывается и начинает ностальгировать по советской юности и студенческим временам.
А когда его друзья по фейсбуку спрашивают, как его дела, неизменно отвечает.
- Всё отлично. А скоро будет ещё лучше.
|
|
913
«Казарменный кот, или Как Спенсер научился жаловаться по-человечески»
В жизни каждого кота рано или поздно наступает момент, когда привычный мир рушится. Хозяин уезжает, и на смену ласке и свободе приходят строгие правила, чужие руки и ощущение, что ты попал в армию. Именно это произошло с котом Спенсером — молчаливым, добрым увальнем, чьё жизненное кредо до поры до времени заключалось в трёх вещах: есть, спать и смотреть на мир с философским равнодушием.
Но однажды маме пришлось уехать на неделю. Мы с братом, связанные работой, не могли навещать Спенсера каждый день. Отец жил отдельно. И единственным человеком, кто согласился помочь, стала бабушка — мамина бывшая свекровь, женщина с характером, выкованным в советских реалиях. Её жизненные принципы были просты: порядок, дисциплина и никаких сантиментов.
До этого момента бабушка никогда не имела дела с животными. Для неё кот был не членом семьи, а объектом, который нужно содержать в чистоте и подчинении. При помощи голоса, твёрдой руки и, кажется, даже взгляда. Она быстро установила в маминой квартире режим жёсткой экономии эмоций. Бегать — нельзя. Выпрашивать еду — запрещено. Ходить мимо лотка — немыслимо. Спенсер, привыкший к маминым нежностям, оказался в условиях сурового учебного плаца.
Когда мама вернулась, первое, что она сделала, — не распаковала чемодан, а спросила кота, глядя ему в глаза:
— Спенс, тебя не обижали?
И тут произошло нечто. Кот, обычно молчаливый, издал звук. Не просто «мяу», а целую тираду. Это был жалобный, трагический монолог с подвываниями, вздохами и паузами, полными смысла. Он говорил. Говорил о несправедливости, о тоске, о бабушкиной строгости, о том, как ему запрещали быть котом. Это был шекспировский спектакль в исполнении пушистого актёра.
Бабушка, стоявшая рядом, всплеснула руками. Её лицо выразило возмущение, смешанное с невероятным удивлением.
— Да что ты врёшь! — выдохнула она. — Я тебя кормила, лоток чистила! А он… он на меня наговаривает!
В этот момент Спенсер умолк. Он посмотрел на бабушку с таким видом, будто говорил: «Вот видишь, мама? А ты не верила, что мне тут было плохо». Мама пыталась сохранять серьёзность, но улыбка прорывалась сквозь строгость. Бабушка ещё минут десять объясняла, что кот — прекрасный манипулятор, и что она ничего плохого не делала. Но было ясно: Спенсер выиграл эту битву.
С тех пор бабушка относится к нему с подозрительным уважением. А Спенсер, если видит её, издаёт тихое «мяу» — то ли приветствие, то ли напоминание о пережитом ужасе.
Эта история доказывает: коты понимают всё. Даже казарменный режим. И если им есть на кого пожаловаться — они сделают это с таким драматизмом, что любой актёр позавидует. Главное — чтобы мама вернулась вовремя.
|
|
914
В отдел маркетинга компании искали нового специалиста. Коллектив был серьёзный, всё по расписанию — кофе в 9:00, отчёт в 10:00, совещание в 11:00.
И вот однажды утром дверь открылась — и вошла она.
Новая сотрудница — Алина.
Умная, уверенная, с тем самым обаянием, от которого даже кофе в автомате, казалось, закипал быстрее.
Она говорила легко, работала быстро и выглядела так, будто успех идёт у неё под руку.
Через пару недель коллеги начали замечать странность: Алина всё чаще опаздывала.
Не сильно — на десять, пятнадцать минут, но всегда эффектно.
Она влетала в кабинет с улыбкой, ароматом духов и папкой в руках — и почему-то после этого даже начальник забывал, что хотел её отругать.
Но однажды утром, когда она вновь появилась после совещания с минутным запозданием, начальник, Сергей Павлович, всё-таки не выдержал:
— Алина, вы опять опоздали. Это уже система. Почему вы всё время приходите позже всех?
Она улыбнулась и спокойно ответила:
— Сергей Павлович, я не опаздываю.
— А как это называется? — удивился он.
— Я прихожу с эффектом неожиданности.
В кабинете повисла тишина. Потом кто-то тихо рассмеялся, и даже сам начальник не смог сдержать улыбку.
Прошло полгода.
Алина за это время стала не только душой отдела, но и автором самых успешных рекламных кампаний.
Она умела вдохновлять, спорить, смеяться и делать всё чуть-чуть иначе.
А Сергей Павлович всё чаще ловил себя на том, что ждёт именно её шагов по коридору — пусть даже с «эффектом неожиданности».
А ещё через несколько месяцев по офису разлетелось приглашение:
«Свадьба Сергея и Алины. Просьба приходить вовремя (всем кроме невесты)»
|
|
915
У меня случилась беда, залило подвал.
Не очень понятна динамика, как это произошло, я склоняюсь к мысли, что сын или его друзья втихаря курили, потом открыли все окна для проветривания и забыли, а после дождя сын плотно закупорил подвал, чтоб замести следы. Сейчас это уже не важно.
В подвал мы спускаемся не часто, поэтому вовремя не смогли заметить проблему. А когда я заметила, то уже поздно было пить боржоми.
В субботу мой муж поехал на футбол, болельщик он, а сын пошел в университет, у него там какой-то долгий эксперимент в лаборатории был намечен. Ну а я, оставшись в гордом одиночестве, вместо того, чтобы накрутить бигуди, нанести огуречную маску и лечь отдыхать на диван, решила подкрасить одно пятнышко на стене. А краска у нас в подвале.
Лучше бы я туда не спускалась. Это был филиал ада на земле, только холодный. Это было что-то вроде газовой камеры, только еще и с влажным туманом, от которого слезились глаза и першило в горле.
Открыла настежь окна и двери в подвале и приступила к оценке ущерба. Плесенью было покрыто все. Хотелось плакать, что я и сделала. Позвонила мужу и со слезами сказала, что все безвозвратно испорчено, даже мои свадебные туфельки покрылись плесенью.
Сочувствия ноль! Вот живешь всю жизнь с человеком, думаешь, что знаешь его, а он вместо: «Зайка, не переживай, купим мы тебе новые туфельки еще красивее» говорит: «Ну и хрен с ними, ты что еще раз замуж собралась?».
В этот момент стало понятно, что рассчитывать на помощь семьи не приходится. Позвонила подружке, у нее в прошлом году была похожая ситуация. Она дала пару ценных советов, а именно купить побольше пакетов для мусора, респиратор и перчатки. Стиркой сказала даже заниматься, не отмоется. Плюс просвятила меня, что деклатеринг сейчас в моде, так что самое время избавиться от хлама. В моем арсенале появилось новое слово, «деклатеринг» намечался колоссальный.
В Италии нет контейнеров для мусора на улице. Вернее, есть только в больших городах, а на остальной территории мусор собирают по календарю. Мы выставляем бачок нужного цвета за калитку и в 6 утра его забирают. Условно говоря, в понедельник стекло, во вторник органика, в среду пластик, в четверг бумага и тд. И мы за это платим сумашедшие деньги. Все остальное надо самостоятельно везти на свалку.
Я загрузила в машину несколько ковров, 7 ящиков книжек и детских тетрадок сына и сверху бросила подушки. Больше места не было. Дома было 4 пальчиковых батарейки и 1 лампочка, которые мы обычно выбрасываем в специальные корзины для утилизации в магазине электротоваров. Я решила взять их с собой, все равно на свалку еду.
Свалка в Италии – это не горы мусора и стаи ворон, а вполне себе гламурный приемный пункт вторсырья. Будка на въезде для оформления документов, огромные напольные весы, несколько эстакад с контейнерами по обе стороны. Куча операторов-контролеров в чистенькой униформе, все между собой по рации переговариваются, как в фильме про шпионов. Прям любо-дорого смотреть.
Но процедура сдачи мусора не из легких. Сначала ты заходишь в будку, даешь документы и счет на вывоз мусора, тебя регистрируют. Мусор принимают только по прописке! Там в будке тебе дают большой картонный номер, с ним надо ехать на весы, потом на разгрузку на горку и опять с номером на весы, а уже потом в будку за рассчетом. Денег не дают, просто говорят, что из следущего счета вычтем столько-то.
И угораздило же меня, пока я стояла в очереди на регистрацию, выкинуть батарейки и лампочку. Нет, не подумайте плохого, я их не на землю выбросила, я в соответствующие корзины для батареек и лампочек. Прошла 50 меров и выбросила. Какой тут начался кошмар!!!
- Ты куда их выкинула??
- В смысле? Была корзина, в нее и выбросила.
- А взвесить? Ты ж еще на весы не заехала.
- Товарищ приемщик, я выбросила 4 пальчиковые батарейки и 1 лампочку. Их нельзя взвесить на напольных весах для Камазов.
- У нас порядок и строгий учет. Надо было сначала взвесить машину, а потом выкидывать.
- Если будете настаивать, то я достану батарейки и лампочку из корзины и выброшу их из окна машины во время движения. Вы этого хотите?? Я выполнила гражданский долг и привезла мусор на свалку, а вы мне мозг выносите. Доставать?
- Ладно, не доставай. Подойди ко мне, когда тебе дадут номер на взвешивание.
Меня зарегистрировали, дали картонку с большим номером 5. Вернулась, как договаривались, к мужику и показала номер, после этого он сказал кому-то по рации:
- Отметь, номер 5 сдала 1 кг батареек и 1 кг лампочек.
Ничего себе, оказывается у меня висела под потолком килограмовая лампочка. Да и батарейки тоже тяжеленькие, пультом от телевизора можно пол проломить. Конечно, надо было бы возразить, но т.к. ошиблись в мою пользу, я решила не начинать дискуссии. Просто поблагодарила и поехала на весы.
Весы. 1400 кг. Эстакада, летят подушки. Опять весы и опять 1400 кг. Оператор в ступоре. Я то понимаю, что у этих весов чувствительность в лучшем случае 10 кг (а может и все 50), и они мои подушки просто не могут взвесить. Повисла неловкая пауза. И опять по рации:
- Поставь 20 кг ветоши номеру 5.
Ну да, все верно, 3 подушки по 6-7 кг каждая. У нас дома все такие. Мы ими голову прикрываем, чтоб килограммовой лампочкой во сне не прибило.
И снова мне:
- Чего там у тебя еще?
- Бумага, 7 ящиков. А под ней ковры.
- Значит так, сейчас поедешь с бумагой на вторую эстакаду, потом на весы, потом на первую эстакаду с коврами. Потом снова на весы.
- А нельзя ли ускорить процесс? Я выброшу все, а потом к вам в самом конце?
- Нельзя, у ковров и бумаги разная цена.
- Давай по минимальной, мне без разницы. А тебе и мне быстрее будет.
- Нельзя, у нас строгий учет.
То, что у них строгий учет, я поняла сразу после килограммовой лампочки, спорить было бесполезно...
Весы- эстакада- съезд- разворот-весы- эстакада-съезд- разворот- весы.
Теперь с картонкой номер 5 опять в будку. Прям интересно, сколько мне денег дадут за мою царь-лампочку. Попросила приемщика не закрывать мой счет и оставить мне картонку с номером 5, у меня дома тонны мусора, еще 100 раз увидимся. И мне в очереди не стоять, и ему не надо каждый раз меня регистрировать. Он оказался смышленным парнем и согласился. Но оставил мои документы в залог, наверное, были случаи воровства картонных номерков со свалки.
Наученая горьким опытом, я стала сортировать лучше мусор дома, чтоб не взвешиваться по 100 раз на свалке. Вторая ходка- только тряпки, забила машину и поехала.
Лихо обогнала очередь на регистрацию, у меня уже есть заветная картонка, и поехала с ней прямо на весы, а оттуда на горку с ветошью.
До вечера еще много раз было весы-эстакада-весы... На свалке меня узнавали и радостно махали ручкой.
Ближе к вечеру стали интересоваться, много ли мне еще осталось, а то они в 19.00 закрываются.
Пришлось ускорить процесс. Однотипный мусор закончился. На последнюю ходку оставалось всего по чуть-чуть. Гнилой чемодан, заплесневелая тумбочка, три отсыревших плетеных корзины из Икеи, маленькая заржавевшая печка для пиццы, сумка испорченой обуви, мешок вонючих плюшевых игрушек, ржавое железо и еще 3 мешка всякого Г.
В 18.45 я заехала на весы. На дежурный вопрос «Ну, чего там у тебя», я перечислила весь список. У оператора волосы встали дыбом, т.к это обозначало раз 10 проехать по привычному маршруту весы-горка-весы. С риском, вернее даже с уверенностью, что вес будет нулевым. Сколько может весить мешок плюшевых игрушек?
И тут произошло чудо. В нарушение всех должностных инструкций, мне сказали, чтоб я разгружала все без промежуточных заездов на весы. И куда-то в рацию:
- Джованни, сейчас номер 5 приедет, быстренько помоги ей раскидать все по контейнерам.
Эстакада номер один, быстро раскидали по контейнерам половину груза. Без заезда на весы, сразу эстакада номер два, практически освободили машину, осталась печка для пиццы. Чтоб ускорить процесс, Джованни сам лично понес ее в нужный контейнер, а меня отправил на весы и в будку за расчетом.
В 18.59 мне вернули документы и произвели расчет. Наверное вас заинтересует, во сколько оценили мои вековые запасы барахла? 8,57 евро! Не 9 и не 8,50, а ровно 8,57, потому что у них строгий учет и комар носа не подточит! И это даже не наличкой, а просто вычтут из счета.
П.С. Подвал проветриваю и сушу. Стены отмыла отбеливателем, но придется перекрашивать. Салон машины пропарили на мойке. Аллергию или кашель, тьфу-тьфу, не заработала. Сыну пистон вставила.
|
|
916
Я казанская татарка. Татары бывают монголоидного и европеоидного типа. Я вообще похожа на чукчу. Хиджабов не ношу, на улице намазов не делаю, баранов прилюдно не режу. Имею два высших образования и не делю людей на нации. Съездила в командировку в подмосковные Котельники, в автобусе спросила у милой бабули , на чистом русском языке, не будет ли она так любезна подсказать, через сколько остановок будет жд вокзал? На что был дан ответ " Правильно едешь , вали домой , чурка" и выходит. Даа , иногда старость приходит одна... Многие "чурки " ведут себя неподобающе, а огребаем за них и мы, коренные граждане РФ, живущие испокон века посредине России, но не такой внешности. В России живёт множество народов у которых глаза не голубые и волосы не светлые. Это не повод грубить и огрызаться. Меня , вообще , бесят люди позорящие мой мирный татарский ислам или как его называют - ислам на снегу (самый северный ислам в мире).
Испокон веку татарки, как русские женщины носили красивые головные уборы - калфаки , кокошники, платки, украшения красивые, платья яркие с узорами. А теперь что? Какой-то пришлый, черный хиджаб, никаб. Оттуда , где климат другой и надо было защищаться от зноя и песка пустыни и где мужики с комплексами неполноценности.
В Казани встречаю женщин с головы до ног в черных балахонах, в черных перчатках и это летом в жару, на лице только прорезь для глаз и дочки маленькие также одеты. Я иногда думаю, кому ты нафиг сдалась , кому ты нафиг нужна? Это типа, если я так не оденусь, то все мужики будут пялиться , пускать слюни и хотеть меня. Вот это самомнение однако и гордыня, типа вот какая я правильная, только я в рай попаду , а вы в аду гореть будете. Где ислам моей татарской бабушки , которая говорила , что пять раз молятся только бездельники, Аллах все видит о человеке и знает, что работать надо и быть хорошим человеком. И молилась вечером только . Одевалась скромно и никогда не говорила о людях плохо. Моя близкая подруга в ярости от своей родной сестренки-ортодоксальной мусульманки. Росли и воспитывались в простой , татарской , советской семье, но подруга обычная , нормальная , а сестрёнка из этих черных хиджабов. Как так??? Двоюродный брат съездил в Саудовскую Аравию по обмену , приехал и стал агрессивно проповедовать среди родни ПРАВИЛЬНЫЙ ислам. Говорит он красиво и складно. Подруга просто вовремя в Казань уехала, а семья осталась в районе.
Теперь все там , в этой мусульманской секте, музыку слушать нельзя, в театр, концерт нельзя, новый год и день рождения справлять нельзя. Четверо племянников моей подруги с трёх лет будятся на первый намаз в три утра и пофиг, что в школу потом и они сидят там и спят. И не соображают совсем, учителя сто раз замечание делали.
У старшей племянницы подруга спросила, что хочешь на день рождения, может платье новое, сумочку , планшет или курс английского? Знаете какой был ответ? Милость Аллаха мне только нужна , больше ничего не надо. Сууууука! Надо же мозги так промыть подростку, чтоб она так ответила. Подруга долго орала на ее мать ,но та непробиваемая. Притом у нее образование физмат, а сидит дома, муж не разрешает работать. Хотела репетиторством заниматься, но только для маленьких девочек-мусульманок, больше никому, муж не разрешает. А маленьким мусульманкам оно надо? Выучила за год арабский в совершенстве, подруга ей говорит какой в этом смысл? Учи китайский или английский, если талант есть. Найдешь работу онлайн. Муж не разрешает. Думать надо не о деньгах, а о боге только. Бог прокормит. Есть мусульманки-татарки адекватные. Одеваются красиво, современно. Ходят по театрам, немного красятся , работают и пообщаться с ними одно удовольствие, не проповедуют и пропагандируют, просто религия для них опора в жизни. Такие нам нужны. В каждой нации есть "чурки" в значении "тупое полено". Не судите по внешности о человеке, судите по делам. Р.S. Извиняюсь, если резко. Накипело.
|
|
918
Наша офисная кухонька в обед — это портал в другую реальность. Запах гречки и растворимого кофе смешивается с гулом чужих разговоров, и можно на полчаса забыть про дедлайны. В этот раз кто-то завёл шарманку про психологию.
— Да это просто бизнес на несчастных! — безапелляционно заявила Светка из бухгалтерии, энергично размешивая сахар. — Надели на себя розовые очки и думают, что мир изменился. А на деле — самообман!
Кто-то согласно кивнул, кто-то начал вяло спорить. И только наш сисадмин Санька, обычно молчаливый, вдруг усмехнулся в усы, глядя в свою кружку с чаем. Улыбка у него была тихая, хитрая.
— Моя Лена тоже так говорила, — сказал он, и все притихли. Санька редко рассказывал о личном. — Говорила, пока ей однажды не приснилось, что я ей изменил.
Он сделал глоток.
— Просыпаюсь среди ночи оттого, что меня трясут за плечо. Открываю глаза — сидит моя Лена, смотрит на меня так, будто я враг народа. Глаза — два уголька. И шипит: «Как ты мог?!». А я спросонья и слов-то подобрать не могу, только и мямлю: «Лена, ты чего? Я же спал…»
И тут, говорит, она замерла. Смотрит на меня, сонного, растрёпанного, на одеяло, на ночник… и до неё доходит. Что измены не было. А боль — есть. Самая настоящая, острая, которая когтями изнутри дерёт. Только пришла она не из моего предательства, а из её собственного страха.
Пару дней ходила чернее тучи. Молчала. А потом вечером села рядом, вздохнула и говорит: «Ладно. Запиши меня к этому твоему… мозгоправу. Но чисто ради эксперимента. Хочу посмотреть, как они людям мозги пудрят».
Санька снова улыбнулся.
— Ну, пудрили ей мозги где-то с месяц. Я сначала и не замечал ничего. А потом как-то смотрю: она посуду моет и мурлычет что-то себе под нос. Или вдруг вечером скажет: «А давай просто поговорим?». И мы говорили. Не про проблемы, а так, ни о чём. Как в самом начале. А потом она сама мне сказала: «Помнишь, я про розовые очки кричала? Дура была. Их не снимать надо. Их надо просто научиться вовремя протирать. От пыли, от чужих мнений, от собственных страхов».
Он допил чай и поставил кружку.
— Теперь вот живём. Вроде тише, а на самом деле — теплее. Я иногда подкалываю: «Смотри, — говорю, — тряпочку свою не потеряй».
Мы все засмеялись. А потом в нашей кухоньке стало очень тихо. Только Светка задумчиво стучала ложечкой по краю пустой чашки. И каждый, кажется, на секунду замолчал, пытаясь вспомнить, где лежит его собственная тряпочка. И как давно он вообще протирал свои очки.
|
|
920
ПРОТОКОЛ ЛЮБВИ
Мой друган Артём — убеждённый МДшник. Верит, что миром правят коварные тётки с повесткой и фильтрами на входе. Сидит с пивом, листает анкеты, шипит, как чайник без крышки:
— Смотри, Серёг, очередная! «Ищу доброго, щедрого, с чувством юмора». То есть банкомат с функцией стендап-клуба.
— Так найди простую, без фильтров, — советую. — Где ж таких делают? Завод, небось, закрыли ещё в девяностых.
И тут судьба решила пошутить. Нашёл он Лену. Простая, в меру добрая, но с каким-то странным блеском в глазах — будто знает пароль от мироздания. Через месяц смотрю — человек подменён. Не спорит, не ругается, спокоен, даже новости перестал комментировать.
— Серёга, она не токсичная! — хвалится. — Просто любит. Без условий, без квитанций. Я впервые за десять лет сплю не настороже.
Я уже подбирал костюм свидетеля, как он вдруг вваливается ко мне, бледный:
— Она ненормальная!
— В смысле — психует?
— Хуже. У неё какой-то “протокол любви”. Как у инженеров, только вместо чертежей — чувства.
Оказалось, Лена не просто добрая, она — системная. Говорит ему:
— Если не чистить сердце от обид, там накапливается мусор. Потом отношения тормозят, как старый ноутбук.
Артём пересказывает мне и морщится:
— Она говорит «дефрагментирую эмоции»! Это что, любовь по ISO-стандарту?
— Может, просто умная, — предположил я.
— Да она инженер по чувствам! У неё любовь с техподдержкой! Шаг первый — отпусти прошлое, шаг второй — не бери лишнее, шаг третий — работай передатчиком. Не гаси сигнал, а усиливай — и сам становишься источником. Говорит, по тому же закону сохранения: чем больше излучаешь, тем сильнее греется твоё собственное сердце. У неё там, понимаешь, добро с КПД!
Я не выдержал:
— Постой. Ты десять лет ныл, что все бабы — модемы с глючными драйверами. Нашёлся, наконец, апгрейд до оптоволокна, а ты опять недоволен. Ламер ты безнадёжный.
— Не в конфиге дело! — взвыл он. — Я не понимаю, как с этим работать! Раньше всё было просто: наорал — получил скандал, накосячил — получил слёзы. А тут… тишина. И какой-то протокол. Я в этой системе — неавторизованный пользователь.
Он пытался спровоцировать: забывал хлеб, опаздывал, флиртовал с официантками. А она — ноль реакции.
— Устал? — говорит. — Садись, я схожу.
— Серёг, я чувствую себя вирусом в стерильной операционной. Она не лечится, она дебажит систему!
В конце он сорвался. Накричал из-за немытой чашки. Ждал крика, драмы, но Лена просто посмотрела и сказала:
— Я вижу, тебе нужно иначе. Если хочешь — можем играть по твоим правилам. Только у меня будет стоп-слово. «Ой всё».
А потом добавила, уже спокойно:
— У нас разная пропускная способность, Артём. У меня — оптоволокно, у тебя пока модем. Я не против — просто связь рвётся, когда ты в обиде. Я хочу помочь оптимизировать канал. Иначе у нас любовь будет лагать.
Он чуть не поперхнулся:
— То есть ты хочешь меня… апгрейдить?
— Не тебя, а канал между нами. Если сердце чистое — сигнал проходит свободно. Если закрыто — шум и помехи.
— А если хакеры? — бурчит.
— Чем открытее система, тем важнее защита. Будем ставить патчи на уязвимости. Это не стыд, главное — вовремя обновляться.
Он слушал, как загипнотизированный, потом шепнул мне:
— Ты понимаешь, Серёг, она реально думает категориями сети. Любовь у неё как система: не романтика, а архитектура.
А через пару недель вдруг говорит:
— Знаешь, я меньше злюсь. Наверное, обновление всё-таки скачалось. Или просто кэш почистил.
Теперь живут вместе. Артём шутит, что у них дома лаборатория по «эмоциональной профилактике». Но я вижу — впервые за годы он живой, не в обороне.
Может, она и правда сектантка. Только если в её культе люди высыпаются, не ругаются и качают стабильный коннект — я бы туда записался. На правах почётного атеиста.
|
|
921
Сидим с Ленкой на кухне. Чайник шипит, кот тырит из тарелки — обычный вечер.
— Вчера он опять опоздал, — говорит. — На два часа. Я ужин накрыла, всё остыло. Сижу, молчу.
Он зашёл, светился — как после йоги, — и говорит:
— Малыш, вижу, ты обиделась. Хочешь, я её заберу?
— Куда заберёшь?
— Сниму, как занозу. Растворю. Всё — чисто.
— Не надо, — говорю. — Сам приходи вовремя.
Он кивнул, вежливый такой:
— Уважаю твой выбор. Хочешь — оставайся в эмоции. Тогда претензий ко мне нет.
И сел есть остывший ужин.
Ленка вздохнула, обхватила кружку ладонями:
— Он так раньше делал… Обнимет — будто душой. И всё, понимаешь, вдруг пропадает. Ни злости, ни обиды, ни слов. Тепло, спокойно — и страшно. Потому что потом не поймёшь, это я простила или меня просто убавили по громкости. Если совсем отпустит — потом слова не скажешь.
Она замолчала, греет ладонями кружку. Я молчу. И вспоминаю другую Ленку — ту, что могла пилить парня за кефир не той жирности, устраивать драмы из-за лайков и дуться неделями.
И думаю: может, её новый парень — не монстр. Может, он просто хирург. Радикальный, но единственный, кто решился лечить хроническое воспаление души.
Она смотрит на меня — ждёт, что я назову его козлом. А я сижу и не знаю, на чьей я стороне.
Потому что весь вопрос в том, где кончается живое чувство и начинается привычка страдать. Когда опоздание на два часа — косяк, а когда — просто повод для войны.
Я хотел что-то сказать, но кот прыгнул на стол, и фраза утонула в чайнике.
Ленка поднялась, взяла нашу остывшую заварку, налила в раковину и сказала:
— Всё, хватит. Заварим новый.
И мне показалось, что не только чай.
|
|