История №6 за 17 октября 2020

Забавная история из начала семидесятых годов прошлого века. Мой муж был командирован в одну из небольших стран Западной Африки на 3 года. Тогда на такой большой срок советских граждан отправляли с семьями, вместе с мужем полетела и я с маленьким ребёнком. Перелёт был довольно сложный. Из Москвы летели на ИЛ-18 в Лагос (тогда столицу Нигерии) с промежуточной посадкой в Триполи, а в Лагосе пересаживались на самолёт местной авиакомпании.
Столица страны, в которой мы жили, была застроена со времён бытности французской колонией одно- двухэтажными виллами, в некоторых из них ещё сохранялись земляные полы. Чем более современными были кварталы домов в европейском стиле, тем дальше они располагались от центра города.
Советские граждане, командированные МИДом, жили в основном в посольском доме на соседней с посольством улице. Работники торгпредства, ТАСС, консул, советник посольства, корреспондент газеты «Правда» жили в городе на разном удалении от посольства. Вся советская колония не превышала 50-ти человек.
Климат в стране - экваториальный, температура в зависимости от сезона (сухой или влажный) колеблется от 25 до 32 градусов по Цельсию. Соответственно одеваться хочется во что-нибудь лёгкое и натуральное. Перед отъездом купила в ЦУМе сатиновый костюмчик: брюки (не шорты, боже упаси) и кофточка под горлышко, плечи прикрыты, спереди кофточка доходила до бёдер, но вот спинка заканчивалась на сантиметр ниже застёжки лифчика, т.е. часть моей спины, о ужас!, была голая. На тот момент мне было 27 лет, никаких складок на спине и выступающего живота, кожа гладкая. Оскорбить взоры окружающих я не могла ещё и потому, что местные дамы, не работающие с европейцами, разгуливали топлесс, просто обернув бёдра куском ткани, довольно ярко раскрашенной. Второй кусок ткани сворачивался в жгут, кольцо из этого жгута клали на голову, а на него водружался эмалированный таз, заменяющий местным матронам и дамскую сумочку, и пластиковые пакеты, которые в те годы не были распространены. Зато осанка у африканок была царская.
В один прекрасный день в эту африканскую страну приехал с инспекцией высокопоставленный чиновник со Старой площади. Проверял, как советские граждане живут и работают так далеко от границ Родины. Событие не рядовое, поэтому при объезде мест проживания работников визитёра сопровождали лично Посол Советского Союза и дипломаты высокого ранга. Поскольку время было рабочее, в доме были только мы с малышом. Все пояснения высокой персоне давал Посол, всё в доме было в порядке, замечаний не было. Моё участие в разговоре свелось к «Здравствуйте, проходите пожалуйста!» и «До свидания».
Спустя приблизительно полчаса (время комиссии доехать до посольства и расположиться в кондиционированном помещении с охлаждёнными напитками) звонит огорошенный муж: «Начинай собираться, нас высылают в Москву в 48 часов, руководителю - выговор». Вскоре приезжают муж и руководитель подразделения и объясняют, что по мнению инспектора я непотребно одета, позорю высокое звание советского человека, поддалась развращающему влиянию запада и т. д., и т. п. Высылка означала полный крах карьеры мужа и несмываемое пятно на репутации.
К швейным изделиям обычно прикрепляется картонка с указанием реквизитов. Такую картонку от шокирующего инспектора костюмчика я, по счастью, не успела выбросить. А на картонке кроме артикула было напечатано, что данное изделие сшито советской фабрикой в соответствии с ГОСТом, следовательно рекомендуется советским женщинам. К подобной картонке всегда был пришит кусочек ткани с пуговичкой, так что её принадлежность к скандальному костюму сомнений не вызывала.
Свидетельство происхождения костюма было незамедлительно представлено пред светлы очи, на что было снисходительно промолвлено: «Идите, работайте».

Аналог Notcoin - TapSwap Получай Бесплатные Монеты с Телефона

жили были ткани доме посольства муж время

Источник: anekdot.ru от 2020-10-17

жили были → Результатов: 126


1.

Просто Судьба

- Сколько, сколько? - переспросила бабушка. Вернее, прабабушка, но кто будет тратить время на это ненужное "пра". Бабушка, бабуля, ба, там мы все называли ее. И дети и внуки и правнуки. Я больно ущипнул Ленку за пухлый зад. Она взвизгнула, вслед за ней Тимка - любимец, обожаемое чадушко - йоркширский терьер, только что из собачьей парикмахерской.
- Не пугай бабулю ценами, - прошипел я подруге. То, что для нас естественно и не так уж и дорого, для бабули шок и целое состояние.
- А шерсть вам отдали? - тем временем ба не дождалась ответа на вопрос, сколько же мы на самом деле заплатили за то, чтобы собачку искупали, высушили, подстригли, заглянули в пасть, уши и глаза и в очередной раз сказали нам, что это не собака, а золото, в прямом смысле, "если захотите продавать, только позвоните."
- Какую шерсть? - прервала мои мысли Ленка.
- Собачью, конечно, - удивилась ба.
- Зачем?
- Как это зачем?
Ба и Ленка смотрели друг на друга и явно думали, что одна из них выжила из ума, а вторая дурочка с рождения. Бабушка глянула на меня так сочувственно, словно говоря: "Где ж ты ее такую тупенькую сыскал, Даня? Красавица, конечно, но тупа, как пробка! Элементарных вещей не знает!" Ба из вредности находила кучу недостатков у всех избранников или избранниц своих многочисленных отпрысков. Всё волшебным образом менялось сразу после свадьбы. Уже новую родню она защищала с пеной у рта и я был уверен, стоит нам с Леночкой расписаться, она в мгновение ока станет самой лучшей правнучкой на свете. Пока же мы только жили вместе (о чем прабабушка не знала) и именно поэтому недостатков у моей подруги было немеряно. Вот только что прибавилась и глупость.
- Как же ты не знаешь, милая, носочки, пояс можно из шерсти связать, хотя с вашего кобеля, тьфу, а не пояс, не собака, игрушка, - бабушка осторожно погладила Тимку по голове, а тот попытался лизнуть ее руку.
- Глупости, - ответила ему бабушка и брезгливо вытерла ладонь о фартук, - собака должна на цепи сидеть, дом охранять, а эта что? Да ее цепка к земле придавит, любой хороший пинок и подохнет моментально. Баловство.
Ленка вспыхнула и уже хотела что-то сказать, обидное и уничижительное, но я взял ее под руку и сказал, что нам пора. Бабушка тут же засуетилась, пошла в кладовку за пирогами, а я попытался объяснить любимой, что в деревне проще относятся к животным.
- Это не деревня, это просто люди такие, - проговорила Леночка сквозь слезы и еще крепче прижала Тимку к себе. Я хотел его погладить, но стервец зарычал на меня, подумал, это я довел до слез его обожаемую хозяйку, которую он был готов защищать до последнего мгновения своей жизни.
- Эх, ты! А я тебе еду покупаю, лежанку твою любимую тоже я присмотрел, - упрекнул я Тимку и удивился, что он не рычал на бабушку.
- Не нужны нам никакие пироги, поехали, а?
- Ленчик, не дуйся, ба не хотела тебя обидеть, воспитана она так: собака двор охраняет, кошка мышей ловит и все. Ба рассказывала, что в ее детстве кошек почти не кормили, чтобы они не переставали охотиться.
- Это жестоко!
- Да, но так было. И ба не со зла, поверь. Она просто не понимает, как собака может жить в квартире и спать с нами на кровати.
Любимая недовольно пожала плечами и с бабушкой попрощалась сухо и нелюбезно. Я думал, ба тоже обидится, но она и ухом не повела. Ба всегда считала, что пока не венчаны и могут в любой момент разбежаться и внимания особого на избранника или избранницу нечего обращать. Мало ли кого привезли помочь ей с яблоками. Я загрузил Леночку, Тимку и три большие корзины яблок в машину, поцеловал бабушку и мы уехали.
- Куда нам столько яблок? - тихо возмущалась любимая.
- Во-первых, съедим или раздадим, во-вторых, они еще полежат, пирог испечешь, - немного съязвил я. Леночка и кухня не ладили между собой и если я не успевал что-нибудь приготовить, мы ели полуфабрикаты или ходили в кафе. Я надеялся, что став полноправной хозяйкой, Ленчик все-таки научится хотя бы картошку жарить.
- Тебя надо бы к бабушке на стажировку по пирогам, - неудачно пошутил я и тут же пожалел об этой неуместной фразе. Ленка всерьез обиделась и сказала, что если мне нужна повариха, то вон он кулинарный техникум и сотни кухарок на любой вкус, а она никого не держит.
Ругались мы часто и не только по поводу кухни. Я любил ее и думал, что это чувство поможет преодолеть абсолютно любые преграды. Время показало, я сильно ошибался. Но пока я об этом не подозревал, будущее казалось мне сложным, но интересным, я мечтал о детях, о большой и дружной семье, о воскресных пирогах и походах. А сейчас любимая девушка была рядом, Тимка посапывал у нее на коленях и яблоки пахли так сильно и дурманяще, что я остро прочувствовал этот момент. Понял, неизвестно, что там будет в дальнейшем, но здесь и сейчас я абсолютно счастлив. Хвала всем богам! Есть у меня такая способность - остро чувствовать реальность и я за нее действительно благодарен, такое обычно редко с людьми случается, а у меня так постоянно и по ничтожному поводу. Ленка в такие моменты даже злилась на меня, говорила, ну что такого счастливого в том, чтобы пинать ногами опавшие листья или подбирать каштаны или рвать яблоки или сидеть у костра. То ли дело шикарный ресторан, отдых где-нибудь на модном курорте, вон там счастье, а здесь...
- Милая, но это все достаточно редко бывает! - пытался я ее убедить, - ведь и ресторан и курорт - это такие мгновения по сравнению с целой жизнью и выгоднее наслаждаться обычными моментами, они ведь чаще бывают!
- Сказал тоже! Выгоднее! Кому?
- Тебе самой! Представь - счастье вот прямо сейчас оттого, что мы ужинаем пиццей и вином, нам хорошо вместе, мы здоровы и молоды, мы ...
- А я хотела сегодня в ресторан! Я хочу чувствовать счастье там, а не здесь!
- Хорошо, - смеялся я, понимая, что мы немного не на одной волне, - завтра ты будешь счастлива в ресторане.
В любом союзе всегда кто-то должен делать первый шаг во всем, всегда кто-то терпимее, всегда любит немного больше. Немного или очень много? Это как повезет.
С Леной мы расстались ровно через год, она собрала вещи - свои и Тимкины, сказав, что мы не сошлись характерами - удобный и вежливый парафраз слов: "Я тебя больше не люблю." Я унижался перед ней, молил о возвращении, караулил ее, следил, думал, у нее появился кто-то другой и готовился бить ему морду и требовать сатисфакции. Вел себя, как последний дурак, как безнадежно влюбленный дурак. Это все прошло со временем, оно действительно лечит и через два года я с легкой и свободной душой, один снова поехал к бабушке, чтобы помочь ей с яблоками.
- В спаленку не заходи, - так приветствовала меня любящая ба. Спаленка - махонькая комнатка в ее крошечном домике - там стояла бабушкина кровать и комод. Сакральное для меня место, там лежал тяжело больной деда, там же он умер и мне всегда казалось, что он не ушел оттуда, не смог оставить бабулю одну. В спаленку я всегда заходил, чтобы поздороваться с дедом. Мне даже иногда казалось, я чувствую там запах его папирос.
- Почему? - удивился я, сколько себя помню, бабушка редко что-то запрещала так строго.
- Васенька приболел, - бабушка смахнула слезу.
Васенька? У меня мелькнула мысль про абсолютно чужого человека, который прямо сейчас спит на месте деда, возможно даже укрылся его любимым лоскутным одеялом, которое аккуратно свернутое лежало в комоде и никому, абсолютно никому не разрешалось его трогать. Мне стало так больно и неприятно от этого предательства, что я не нашелся, что сказать и только переспросил:
- Васенька?
- Данька, пойдем посмотришь, может чего подскажешь, а? - бабушка потянула меня за рукав. Я хотел сказать, что я не врач и что надо бы вызвать участкового терапевта, а если нужны деньги на лекарства этому незнакомому подлецу, посмевшему влезть в чужую жизнь, то я, конечно, помогу, если бабушка так трясется за этого незнакомого Васеньку. Я хотел все это сказать, но посмотрел на унылую бабулю, расстроенную и несчастную, засунул все свои претензии в карман и вошел в дом.
- Тихо, тихо, Васенька, лежи, не вставай, - проворковала моя бабуля, войдя в спаленку, а мне стало так противно, так мерзко, что сейчас на кровати, на месте любимого деда я увижу...
Большой рыжий кот раззявил пасть в немом мяве. Еще бы он мог что-нибудь мяукнуть при такой огромной ране на горле. Вонь гниющего кота встретила на пороге и постаралась пропитать всего меня.
- Дань, может ему таблеточку какую дать? Я промывала, но не помогает, видишь, как мучается?
Кот, по-моему уже был полудохлым и ему было все равно. Он лежал на клеенке и простыне, из раны сочился гной, а сам кот горел. "Огненный и снаружи и внутри", подумалось мне.
- Когда-то был красавцем, - я погладил кота, тот даже ухом не повел, - у вас ветеринар должен быть, ты ходила к нему?
- Как не быть, есть конечно, бегала к нему, сказал нечего на всякую дрянь лекарства переводить, стукни его бабка поленом, да в лесу выброси, так и посоветовал, изверг, - бабушка вдруг заплакала, как малое дитя, громко, всхлипывая, словно жестокость этого мира вот только сейчас коснулась ее, как и не было долгой и трудной жизни.
- Ба, - осторожно начал я, - ты откуда вообще его взяла?
Она не то, чтобы не любила кошек и собак, они были легко заменяемыми букашками в ее мире: покормить, похоронить, взять другого. Схема была проста и пункта "лечить" в ней не было. Не потому, что бабушка была злой или бесчувственной, просто так было заведено, так ее воспитали.
- Сам пришел, - она вытерла слезы аккуратным платочком и тихо что-то сказала.
- Я не расслышал, ба.
- Дань, не смейся только, я этого Васеньку как увидела, загадала почему-то: вылечу его, дед меня на том свете дождется, не бросит, а не вылечу...
"Деда никуда и не ушел без тебя," чуть не ляпнул я. Сквозь гнойную вонь я почувствовал запах папирос и вдруг мне в голову пришла мысль: "Если спасем кота, бабуля еще долго будет жить и деда здесь вместе с ней останется." Я немедленно заругал себя за это. Никогда нельзя загадывать, ни за что! А уж тем более на умирающего кота и на любимую бабушку. "Нет, нет никакой связи между котом и бабулей!" повторял я про себя, стараясь изменить то, что пришло мне в голову, изменить мысли, не каркать.
- Дань, - она опять заплакала, уже тихо, безнадежно, - Дань, пожалуйста, помоги.
"Тут может помочь только чудо," подумал я и начал чудить: звонок в ветеринарку, куда водили Тима, долгий разговор с администратором, отказ - "мы не лечим по фотографии, привозите", отвечаю, что не довезу, молчат сочувственно. Прошу позвать хоть какого-нибудь врача к телефону, вспоминаю имя Тимкиного терапевта - тезка моей Леночки - Елена Андреевна - милая, приятная девушка, Леночка ее еще даже однажды приревновала ко мне. Чудо чудное! Елена Андреевна помнит Тимку, абсолютно не помнит меня, но из любви к моей бывшей собаке соглашается посмотреть на фотографии. Отсылаю.
- Температура у него есть? - она перезвонила сама, по ее голосу я понял, дело плохо.
- Пылает.
Она вздохнула. Я понял ее без слов - коту не выжить.
- Но надежда же есть? - я ухватился за эту хрупкую соломинку и мы с бабулей, как два ребенка стали ждать чуда от ветеринара, который даже не видел этого рыжего Васеньку.
- Я не знаю, вы же понимаете, что лечить по фотографии - это...
- Да, да, я все понимаю, но что-то можно сделать?
- Записывайте.
На наше счастье в аптеке было все, что нужно и дело оставалось за малым - сделать несколько уколов, промыть рану и надеяться на лучшее. Я читал, животные чувствуют, когда их лечат, этот же рыжий гад не чувствовал ничего и бился как лев, желая сдохнуть с достоинством, без иголок и промываний.
- А прикидывался почти трупом, - сказал я и оценил последствия лечения. Кот поцарапал бабушке щеку, мне достались глубокие царапины на руках, но я вколол все, что было велено и засобирался домой.
- Нет, Данечка, нет, не уезжай, - бабушка испугалась так, словно в ее доме умирал тяжело больной родственник.
- Его же завтра еще колоть? Даня, я не справлюсь и помочь некому.
Я вздохнул и позвонил на работу.
Утром я боялся, что увижу около крыльца тело на старой тряпке, увижу тусклый мех - неживой, блеклый, увижу потерянную бабушку и буду корить себя за дурацкие загадывания и мысли. К счастью, я ошибся. Кот был жив, хотя и выглядел также ужасно. К лечению мы с бабулей подготовились основательно: запеленали кота, как младенца, чтобы лапой не мог пошевелить. Но этот рыжий больной видимо почувствовал себя немного легче и своей башкой додумался до логической связи: уколы и промывания = не так уж паршиво, поэтому не только лежал смирно, но даже пытался мурлыкать. Бабуля опять расплакалась, теперь уже от радости. Мы полечили кота и я пошел рвать яблоки.
Мне пришлось колоть Васеньку еще целую неделю. Он становился сильнее, начал есть и умываться, а когда смог спрыгнуть с кровати и, пошатываясь, выйти во двор, бабушка откупорила бутылку заветной наливки и мы отпраздновали выздоровление кота. Васеньке надоели уколы и когда он не выдержал и снова поцарапал меня, я решил, что ему хватит и пусть уже природа делает свое дело, пусть этот местами неблагодарный, а местами очень благодарный пациент долечивается сам. У бабули он жил, как в санатории и я не сомневался, что скоро всем соседским котам придется плохо: их ждет раздел территории и суровые битвы.
- Ты этой врачице обязательно яблочек передай, - бабушка сама отобрала самые красивые и румяные яблоки в новую корзинку.
- Ба, я ее лучше в ресторан приглашу, цветы подарю, - рассмеялся я.
- Это как знаешь, а от нас с Васенькой яблочек, это же самый витамин!
Если бабуля что-то решила, перечить ей было невозможно и я забрал яблоки.
Елена Андреевна сначала долго отказывалась и от ресторана и от цветов, а вот яблоки взяла сразу.
- Знаете, у них такой аромат, я даже есть их сразу не буду, просто поставлю в своей комнате, сначала попытаюсь насытиться их запахом, - она так смешно и вкусно потянула носом, что я захотел выпросить у нее одно яблочко. Мне показалось, что в ее руках они засветились, стали еще красивее.
- Жизнь настолько мимолетна, я люблю наслаждаться каждым ее моментом, стараюсь наслаждаться, - это она сказала мне уже за ужином в ресторане и что-то в ее словах послышалось такое знакомое и родное, что я неожиданно для себя предложил ей съездить к бабушке, полюбоваться на яблочный сад, на осенние цветы и, конечно же, на Васеньку.
Елена Андреевна, Леночка, была единственным человеком, которого бабушка приняла радостно и безоговорочно сразу же, с первого взгляда, не просто приняла, но полюбила и привязалась всей душой.
- Ты будешь идиотом, если не женишься на это девушке, - сказал мне отец и добавил, что такие, как она крайне редко встречаются, - да и врач в семье не помешает, - посмеялся папа.
- Она ветеринар, - поправил я.
- Какая разница, - ответил отец, - все мы звери-человеки.
Если судьба есть, она приходит именно так: неожиданно и необычно. Ко мне она пришла в лице рыжего, раненого кота и в бабушкиных страхах. Я так и не смог понять, почему она приняла того кота, почему не прогнала и стала лечить. Она потом и сама не смогла ответить на этот вопрос. Просто Судьба.

Автор Оксана Нарейко

3.

Жили-были в тайге два геолога. Жили они бедно в избушке. И вот кончились у них харчи, а вертолет с Большой Земли все не летит. Делать нечего, взял один ружжо и пошел дичь промышлять, а второй остался дома по хозяйству. Только отошел охотник от избушки, как встретил медведя. Бах-Бабах!... и мимо. А медведь как ломанется за мужиком. Ну, мужик на лыжи. Бежит, бежит к спасительной избушке. А медведь за ним: вот-вот догонит и сожрет. Вот она, дверь, нужно только забежать и закрыть. И тут мужик спотыкается о крыльцо и падает. Медведь по законам инерции влетает мимо геолога внутрь. Мужик вскакивает, закрывает наглухо дверь и кричит в окошко: Вася, ты пока с этого шкуру сними, а я пойду еще что-нибудь добуду...!

4.

Не знаю, каков там алгоритм ютуба, но периодически он мне подсовывает такое, какое я и в гриппозном бреду самостоятельно разыскивать не стану. А тут нате — пожалуйста, не угодно ли посмотреть? А я человек, сами понимаете, достаточно простой, и уж если мне чего предлагают, за исключением совсем уже неприемлемых гадостей и богохульства, могу и посмотреть. Запросто!
В этот раз зачем-то давали порцию видео про отечественных панков 90х. Ну, хорошо, думаю, давай глянем. Начинаю смотреть, а там натурально — взрослые, а местами так и вовсе пожилые господа с ирокезами не очень складно вспоминают девяностые.

Вообще, заметили, воспоминание девяностых, это уже какой-то отдельный, вполне сложившийся ритуал со своими довольно таки жёсткими канонами, соблюдение которых свято, тогда как не соблюдение — всячески порицаемо.
Нет, ну сами послушайте. Любой такой вспоминающий обязательно начнёт нести вам про красные пиджаки, про свитерки бойз, про джинсы мальвины-пирамиды и невероятный бандитизм, который он (или она) лично созерцал (созерцала) в перерывах между остервенелым питьём «херши-колы» и жеванием супер-жвачки «турбо», вкладыши от которой, ну вы понимаете, насколько ценились и были хороши.
Вот серьёзно, где-то есть книжица, предназначенная для тех, кто ни черта не помнит про девяностые или вовсе ни разу в них не живших, способная создать некий, общепринятый поток осклизлых воспоминаний, услышав который, почтеннейшая публика начнёт гарантированно понимающе кивать и сама что-то припоминать такое, густо путая девяностые то с восьмидесятыми, а то и с двухтысячными.

Помните, в «Золотом телёнке» у Остапа был Торжественный комплект?
Незаменимое пособие для сочинения юбилейных статей, табельных фельетонов, а также парадных стихотворений, од и тропарей? Вот с девяностыми тоже самое. Нужно кому-то, а тем более на камеру рассказать про тогдашний криминал, говори: братва, стрелка, мерен, бумер, новый русский, красный пиджак, бритый затылок, золотая цепура, спортивный костюм. Требуется более бытовое воспоминание, смело употребляй: жвачка, рынок, пирамиды, ангорка, пуховичок, видак, ваучер, спирт-рояль, сигаретки магна в мягкой пачке, юпи, инвайт, кроссовки «симод». Ну и так далее.
И вот, возвращаясь к этим престарелым панкам с ютуба. Я, честно говоря, вообще мало представляю, кто это такие, ибо в отечественных музыкантах разбираюсь крайне скверно, но говорят они там практически все одно и то же. А именно — всё вышеперечисленное, плюс недобро отзываются о перестройке, не менее хрестоматийно сообщая о Горбачёве, который всё развалил, и о Ельцине, который всё пропил. Прямо вот с осуждением так выступают. Мол, развалили страну, сволочи! Так хорошо жили, и тут на тебе! Перестроили!
И я, конечно, понимаю, что на самом деле при советской власти было страсть, как хорошо и вольготно жить, и в частности всяких рок-музыкантов всецело тогда поддерживали и по комсомольской линии и по партийной. А уж ежели какой пионер в панки или металлисты хотел идти, так ему сразу дарили бас-гитару «Урал» и на Куйбышевской галантерейной фабрике заказывали упоительно скрипучую куртку-косуху яловой кожи. Офицерам, защитникам родины сапог парадных не доставало порой — до того много кожи шло на косухи да прочие браслетики шипованные. В три смены работа шла, пятилетку в три года сдавали. Даёшь никель на заклёпки! И офицеры ничего, не роптали, кстати. Понимали — молодым везде у нас дорога, а они и в кирзачах походят пока по плацу, нормально и так.
Ибо не абы куда, а в панк-рок молодёжь шла, при каждом ДК своя банда была, в каждой пионерской дружине портреты Сида Вишеса да Джело Биафры висели, а на всесоюзном смотре ирокезов спор неделю шёл, чем этот самый ирокез ставить. Одна группа товарищей больше на блевотину налегала, тогда как оппоненты их рекомендовали в портвейн «Агдам» добавлять горсточку сахара и карамельку «Сливовую». Но победили тогда посконники, ржаной опарой причащающиеся, ибо от сохи да испокон!
Гигант «Мелодия» пластинки с советским панк-роком миллионными тиражами выпускал. На каждой сельской дискотеке панк-рок танцевали ребята-комбайнёры после битвы за урожай, а зарубежные интуристы тайком, контрабандой те пластинки в америки свои да европы вывозили и потом на рентгеновских снимках их переписывали. Многих за это там сажали, в психушках гноили, исключали отовсюду. Капитализм, одно слово.
А потом да, Горбачёв всё развалил и не стало панк-рока то нормального. Пришлось ребятам выживать в этих вот девяностых. Ну слава богу не передохли, выжили и теперь вот интервью дают. Чтоб они все были здоровы, падлы

5.

Несколько лет тому назад летел я из Гонолулу в Атланту с полуторачасовой пересадкой в Лас-Вегасе. Пересадка как пересадка: добрался поездом до своего терминала, нашел нужные ворота и, усевшись поудобнее в свободное кресло, приготовился скучать. Минут через десять рядом со мной устроилась средних лет пара в том счастливом возрасте, когда дети уже выучены, долги почти выплачены, а здоровье позволяет жить почти что на полную катушку. Мистер вежливо спросил, откуда и куда я лечу, внимательно осмотрел мои поношенные туристские ботинки и начал рассказывать:

«Три года назад на границе Невады и Калифорнии я купил около 200 акров земли с крохотным озерцом. На холме построил хороший современный дом – 2 этажа, 3 спальни, 3 санузла. Электричество – 100% от солнечных батарей. Вода – дождевая и из озерца. Мобильного сигнала там нет, но, как оказалось, оптоволоконный кабель проходит прямо по моему участку. До ближайшего городка, где есть почта, аптека и банк, – минут сорок. До городка покрупнее – полтора часа.

Никогда прежде мне не приходилось жить так близко к дикой природе. Поначалу, можно сказать, был слепым и глухим. Только постепенно стал замечать облака, звезды и луну, отдельные растения, цветы, бабочек и ящериц. То, что казалось звенящей тишиной, стало птичьим свистом, стрекотом кузнечиков, шелестом травы. В общем-то, этих шумов было немного, и днем я мог сразу сказать источник любого из них. Но ночью… Каждую ночь мне не давали уснуть загадочные звуки в окружающей дом кромешной темноте. Негромкий лай, ворчание, взвизгивание, шуршание, но ничего, что вызывало бы страх. Точно не схватка и не последний стон.

Заинтригованный, я заказал на Амазоне монокуляр ночного видения с камерой. Вы даже не можете представить, что я испытал, когда в первый раз посмотрел в него на мое озерцо. Это был настоящий шок. Около воды собрались буквально десятки животных, которых я никогда не видел днем: красные лисы, скунсы, еноты, опоссумы. Уже позже я несколько раз замечал там даже койотов. Звери, принадлежащие к совершенно различным видам, играли в догонялки, понарошку боролись, чуть ли не водили хороводы. И определенно были совершенно счастливы. В Библии сказано, что в Эдеме, райском саду, все животные жили в мире и любви. Я бы ни за что не поверил, что могу увидеть нечто подобное в двух шагах от собственного дома. Жаль, что у меня старенький телефон, и я не могу перенести на него мои видео. Я бы вам показал».

Мистер покосился на свою погруженную в телефон супругу, вздохнул и негромко добавил: «И все они имеют между собой секс».

Бонус: Виды Калифорнии и Невады при нажатии на «Источник».

6.

Рассказывает писатель Виктор Ерофеев:

Я неплохо знал Молотова. Более того, я могу сказать, что мы целый август в 1961 году, с ним каждый вечер слушали "Голос Америки" из Вашингтона по-русски. И дядя Слава сидел рядом со мной и слушал новости. Никогда не слушал комментарии. Знал ли я, кто это такой, дядя Слава? Прекрасно знал! Мне было тринадцать лет. Мы с ним просто были закоперщики. У меня был большой транзистор, который родители привезли из-за границы, естественно, красный. И все балдели, потому что там не было никакого штепселя. Мы сидели с Молотовым. Его дача была соседняя. Молотов тогда "упал", а отец "поднялся". И они жили на соседних дачах. Никто с Молотовым не разговаривал: он уже был падший. А я с ним дружил, и мы слушали «Голос Америки». И один раз радио сказало: "Сегодня студенты Бейрутского университета закидали полицию "коктейлями Молотова"".

Молотов всегда ходил с тростью, клал подбородок вот так вот на трость и слушал. Я ему говорю: "Дядя Слава, а что такое "коктейль Молотова"?" И он так на меня посмотрел спокойно, махнул рукой и сказал: "Пустяки. Пустяки".

7.

Куриный рай.
Есть у меня один приятель - буддийский отшельник. Самый настоящий. Одно время, гостил у него часто. А тут не навещал два с половиной года.
На время моего последнего визита, у него жили четыре кошки и пять собак, и у каждого животного была своя история. Сегодня навестил его. Мы оба были рады увидеться. Походил по двору ( двор у него - понятие условное - забора нет и он плавно переходит в луг с одной стороны и в дикий лес с другой ) , посмотрел, что у него изменилось. Оказалось, - почти ничего. Живёт по прежнему один. Кошки по прежнему четыре, собак на одну меньше - её, говорит машина сбила ( трасса проходит в нескольких километрах от его дома). Но, зато две курицы во дворе бегают. Зная, что у всех попадающих жить в этот двор животных непростая судьба, спрашиваю: мол, как они сюда попали? Приятель отвечает: я их в лесополосе возле трассы подобрал. Был в городе, подвезли вот по трассе до развилки. Ну, говорит, я дорогу покороче к себе знаю, через лесополосу. Иду вот, смотрю что-то трепыхается на земле. Подхожу поближе - две курицы. Были с поломанными ногами и крыльями в довольно плачевном состоянии.
Я спрашиваю - как они там оказались? Скорее всего, говорит приятель, выпали из грузовика при транспортировке. В общем, он их подобрал, принёс домой и выходил. Они выздоровели и освоились настолько, что стали иногда гонять собак по двору. Яйца им нести не нужно, корм, вода всегда есть. Территория - гуляй, - не хочу. Выпасть из грузовика и попасть в форменный куриный рай. Вот, как говорил Шарик в " Собачьем сердце" Булгакова, свезло так свезло.

8.

МИСТИКА?..

Случилось пару дней назад. До сих пор как-то не по себе...

Приснилась бывшая, мы с ней где-то 10 лет назад разошлись, вместе жили, но женаты не были.

Сейчас у неё муж, дети... И у меня тоже семья.

Так вот, снится мне, что мы гуляем, обнимаемся, общаемся и тут она, глядя в глаза, говорит: «Почему ты не сделал мне предложение? Женись на мне!»

Мне что-то так страшно стало, что жена узнает (я ж не в курсе, что сон смотрю).

Говорю, уже поздно, я женат.

И тут просыпаюсь.

Вижу жену, сидящую за компом и ехидно с предъявой выдающуюся фразу: «Здесь, в контакте, тебе баба какая-то написала, что было бы неплохо посидеть, кофе попить. Ничего не хочешь объяснить???»

Меня чуть инфаркт не хватил! Года три не писала ничего... Что это вообще было?..

9.

Примечание для родившихся после совка: во всём СССР царил чудовищный жилищный кризис, а гостиницы были недоступны для рядовых граждан. Обычные люди жили в коммунальных квартирах – целая семья в одной комнате; гостиниц и персональных автомобилей практически не было. Так что вопрос «Где????» стоял очень остро; вот и выкручивались пары, кто во что горазд…
Я – в командировке в Ленинграде вместе с моим боссом и старшим другом. В этот день мы были свободны и решили погулять по кладбищу Александро-Невской лавры – по знаменитому Тихвинскому кладбищу, где хоронили выдающихся деятелей русской культуры и общественной жизни. Мой шеф, великий знаток и любитель этой культуры во всех её разветвлениях, водил меня от одного памятника к другому и рассказывал об интимной жизни этих великих людей (кто был любовником/любовницей кого; кто, что и как любил выпить; кто, где и как охотился; кто и где воевал; и т. д. и т. п.). Было безумно интересно.
И вдруг мы увидели воткнутый рядом с каким-то памятником знак-плакатик: «Загорать на могилах категорически воспрещается!» Мы оба покачали головами, ухмыльнулись и пошли дальше – но тут же увидели ещё один такой плакатик, а потом ещё и ещё.
Тут мой шеф не выдержал и обратился к рабочему, расчищавшему дорожки между памятниками: «Послушай, братец, кому это приходит в голову загорать на могилах?» Рабочий взглянул на нас как на последних дебилов и пояснил: «Так это ж только так говорится – загорать!»

10.

История педагогическая, с моралью

Впервые она вошла в класс к своим уже собственным ученикам 60 лет назад – 1 сентября 1960 года.

Это была «железнодорожная» школа в Щербинке– она там работала по распределению после окончания Московского областного пединститута имени Крупской.

Учились в этой школе почти сплошь дети железнодорожников.

Обязательным тогда было восьмилетнее образование.

Оставление двоечника на второй или на третий год не было чем-то неординарным. И в восьмом классе, насчитывающем до 40 человек, «на камчатке» сидели 18-летние парни, ожидающие призыва в армию.

Кабинетная система ещё не была придумана. Классные кабинеты и аудитории были закреплены за классами, а не за учителями-предметниками. Если учителю математики или русского языка для урока требовались только доска и мел, то физики, химики, географы, биологи несли из учительской на урок наглядные пособия.

Мама преподавала географию и биологию.

На перемене она бежала в учительскую, относила туда только что использованные карты и глобус, и бежала на следующий урок, держа в руках классный журнал и, например - чучело грача.

Был урок ботаники… Рассказывая о процессе размножения сосны обыкновенной, молоденькая учительница показала детям сосновую шишку. Рассказала, что в конце зимы шишки раскрываются, и семена разносятся ветром на большие расстояния.

При этом она высыпала на ладонь заранее нашелушенные семена, и дунула на них: «Видите – как легко они разлетаются?!»

С «камчатки» послышались недовольные голоса: «Нам не видно!»

Учительница встала на стул, и повторила опыт.

Надо, пожалуй, добавить, что юбка на учительнице была по тем временам предельно короткая – чуть ниже колена. И этому была чисто экономическая причина – какой отрез ткани был по карману, - такой и был куплен. Но «камчатка» притихла.

А в это время по школьному коридору прохаживалась завуч, опытным слухом контролируя дисциплину на уроках и ход учебного процесса в классах. Она была готова вмешаться, если у кого-то из молодых учителей не ладилось с дисциплиной. Проходя мимо этого класса, она встревожилась - из-за двери не слышалось даже «рабочего шума»!

Приоткрыла дверь… заглянула в щелку… Учительница стояла на стуле и смотрела в потолок… Ученики смотрели туда же...

Завуч также бесшумно закрыла дверь и вернулась к себе. В учительской у неё был отгороженный фанерой закуток.

На перемене, когда юная биолог-географ вбежала в учительскую за следующими наглядными пособиями, завуч поинтересовалась темой прошедшего урока и её такой оригинальной методикой.

Молодой специалист ответила, что сегодняшняя тема была «Размножение голосеменных», а забраться на стул ей пришлось, чтобы обеспечить наглядность.

Понятно, что во все времена хватало учителей, которые на уроках добросовестно, но бездушно только отрабатывали время. А тут – выпускница педвуза преподает увлеченно, нестандартно, и, в какой-то мере, даже безкомплексно. Да и объективные показатели результатов её работы впечатляли.

Директор школы был дружен с научным сотрудником Тимирязевской академии Василием Захаровичем Хоружим. Вскоре директор предложил увлеченной молодой преподавательнице биологии пройти практику в Тимирязевской академии. Следствием этого было сотрудничество школы с ВУЗом.

Первая благодарность в трудовой книжке - "За большую и старательную работу по планировке школьного учебно-опытного участка".

Дети охотно работали вместе со своей учительницей на пришкольном участке. А полученные знания и навыки результативно использовали на своих семейных огородах, восхищая родителей.

Отработав обязательный стаж по распределению, который составлял три года, мама решила вернуться в Воскресенск, где она выросла в детском доме, где жили многие детдомовцы, бывшие друг для друга братьями и сестрами. В Воскресенске был Воскресенский химкомбинат – шеф их детского дома. Директором завода был всё тот же Николай Иванович Докторов – который знал буквально каждого детдомовца, и интересовался каждым и после выпуска. Вернуться в Воскресенск для неё означало вернуться в родной дом.

Приехала. Чтобы устроить мелкого меня в ясли – договорилась о приеме на работу воспитательницей детского сада. Приехала в Щербинку за документами, – директор не хочет отдавать трудовую книжку. Потому что – очень ценный работник!..

Все хорошо у неё пошло потом и в Воскресенске – профессиональные успехи, титулы, награды, сотни и сотни благодарных учеников…

Мораль к этой истории подсказал дружище Ракетчик:

- Иногда, чтобы тебя заметили, достаточно встать на стул…

11.

Из истории русского мата. В начале 70-х мы жили в Москве, где я я учился в школе. К нам иногда заходил мамин старший брат. В то время состоялся государственный визит президента Индонезии по фамилии Сукарно. Это был улыбчивый солидный мужик, в полувоенной форме и с пилоткой на голове. Видимо, это часть национального костюма. Он был очень дружески настроен по отношению к СССР, везде висели его портреты с указанием должности и имени. Разумеется, кинохроника в кинотеатрах, телевидение и т.д., в се неустанно повторяли фамилию Сукарно. Это слово сразу взяли на вооружение представители московского рабочего класса, а дядя работал на заводе. На какое-то время привычные всем сука и сучка были потеснены чуть более длинным, но вполне официально пришедшим словом сукарно. Оно продержалось довольно долго, но его носитель в конце концов был свергнут в результате военного переворота. В Индонезии началась антикоммунистическая компания. Через несколько лет свергнутый Сукарно умер, в окружении нескольких жен. Упоминаний о нем больше не было. Незаметно новояз сукарно стал уходить, а старые проверенные временем и историей сука, сучара и т.п. заняли свои привычные места в среде московского рабочего класса. Все это я наблюдал на своем дяде, который много лет работал на одном из московских заводов.

14.

Есть у меня странный вопрос, на который я сам найти ответ не могу, а спросить не у кого. Вопрос этот в общем-то научный, но в научные журналы с вопросами обращаться не принято. Гугл помог собрать больше информации, но не помог с ответом. Вопрос к тому же кажется мне не вполне политкорректным. Попадет, не дай Бог, в неправильную аудиторию – понавешают таких собак, что мало не покажется. Вот я и подумал, а не задать ли этот вопрос на anekdot.ru. Народа здесь проходит больше миллиона в месяц. Все свои. Вдруг кто-нибудь да знает ответ.

Много лет тому назад, еще когда мы жили в штате Нью-Джерси, жена окунула нашу пеструю кошку Лизу в скипидар. Не чтобы поиздеваться, а просто некритически отнеслась к плохому совету. У Лизы вылезла вся шерсть, и стали видны пятна на коже. Темные – там, где шерсть темная, светлые – где светлая. Факт показался мне любопытным, и я его запомнил. Как оказалось, наша кошка не была исключением. Я погуглил «naked cat» и нашел кучу картинок кошек до и после стрижки или бритья. И на всех одна и та же картина - пятна.

Наиболее убедительной мне показалась фотография котенка, у которого канадские мошенники удалили всю шерсть и продали за чистопородного сфинкса. Пятна на его коже различимы совершенно отчетливо. Так что с кошками вроде все понятно.

Совсем недавно занесла меня судьба на гавайский остров Мауи в заповедник Ахихи-Кинау. Принято считать, что Гавайи – рай земной. В большинстве так оно и есть, но именно это место дикое и суровое. С одной стороны – лавовые поля, с другой - океан с острыми рифами. Зимой здесь большие волны и много серферов. Раз в несколько лет кто-нибудь из серферов гибнет, и на берегу появляется очередной крест. Среди скал и прижатых зимними штормами к земле деревьями бродят дикие козы. Козы эти или совершенно черные, или черные с белыми пятнами. Все правильно, подумал я, в зависимости от комбинации генов козленок рождается чисто черным или пестрым. Наверное, иногда - белым. Об этом даже в Библии есть (Бытие 30: 31-43). А потом вдруг решил, что, скорее всего, на коже у этих коз есть такие же пятна, какие были у моей кошки: темное пятно – черная шерсть, светлое пятно – белая шерсть. Уже дома погуглил «naked goat», и оказалось, что так оно и есть.

Чтобы не делать рассказ слишком длинным, подведу итог моих изысканий на текущий момент: у всех животных, которых мне удалось найти «голыми», родительские окрасы сохраняются и не смешиваются, располагаясь на коже пятнами. Например, в нашем случае черно-белого стада козлята могут быть черными, белыми или с белыми и черными пятнами, которым соответствуют пятна на коже. Но не серыми, не коричневыми и не желтыми.

А теперь вопрос. Если животные и человек, согласно теории эволюции, имеют общих предков, почему только у человека от родителей с разным цветом кожи рождаются дети промежуточного цвета, а не пятнистые, как у животных? Тем более, что такой признак не дает никаких преимуществ для выживания. Спасибо за ответ!

Бонус: иллюстрации к этому тексту (коты, козы, заповедник) при нажатии на «Источник».

15.

Мои родители из многодетных семей. В папиной было пятеро детей, а в маминой семеро. Кстати, ни у кого из моих многочисленных дядей и тетей, в семьях не было больше двух детей. Больше по одному. Мой дедушка с маминой стороны, прожил большую жизнь, но к 75 годам оказался прикованным к постели. У него был большой дом в одном из приморских городов, где родились и выросли все его дети. С годами все разъехались, там оставался в качестве местоблюстителя старший сын с семьей. Он не уставал повторять, что дом его, и постоянно требовал от отца закрепить это нотариально. Старик говорил, что все дети имеют право на свою долю наследства. Дядя легко мог решить этот вопрос, т.к. сдавал первый этаж жильцам и получал хорошие деньги. Дед с бабушкой жили у старшей дочери, и давно уже не были в своем городе. В очередной раз приехавший дядька, стал доставать отца требованиями наконец решить вопрос передачи собственности. Дед смолоду был очень вспыльчивым, и тут не стерпел. После нескольких лет парализованного состояния, он внезапно вскочил с кровати, схватил стоявшую трость, и кинулся лупить старшего сына. Тот, был настолько поражен, что по старой привычке, кинулся бежать. Дед гнался за ним, громко матерясь и охаживая этой тростью. Его догнали уже на улице, и с трудом привели обратно. Еще пару часов дед ходил на своих ногах, даже выпил стопку водки. К концу дня все прошло и он снова вернулся в постель. Он прожил еще два года, и ушел не оставив письменного завещания. Дядька все-таки с годами выплатил братьям и сестрам какие-то деньги.

16.

Вдогонку про кота с тараканами.
В детстве, в советское время и в 90х мы жили в обычной хрущевке, тараканы были. Мы их травили, но через некоторое время новые племена перекочевывали к нам от соседей, которые травить привычки не имели.
Но к делу. Была у нас еще дача. Папа как то ранней весной отправился на выходных туда. Но выпал снег, он вернулся. По дороге он захватил ежа. Говорит жалко стало, мерз где то под снегом. Мы его в коробку, миску с водой, и как положено в мультиках, овощей нарезали, даже яблоко нашли.
Он ничего не сьел за день. Как же так, умрет с голоду. У меня была книжка про животных, нашел там ежа среднеазиатского, он оказывается мышей ловит, змей даже мелких, жуков. Мясоед значит, а не веган. Я нарезал кусочек мясо, он запах учуял, чуть ли не на руки прибежал. В общем обьелся он мяса, а я со спокойной совестью лег спать.
Ночью проснулся из за звука падающей коробки. Подумал что он выбрался, ничего страшного. Потом время от времени просыпался, слышал как он бегает по кухне, и хрустит чем то. Тараканами потом поняли. В общем за пару ночей, он сьел всех тараканов, тех кто были, и тех, кто иммигрировал к нам. От нас он прятался под мебель, как тараканы раньше.
Через пару дней снег растаял, стало тепло, мы его отвезли на дачу, и выпустили в поле.

17.

Жили-были старик со старухой в старой халупе, в колхозе. Жили бедно - то пенсии нету, то налоги на землю повысят. Как-то раз заворчала старуха: "Завел бы ты свой мотороллер, да сгонял бы ты дед на рыбалку! А то только картошка, да Сникерс, никакой мне старухе услады!" Делать нечего старому деду - сел на "Вятку", взял сумку для рыбы, да на пруд он подался на ближний. В первый раз бросил дедушка переметов штук двадцать-не меньше, но пришли переметы пустыми, только банок консервных десяток. Второй раз кинул дед с размаху в пруд 400 граммов тротила...Всплыли только подводные лодки иностранного производства. Дунул-плюнул старик, разозлился, да ведерочко извести хлорной запуздырил он в центр водоема! Тут всплыла золотая рыбка, да промолвила гневно оскалясь:" Ты что спятил совсем старый олух!?" Тут взмолился старик наш, заплакал:"Помоги, дистрибьютерша-рыбка! Все не в кайф моей бабке старухе - через ето мне тоже нет мазы! Мол, не лезет ей в горло картошка-подавай ей икру да лангустов!" Тут уж сжалилась рыбка, сказала:"Ладно старче, вали себе с миром - будут вам фрикассе-артишоки! Только хлоркой ты больше не балуй! Ведь и так рекетиры заели!" И ушла в глубину на тусовку. Смотрит дед - пачка баксов в траве заблестела. Побежал дед в обменку на пристань, разменял сотню бакеров мигом, да бегом-кувырком в супермаркет. Вот приносит домой он подарки-на продукты старуха не смотрит, а опять старпера ругает: "Ах ты старый козел-шизофреник! Накупил всякой лажи и счастлив! Ну ка быстро канай без оглядки, да купи морозило мне "Филипс", наш то "Зил" уж пять раз медным тазом накрылся!" Побежал снова дедка в обменник - обменял сразу тысячу баксов, да понесся купил холодильник, на "Газели" до самого дома доставил. Пуще прежнего бикса бранится:"Не хочу никакой, холодильник! А давай ты мне тачку "Тойоту", что б не хилоя в сельпо я летала!" Втюхал соседу дед морозило, и опять до обмену подался. Наменял он немеряно баксов и к старухе "Карину" доставил. Только снова бабуся не в духе: "На хрена нужен гроб на колесах! Пусть построят мне вместо избушки, настоящую виллу с бассейном! И чтоб рыбка твоя золотая шестеркой моею служила! А невыполнишь, киллеров быстро найду я. Чтоб утюг тебе в задницу всунули!" Делать нечего сел дед в Тойоту и поехал к пруду за советом . Долго кликал он брокершу-рыбку, плакал, факсы ей слал да поклоны. Видно сжалилась рыбка, приперлась, говорит старикашке с упреком:" Что никак не уймешся ты старче? Сорок тысяч зеленых - и мало!? Я то думала ты отвязался?!" "Золотая ты стерлядь-белуга! Задолбала старуха, заела. Хочет взять тебя на разводки, что бы крышей была бы ты ейной!" Ничего не базарила рыбка, только бросила пачку зеленых: " Все пацан, больше баксов не будет! Ты давай их с умом вклади в дело" И накрылась как звать поминали. Долго думал старик сомневался, все бродил вкруг пруда да кумекал. Потом сел он в точилу и в город, так рванул, что аж шины сверкали. Как приехал наш дедушка в город, сразу пару "крутых" он нанял для старухи, что б контрольно ей чайник пробили. Старый паспорт он выкинул на хрен, а себе справил новую ксиву. Побродил хату выбрал покрепче, на Тверской выбрал новую бабку. Так годочков под 30 примерно. И живет себе в Х@й он не дует Вам желая того же конечно.

19.

Эта история произошла в детстве с моим другом Ромкой. Были мы в то время как все пацаны любознательными и озорными. В городе где мы жили было водохранилище, где начиная с мая месяца можно было купаться и брать на прокат лодки. В один из солнечных весенних дней мой друг не дождавшись меня со школы решил сходить на водохранилище один. Учились мы в одной школе но в разных классах и я задержался. По дороге на водохранилище он встретил еще одного пацана с нашего двора и они вместе пошли дальше. В голову Ромки пришла идея взять напрокат лодку. Детям ее не давали и они упросили паренька постарше взять для них лодку. Взяли, заплыли на середину и решили понырять с лодки. Ромка снял шорты и майку и положил их на корму. Во время прыжка лодка качнулась и его вещи слетели в воду, намокли и пошли ко дну. Но это было полбеды, во время прыжка семейки на которых была слабая резинка слетели с тела в воде и Ромка остался голым. Вот так в один миг он умудрился утопить все свои вещи. Настроение у него упало, как теперь идти домой? Стал просить пацана чтобы тот хотя бы шортами поделился но тот наотрез отказался. Пришлось Ромке делать из веток костюм папуаса и мелкими перебежками, дворами и кустами бежать домой. Я в тот момент сидел на скамейке возле дома, слышу что кто-то меня зовёт из за угла. Иду туда а там Ромка во всей красе. Грязный и из одежды только ветки с листьями при этом зад голый. Первый его вопрос был" Ты не знаешь моя мама дома?" Очень он боялся получить от неё за потерю вещей. Я же глядя на него не мог остановиться от смеха. В итоге мы как два идиота стояли и ржали на углу дома. Потом он благополучно поднялся домой, оделся и как ни в чем не бывало вышел на улицу. История умалчивает как он объяснил потерю вещей но с тех пор один он на водохранилище не ходил.

20.

Пора наверно написать о сексе... Хотя нет, слово секс грубовато, лучше об оргазме. Они бывают разные — до умопомрачения, сладкие, взрывные. Но тот о котором я хочу рассказать, вобрал в себя все.
А все началось обыденно, когда нашему леспромхозу выделили новые деляны. Стан решили развернуть в небольшом поселке. Там организовали и столовую и общежитие, где жили и кормились вахтовики. Среди которых был и Коля. Маленький, невзрачный мужичок. При этом работяга и передовик производства. А еще у него не было семьи, любовницы и главное любви. Как то не привлекал он девушек своей внешностью, несмотря на приличные заработки. Но в этом поселке, все переменилось. А все из-за Нины, которую пригласили работать поваром в вахтовой столовой. Она тоже была одинока, но в отличии от Николая имела приличный рост за метр восемьдесят, дородную фигуру издалека похожую на сумоиста и вес превышающий Колин раз в пять. В общем полная противоположность если не считать одиночества. Их взгляды переплелись в первый же день знакомства. Они нашли друг друга. Это была любовь с первого взгляда. Николай еще больше перевыполнял план, летал как на крыльях, собирал Нине в лесу уже появившиеся подснежники. А она, отдельно от всех баловала его вкусняшками. Домашними пельменями, драниками с чесноком, наваристыми борщами... Всем, что позволяла ее фантазия. Люди они были взрослые и пришел момент, когда она пригласила его к себе.
В тот вечер, Николай, побрился, помылся, набрызгался одеколоном «Шипр», прихватив с собой бутылочку вина из местного магазина и не забыв и про небольшой букетик лесных цветов, пошел на первое свидание.
Застолье было недолгим, основной инстинкт был сильнее. Не доев и не допив они водрузились на кровать Нины и их тела слились в единое целое. Коля, был мал не во всем. Есть такая народная поговорка — мужик в корень пошел. Это было о Николае. А долгое воздержание и воплощенные мечты сделали его мачо. Нина был с ним солидарна. Ухватившись руками за хромированную трубу передней спинки кровати, она по максимуму освободила свою пышную грудь в которой он утопал лицом, покусывая соски. Ее ноги, немного согнутые в коленях, уперлись в трубу задней спинки, помогая ей поднимать тело, навстречу движениям партнера. В совокупности это была сказка. В движениях, ощущениях и чувствах. И финал приближался одновременно. Что, кстати, редко бывает при первых знакомствах партнеров. По телам пробежала сладостная дрожь, Николай выгнулся задрав голову кверху для рвущегося из груди рыка, а она приподняла тело навстречу ему.
Не выдержали крючки кровати на которых крепилась панцирная сетка. Кровать повело от нажатия ног и тянущих рук и она сложилась. При этом передняя спинка с хромированной трубой опустилась прямо на голову Николая. И все это совпало с оргазмом. Отсюда и появилось наверное выражение — до смерти!
Нет-нет, не переживайте, Николай выжил, хотя и потерял сознание. Ведь удар спинки был весьма силен в переводе на общий вес давления их тел. Но то, что он пережил в этот момент во всех цветах радуги было с его слов несравнимо ни с чем.
Кровать пришлось менять, на деревянную двухспалку у которой они предварительно отпили ножки и без всяких эксцессов произвели на ней в дальнейшем троих детей. Но для меня он так и остался человеком пережившим оргазм до смерти.

21.

Рассказал дед моего приятеля

Мой отец погиб при штурме Берлина в самом конце войны, и мать отдала меня в только появившееся суворовское училище.
Жили мы с ребятами дружно, были большой единой семьей - почти все потеряли кто отца, кто почти всю семью в этой Войне. Ребята со мной учились разные - некоторые пережили все ужасы боевых действий и оккупации, а некоторым повезло с эвакуацией. Кормили сносно, учиться мы старались. Запомнился из ребят мой сосед по койке - Матвей. Обычный парень, прилежно учившийся и бывший среди лучших воспитанников. Матвей был задумчивым парнем, общался в основном об учебе, а о семье не рассказывал ничего. Да я и не расспрашивал особо.

Прошел год, к нам на инспекцию приехал целый маршал. Общее построение, маршал попросил начальника академии показать лучших учеников. Я сам учился хорошо, а вот Матвей - на отлично. И его пригласили выйти из строя.
Маршал подошел к каждому отличнику, пожал руку пожелал дальнейших успехов в учебе. Начальник училища напротив Матвея что-то сказал на ухо маршалу.

Маршал удивлено посмотрел на Матвея и сказал:
- Скромность это правильно, но заслуженные награды носить не стыдно. Так что не стесняйся и в следующий раз надевай.

Мы с ребятами долго пытались расспросить Матвея что да как, но он не хотел ничего рассказывать, уходил в себя. Наконец, где-то через месяц, по чуть-чуть рассказал, что семью повесили немцы за связь с партизанами, он сам был связным между деревней и партизанским отрядом, успел сбежать, долго бродил по лесу, сильно оголодал, украл у немцев паек и переполз ночью через линию фронта. Упросил оставить в полку, дав данные по вражеским позициям. Ну а дальше - дальше они воевали.... больше Матвей не рассказал ничего, как мы его не расспрашивали.

На праздничном построении по случаю Дня Советской армии Матвей стоял в первом ряду, а на его груди тускло поблескивали орден Красной звезды и медаль За боевые заслуги.

P.S. По всей видимости при поступлении в училище Матвей попросил чтобы о его боевой карьере никому из воспитанников не рассказывали, чтобы не делать из себя героя и не теребить прошлое. Его награды хранились у начальника училища.

23.

Убийства по объявлению

Одним пасмурным днём в газетёнке захолустного города появилось объявление, потрясшее всех. Оно вышло в колонке «знакомства» — будто редактор не смог придумать, где его разместить, и выбрал первую попавшуюся рубрику. Звучало объявление так:

«Если вам надоел сосед, собственная жена или начальник, не выплачивающий зарплату, позвоните по номеру +XXXXXXXXXX, и я с искренним наслаждением избавлю вас от проблемы.
Завсегдатай парков».

Человек, прозванный «Завсегдатаем парков», тревожил город уже три месяца, с тех пор как его первую жертву нашли в центральном сквере. За три месяца маньяк убил шестерых. Жертв находили задушенными, зарезанными, застреленными или забитыми тупым предметом. Орудие всегда отличалось, но места преступлений — парки, скверы, посадки — объединяли череду жестоких смертей. Так и родилось прозвище, раз за разом звучавшее на страницах местных газет.

До появления маньяка городок был так скучен, что серия убийств потрясла его до основания. Как и любой мелкий город, он был обречён нагонять на жителей унылую тоску, подчас граничащую с помешательством. То, что кого-то он довёл до убийств, не удивляло — но всё же пугало. И так унылые улицы погрузились в отчаяние. Детей не пускали гулять, взрослые вовсе перестали развлекаться. Они прятались по домам, держались людных мест и старательно избегали парков. Тенистые аллеи опустели, и даже если маньяк продолжал рыскать по ним в поисках жертв, то никого не находил.

Полиция усиленно искала убийцу, и тот вроде бы залёг на дно, подарив городу затишье, как вдруг в газете появилось это объявление.

Главный редактор только разводил руками. Листок с текстом нашли в конверте без подписи, брошенном на пороге редакции, отпечатков на нём не было. По указанному номеру не отвечали, и только автоответчик старательно записывал каждое сообщение, чтобы передать кому-то неизвестному. Город гудел — встревоженно, испуганно, то возмущаясь нахальством преступника, то называя произошедшее чьей-то злой шуткой. Недоумение нарастало. Все с волнением ждали, что будет дальше.

Газета вышла в субботу. А в понедельник исчезла Карлотта, разносившая по домам письма.

Она пропала во время утренней доставки, когда, посвистывая, развозила почту. Её велосипед нашли в паре шагов от заросшего Утиного парка. Тело не обнаружили. Пока полиция искала хоть каких-то свидетелей, в участок пришла захлёбывающаяся рыданиями Роза Марбл — та самая, которая год назад развелась с мужем из-за того, что он изменил ей с Карлоттой. Слёзы душили женщину, и, сидя напротив дежурного, она сквозь всхлипы шептала, что не хотела этого, не верила, считала шуткой и позвонила на эмоциях. Под конец, перестав уже плакать, Роза дрожащими руками протянула полицейскому телефон. В журнале вызовов висел исходящий на номер из объявления.

Волнение превратилось в ропот. Женщину осуждали все; она прятала глаза, когда под прицелами чужих взглядов шла по улице. Каждый житель города считал нужным подчеркнуть, что сам бы так не поступил. Тем не менее, в среду ночью исчезли уже двое.

Роберт, старый учитель, давно ставший обузой для семьи, ушёл вечером сам. На столе нашли записку, в которой старый приятель назначил ему встречу, а на указанным месте встречи — следы крови, примятую траву и отпечатки двух пар ботинок. Приятель старичка клялся, что не при чем, родня молчала, и только у невестки Роберта странно блестели глаза. Вторым исчезнувшим был Льюис, молодой парень, работавший строителем; коллеги рассказывали, что на днях он крупно поссорился с другом. Льюис пропал по дороге с работы, когда проходил через посадку. Его оторванную руку полиция сняла с дерева и добавила к вещдокам.

Убийства шли по нарастающей. Старые шесть жертв показались детским садом, когда всего к концу недели пропало восемь человек. Улик не хватало. Немногочисленная полиция городка металась от одного места преступления к другому, а горожане сходили с ума. Все обиды — старые и новые — всплывали наружу, и всё чаще телефон в чьих-то дрожащих руках отзывался механическим голосом автоответчика.

В новой субботней газете Завсегдатай поблагодарил горожан и пообещал рассмотреть многочисленные обращения в порядке очереди.

***
В эти дни Стивену, детективу, ответственному за поимку Завсегдатая, пришлось особенно несладко. Начальство вешало на него всех собак, горожане обвиняли в просиживании штанов, купленных на их же деньги. Газеты раз за разом подчеркивали, что преступник не найден, и спрашивали: чем же занимается Стивен? Вся злость притихшего перепуганного города обрушилась на бедолагу, и пока друг с другом горожане старались быть на всякий случай повежливее, хранителя порядка не щадил никто. Но Стивена это, казалось, не трогало.

Взяв по пути стакан с какао у хмурого пекаря, он вошёл в участок. В кабинете ждал подчиненный. Едва поздоровавшись, юноша сунул Стивену бумажку с чьим-то номером.

— Он позвонил.

Стивен подобрался. Его спокойное, добродушное лицо азартно заострилось.

— Когда? — быстро спросил он.

Подчиненный нервно облизнул губы.

— Час назад.

Стивен нахмурился, думая, потом решительно кивнул.

— Звони тому парню, отцу первой жертвы. Надеюсь, ты не ошибся.

Подчиненный кивнул и ушёл. Стивен всмотрелся в лист с номером. Его губы слабо шевелились, повторяя то цифры, то приписанное внизу имя.

Вечером Стивен пришёл к нужному парку. Проверил рацию, выбрал удачный наблюдательный пункт. Оставалось только ждать. Ветер шевелил кроны деревьев, свет фонарей разгонял темноту новолуния. Наконец вдалеке показался одинокий собачник, неторопливо выгуливавший шпица. Полицейский прищурился, напрягая зрение. Спустя минуту за спиной собачника показалась смутная фигура.

— Боевая готовность, — шепнул Стивен в рацию, не сводя с парочки глаз.

Ничего не подозревающий горожанин присел, выпутывая лапку шпица из брошенного на дорожке пакета. Преследователь остановился рядом. От Стивена они были в паре шагов.

— Не подскажете, сколько времени, мистер Уайт? — произнёс преследователь.

Собачник замер. А потом, вскочив, замахнулся на преследователя невесть откуда взявшимся ножом.

— Взять его! — крикнул Стивен, срываясь с места.

Когда подоспели подчиненные, полицейский уже скрутил мистера Уайта на пару со вторым мужчиной. Мистер Уайт вырывался, бешено вращая глазами, а собачонка рядом заходилась отчаянным лаем.

***
Поимка маньяка на месте преступления привела город в состояние эйфории. Все с облегчением сбрасывали с плеч груз привычного уже напряжения, поздравляли друг друга, безбоязненно возобновляли ругань в очередях и ссоры с родными. В доме мистера Уайта нашли газетные вырезки с именами первых шести жертв, а в тайнике — все орудия преступлений. Город ликовал, и добропорядочные граждане требовали для убийцы самого сурового наказания.

Стивен обедал в ресторанчике около полицейского участка, когда к нему подсел старый друг Томас.

— Скажи мне, Стив, как ты это провернул? — живо спросил Томас, опуская на стол свою кружку с пивом. — Никто до сих пор не понимает, что выдало Завсегдатая.

Стивен хмыкнул и отправил в рот кусок ветчины. Он, как всегда, был спокоен и добродушен.

— Он сам себя и выдал. План был рискованный, но, позволь я ему просто залечь на дно, у нас бы и такого шанса не было. — Стивен глотнул пива и, поймав непонимающий взгляд друга, пояснил: — это я оставил объявление в газете.

— То есть как ты? — недоверчиво нахмурился Томас. Сухая ладонь взметнулась вверх в пренебрежительном взмахе. — Не говори глупостей. Жертвы...

— ...Жили всё это время на моей даче, — закончил Стивен. — Уже сегодня они вернутся домой, а завтра полиция расскажет правду и выплатит им награду за сотрудничество.

Томас непонимающе отстранился. Его морщинистое лицо подрагивало от удивления.

— Но ведь кровь, оторванная рука, улики... — пробормотал он.

— Всё бутафория, — пожал плечами Стивен; доев, отодвинул в сторону тарелку. — Нам нужно было вывести преступника на чистую воду. Человек, сделавший себе в пределах городка такое имя, должен был заинтересоваться тем, кто ему подражает. Я и мои ребята составили объявления, подговорили нескольких горожан поучаствовать в ловле, создали видимость похищений — и все поверили. Даже сам Завсегдатай. Пока все звонили в участок, думая, что говорят с маньяком, он один знал, что кто-то ворует его славу.

Томас растерянно следил за Стивеном. Тот допил пиво и подозвал официантку.

— Нам надо было спровоцировать убийцу на какую-нибудь глупость, заставить себя выдать. Поэтому я проверял все звонки, вычислял заказчиков, их жертв, периодически инсцинировал похищения и ждал. Вчера утром позвонил неизвестный и заказал безобидного собачника мистера Уайта, по вечерам выгуливающего питомца в одном и том же парке. После проверки выяснилось, что звонил сам мистер Уайт. Я понял, что он и есть маньяк, желающий встретиться с подражателем, и с помощью парня, который пострадал от его рук первым, подготовил засаду. Вот и всё.

— Что ж, повезло, — хмыкнул Томас, с уважением глядя на друга.

Подошедшая официантка забрала деньги. Стивен уже поднялся, когда Томас внезапно придержал его руку. Глаза старого друга странно блестели.

— Значит, всё это время горожане просили у вас смерти друг для друга, — тихо сказал он. — И... сколько было звонков?

Стивен усмехнулся. Он помнил каждый из "заказов", надиктованных дрожащими, но безжалостными голосами мирных обывателей.

— Пятьдесят семь, — ответил он.

Томас задрожал в ужасе. Его губы беспомощно приоткрылись.

— И... как мы теперь будет жить с этим знанием? — тихо спросил он.

Стивен пожал плечами и осторожно высвободил руку. Накинул пальто. Проверил, не вывернулся ли воротник.

— Как и раньше, Томас, как и раньше, — ответил он с горькой улыбкой и, махнув на прощание, вышел из ресторанчика.

24.

В наши дни интернет забит пранками и приколами всех возможных мастей. В начале нулевых приколы жили большей частью в формате передач на некоторых каналах второго эшелона, и были хоть и смешными, но "народными", то есть простыми в исполнении. Один из моих старших партнеров по бизнесу сегодня рассказал мне про пранкера конца 90-х.
Итак, в одном из столичных домов культуры организуется небольшой концерт для детей из детских домов и малообеспеченных семей. Концерт полностью благотворительный и частный, поэтому детей отбирали "по честноку", а не списком. Процесс контролировали безопасники одного из организаторов. Зал большой, на несколько сотен детей.
Один из организаторов имел серьезные интересы в продюссерском бизнесе, поэтому в рамках благотворительного концерта выступали многие звезды эстрады, в основном, конечно второго эшелона, а так же артисты цирка. В перерыве между двумя частями выступления для детей организовали бесплатный буфет, работали клоуны и раздавались подарки. В общем, удовольствий полные штаны:)
Во второй части концерта к одному из организаторов подсел знакомый. Странноватый мужичок сильно потертого вида, с партаками на руках, седой и молчавший, как удав. С учетом времени ( конец 90-х) вопросов ему никто не задавал. Ну мало ли кто это. Соседу на вопрос кто то он ответил, что это кореш Миха, немой. Миха жал руку и мычал, кивая.
Выступление завершала звезда первого эшелона, с шикарным живым аккомпанементом. Часть артистов не разъехалась и ждала окончания концерта, что бы пообщаться с очень занятым продюссером в лице организатора ( от человека много чего зависело в те годы). После конца выступления звезды все оставшиеся артисты вышли кланяться, в зале овации все дети стоят и хлопают на пределе эмоций.
Выходит организатор концерта, всех благодарит, и сообщает, что в зале присутствует его друг, такой же детдомовец, как они, со сложной и нелегкой судьбой. И что этот мужчина хочет сыграть им в подарок песню.

Артисты уходят за кулисы, собираются и переодеваются, седой мужик с партаками выходит на сцену, берет электрогитару и начинает играть что то простенькое и душевное, на 3-4 минуты. Заканчивает, кланяется, все хлопают, затем он садится, берег гитару и ...

Если вы когда нибудь были на живом концерге, где выступал кто то из живых легенд рока мирового уровня, то слышали нечто подобное. Гитарное соло, недостижимого даже для профи самого высокого класса.
Я лично слышал такое у DEEP PURPLE в Лужниках. Передать это словами нельзя, ибо это полноценная феерия.

К середине выступления из за кулис смотрело на мужика половина артистов и практически все их музыканты, кто не уехал. Все понимали, что такой уровень игры может быть только у нескольких человек в мире.

Мужик заканчивает играть, ловит бурные овации, кланяется кладет гитару и быстро выходит через зрительный зал.

На минибанкете после концерта продюсера пытались расколоть где то полчаса. Вариантов было не много, и пара человек таки попали в точку. Накануне в Олимпийском выступала известнейшая рок- группа. Помимо этого они давали популярный в те годы "склеенный корпоратив" где то на Рублевке за безумные деньги. Продюсер помогал договариваться с группой, и мимолетом узнал, что их великий гитарист имеет свой небольшой благотворительный фонд для детей сирот. Дальнейшее было делом техники. Причем изначально темы с пранком не было, а была проблема выступления гитариста отдельно от группы и согласования благотворительной акции с менеджером. В итоге была достигнута договоренность, а совместным мозговым штурмом придуман образ, который гитаристу очень понравился. Час работы гримеров и вуаля - засиженный седой мужик с нелегкой судьбой предстал перед публикой.

25.

Значитса так. Едут в поезде pусский и одессит (здесь уже можно начинать смеяться). Hу, как это обычно бывает, познакомились, выпили. Одессит: - Как, вы ни разу не были в Одессе? Обязательно приезжайте в Одессу! Вы поймете, что до этого зря жили на свете! Приезжайте в Одессу! Обязательно приезжайте в Одессу! Русский: - Хорошо, приеду. Давайте адрес. Одессит: - Зачем вам адрес? Приезжайте в Одессу!

26.

Приходит сотрудница на работу, рассказывает: - Дочка, четыре года, увидела меня в ванной и спросила, зачем у меня волосики на лобке. А я, вместо того, чтобы дать шлепка, чтоб не подсматривала, решила сумничать и объяснила всё по правде. - Это как? - Ну как-как... Сказала, что раньше, когда люди были дикие, они были все-все волосатые, потому что жили в лесу. И если бы они были бы без волос, то, когда бегали по лесу, их царапали бы ветки. - Ну-ну?.. - Что ну-ну? Сегодня весь детский сад выбежал посмотреть на тётю, у которой волосы на лобке для того, чтобы она не поцарапалась, когда бегает по лесу...!

27.

Кладовщик намедни поведал:

В школьные годы мы жили в небольшом городе, тысяч на 100-150 населения. То есть не поселок, где все друг друга знают, и с пригородами. В 8 классе к нам перевели пацана одного - Леху. Обычный пацан, лошок такой забитый. Живет с мамой, учится хорошо, читает - короче, у нас в рабочем районе таких не любили. Ну мы, понятное дело, пи.дили его периодически, не то что бы сильно - просто для профилактики. Сильно не за что было. Прошло 2 года, уже 10 класс. На дворе 1996 год, обстановка в городе непростая, денег нет, бандитизм цветет и пахнет. Тут прошел слух, что откинулся и заехал на район новый авторитет, и типа должны решать, кто будет новым "смотрящим". Мы после школы намылились посмотреть на "автора" - он тогда по району ходил, знакомился. Молодой пацан, в наколках, все дела. Поздаровался с нами даже - мы себя сразу такими важными и крутыми почувствовали- офигеть не встать!
В общем, мы на радостях случайно встретили Леху и наваляли ему от души. Просто потому, что время такое было, ни за что.
А на следующий день "автор" приехал к нам в школу, зашел в класс, внимательно осмотрел всех пацанов, подошел к Лехе и спросил:
- Тех хмырей, что тебя вчера избили, я найду и накажу, вне зависимости от твоего желания. Сейчас скажи- в школе тебя кто то обижает?
Знаешь, вот этот момент я на всю жизнь запомнил. У меня ноги подкосились, а сосед мой по парте струйку в штаны пустил.
Но Леха посмотрел на "автора" и тихо но твердо сказал "нет".
Авторитет пристально на него посмотрел, затем повернулся и вышел из класса.
- Ты что, его знаешь? - дружно спросили мы Леху.
- Брат это мой. Из тюрьмы намедни вышел.
Как мы просили у Лехи прощения - описывать не буду, но некоторые реально на коленях ползали и плакали. Страшно было всем - у нас ребята в районе пропадали с концами, хоть и не часто, при этом находили мертвыми даже не всех - кого то не нашли до сих пор.
Леха сказал что зла не держит и брату не жаловался. Но сделать с ним ничего не может - брат сам решает как ему жить.

Через полгода авторитет снова сел, на 7 лет строгача. Эти полгода каждый из нас жил, как на углях - нам реально каждый день было стремно. Приятель мой начал дергаться, я спать не мог - короче, лучше бы нас в лес вывезли и пи..ды дали по полной.

С тех пор я никогда слабых не только не трогаю - но и сам не даю в обиду. Кем бы они не были. Урок усвоил на всю жизнь.

29.

Про "дружбу народов". Уже не один здесь рассказ от "страдальцев"-лопушкофф, которые бедненькими студентиками мучались и голодали на фоне сытых индусов и прочих нацменов. Посмотреть на себя со стороны эти страдальцы не могут, почему они были такими убогими - вопросов сами себе не задают. А зря. Ответ простой, эти, так называемые бедолаги, просто напросто не привыкли уважать сами себя. А кто тогда будет уважать их. Гамно, однозначно, никто никогда и нигде не уважает.

Об этом моя история. Точнее не моя, а известного, уже пожилого, российского ученого, рассказанная не так давно на банкете конференции одного из самых крутых научных сообществ в городишке Сан-Хосе. После войны страна СССР, как известно, не благоденствовала. Жили бедно, ходили в заношенном армейском хэбэ с шинельками и в чиненных-перечиненных чоботах. Но государство на последние деньги строило, например, московский университет, МЭИ, МАИ, МИФИ и оснащало лаборатории самым современным оборудованием, у известных художников заказывало километры картин, стены облицовывало дубовыми и мраморными панелями (причем не для своих загородных дворцов, как нынешняя требуха у власти, а для студентов). Все лучшее детям, включая студентов. Но жить реально было трудно. Общежития были переполнены. Но это не ослабляло, а наоборот усиливало, чувство плеча, оптимизма, коллективизма. Все видели прогресс страны и никого нисколько не пугали эти трудности, тем более тех, кто пережил недавнюю войну. В общежитии, переделанном из старого здания бывшей конторы "рога и копыта" на Мясницкой, кого только не было, из каких только вузов там не делили вареную картошку с селедкой и бутыльком на десятерых. Но никто не ныл и не страдал. И вот однажды, в таком общежитии, наш герой обнаруживает в комнате, куда его заселили за отличную учебу на "секретного физика", вдруг торчащие из под его кровати черные ноги в тряпичных тапках. На улице февраль, окна заткнуты тряпками. В углу стоит буржуйка, в которой догорают ватманские листы бывшей курсовой. И тут голые немытые ноги под кроватью. Вытащенный на божий свет персонаж оказался кем-то похожим на индуса - щуплым почерневшим от холода чуваком, лопочущем что-то на непонятном наречии. На вопрос к соседям - это кто? - те нисколько не удивляясь сказали, да живет тут давно, наверное беженец из Индии от английских империалистов. Мы его прячем от коменданта и кормим. Садись к нам, комарад, позвали соседи чувака за стол. Комарад оказался живым и смешливым, уже вполне освоившим начала русского языка, понятно какого, дозволявшего ему понимать армейские анекдоты. Так он и остался жить в разносортной компании студентов. И хотя одна из кроватей в комнате стала однажды свободной, но выбираться из своего гнезда под кроватью он категорически отказался. Прижился. Время учебы летит быстро, язык камарадом освоился тоже быстро. Сдружился он со всей общагой и даже с комендантом. Оказался каким-то принцем с Цейлона, приехавшем учиться медицине по папиному блату в Москву, но не зная языка, решив освоить его как говорится изнутри. Освоил и его и дорогу на Пироговку, вполне успешно окончил мед. Работал в клинической больнице, пока не вернулся на родину, откуда уже его занесло в Лондон а потом и в Техас. И, само собой, не смог отказать счастливому случаю и не приехать в Сан-Хосе повидать своего старого московского друга, у которого почти год жил под кроватью. Само собой старички расцеловались, а потом на бис спели дуэтом по-русски песняк про Пафнутия и на волне аплодисментов само собой гаудеамус игитур. Подпевал весь многонациональный зал. Лучшего банкета, чес слово, я, благодаря этим стариканам, не видел. Ничто так не укрепляет дружбу народов, как студенческая жизнь. Само собой, если ты не гамно по жизни.

30.

Жили-были мама, папа и маленький сыночек. Мама вечером
уходит куда-то и говорит отцу, что б тот маленького спать
уложил. Ну папа подумал: "Поставлю я ему пластинку со
сказкой, он сам заснёт".Поставил он пластинку, а сам
телевизор пошёл смотреть. Через некоторое время думает:
"Наверно он уже спит, пойду пластинку выключу".
Заходит он в комнату с малышом и видит картину: стоит сын в
кровати, весь красный, пена изо рта бежит, и орёт: ХОЧУ!
ХОЧУ! ХОЧУ! А пластинка играет: Дети, а не хотите ли вы
ска... Дети, а не хотите ли вы ска... Дети, а не хотите ли
вы ска...

32.

Толстый и Тонкий

Давным-давно, в годы моего веселого детства, жили у нас по соседству двое: Толстый и Тонкий. Толстый в свои 22 года отличался завидной упитанностью, при небольшом росте килограммов на сто двадцать; Тонкий же был обычный такой парень, немного моложе и немного повыше. Были они друзьями, а, может даже, и родственниками. Жили люди в то время в нашем городке по-соседски просто, особо не кичились, друг другу помогали, если нужно было.
Дома, в-основном, были, да и сейчас, частные, с полагающимися к ним собаках на приличного размера участках. Как раз о собаках и связанном с этим курьезным случаем и пойдёт речь.
На нашей улице было хорошо известно, что у нас всегда были большие породистые собаки; большинство людей во двор без спроса не заходили; многие и после того как хозяева выходили к воротам, спрашивали если собаки на цепи. Надо сказать, что собак частенько с цепи спускали, чтобы они гуляли во дворе; при этом обычно ворота запирались на железный засов для того чтобы никто чужой не вошёл во двор и чтобы собаки на улицу не выбрались. В тот судьбоносный день ворота оказались почему-то не запертыми, а был накинут небольшой кусок проволоки от калитки на забор для того чтобы калитка не открылась. Так вот, приходят эти двое к нам домой какой-то инструмент просить. Вроде бы носилки. Не знаю, о чём они думали, но, не дожидаясь хозяев, они скидывают проволоку и заходят во двор. А при входе во двор, нужно пройти до угла дома, чтобы увидеть что творится на остальной территории, по-другому не видно. Тут, почуяв чужаков, показываются из-за угла и во всю дурь несутся к воротам, заливаясь лаем, ротвейлер с немецкой овчаркой. Мгновенно оценив ситуацию, Толстый разворачивается на сто восемьдесят градусов. Нарушив все правила гравитации и взаимовыручки, развив невиданную доселе прыть, Толстый вырывается вперёд, выбегает за калитку, захлопывает ее, и, упершись в ворота коленом, ДЕРЖИТ ЕЁ!!! Тонкий подбегает к калитке, дёргает ручку, и ни фига! А оскаленные пасти всё ближе и ближе. Не будь дураком, Тонкий в один мах перепрыгивает двухметровый деревянный забор и оказывается в безопасности. Собакены, поняв, что сочного бекона и сладкой косточки сегодня на обед не видать, тяжело вздохнули и пошли по своим собачьим делам. Вот так у нас на районе появились два новых рекордсмена - один по бегу, другой по прыжкам.

Все совпадения случайны, все случайности-закономерны.
Fluke

33.

Жили-были дед да баба, ели кашу с молоком, вдруг баба как треснет деда по лбу. За что? Да вспомнила, как ты меня невинности лишил. Едят дальше, вдруг дед размахивается и тоже бьет бабу по лбу. За что? Да вспомнил: а она у тебя была?!

34.

Моя тетушка (старшая сестра моего отца) в начале войны, когда немцы дошли до Волги, была отправлена в Германию как "востарбайтер". На сельхозработы. Никогда ничего не рассказывала о том, что там было, единственное, что работала и в Германии, и в Австрии, и во Франции. На мои приставания - что да как? однажды ответила мне: "Лошадь видел? Или ишака? Вот мы такими же животными и были для них". Очень подробно всегда рассказывала как ее освободили. Было это в Германии, именно 9 мая 1945г. совсем рано утром, только светать начало. Жили они в нескольких бараках, обнесенных аккуратным забором, но с охраной. Далее с ее слов. Утром грохот - идет колонна танков, крайний прямо на забор, развалил его, охрана куда-то разбежалась, мы выскочили все из бараков. Были это американцы, когда начали вылазить из танков - одни негры. Мы поначалу думали, что просто чумазые, т.к. танкисты, воду им стали таскать - умыться, а они хохочут. Откуда нам знать, что это негры? Девки все молодые, деревенские, про негров только слышали, никто никогда их не видел.

35.

О зайках и лужайках

Недавно на "Дзене" кто-то написал пост про многодетную яжемать, которая жалуется на тяжёлое материальное положение по причине пятерых детей и неспособности работать из-за давления (при этом ещё мечтает о шестом ребёнке, отчего у меня логикометр сразу весь сломался). И сразу же набежала в комменты толпа проституток с восхищением в её адрес (ну как же, "дети - это счастье" и "здесь скоро будет Азия, если никто рожать не станет") и возмущением по поводу отрицательного отношения к этой "героине" (а одна вообще заявила, что обеспечивать детей должно государство, а не родители, после чего у меня таки что-то отпали сомнения по поводу многодетных). И с воплями, что таки женщинами надо чуть ли не памятники ставить, ведь много детей - это каторжный труд (ну, я так понял, их кто-то НАСИЛЬНО заставлял рожать столько и теперь должны мыкаться, бедные). Что ж, у меня есть больше двух примеров того, как именно они "трудятся". С того же "Дзена", хотя бы:

"Оказывается, администрация деревни, в которой она и ее дети жили, старались хоть как-то ей помочь - в частности, ее обеспечивали дровами и даже некоторыми продуктами... она мало того, что никого не поблагодарила за старания и, наоборот, критиковала практически любую помощь... Журналистам мамаша так и сообщила "у меня пятеро детей, и я не могу работать". Дальше она перечислила, что ей и ее детям нужно для жизни прибавив, что не отказалась бы также от смартфона для старшего ребенка, чтобы ему было комфортно учиться в школе".

"У нас на учете стоит семья: шестеро детей, мать (30лет) беременна седьмым. Когда ее в промежутке между беременностями попробовали трудоустроить, ей не понравилось и она уволилась. Папаша (52 года) бывший зек, не работает - он типа инвалид, но статус не оформлен.Папаня тоже не работает: "Я помогаю Надюше с детьми". При этом Надюша - одинокая мать, которой от опеки была в собственность выделена квартира как сироте. Небольшая, всего 32 кв.м., затем, после рождения 6 ребенка - 900 тысяч на приобретение жилья. Они купили дом, в котором в первую же зиму разморозили отопление и вернулись обратно в квартирку. Их цель- родить 8 детей, чтобы получить от соцзащиты автомобиль. Источник доходов - детские пособия".

У нас в школе была семья - папа, мама и трое деток. Материнский капитал потратили, купив избушку-развалюшку, в которой жить практически нельзя. Казалось бы, мужик в доме - сделай ремонт, подшамань избушечку, как умеешь, утепли, стекла битые замени хотя бы (стекла мы им предлагали, когда окна меняли на пластик, но они отказались). "Денег нет!" Не работали оба. Ладно, детей жаль, они ни при чем - старшие ходили к нам в школу, младшего взяли с дошкольные группы при школе же - взяла горе-родителей на работу, маму уборщицей, папу - рабочим по обслуживанию здания. Папу уволили почти сразу - на работу ходил по настроению, потому что "если вы хотите, чтоб ваши работники приходили на работу вовремя, то обеспечьте транспортом хотя бы". Мама дольше продержалась, потом сама ушла. Так вот в момент, пока папа еще работал, у нас старый деревянный забор вокруг школы меняли на новый. Время конец октября, зима ложится (Сибирь), у этих наших многодетных дров нет, отапливаются газовой плитой. А их все в коллективе жалели. И я в том числе. Посовещались с завхозом, решили им отдать остатки забора (а территория школы огромная, дров на ползимы бы хватило), сотрудники скинулись, чтоб машину по доставке отплатить. Потом приходят: Слушайте, Анна Александровна, ну это же ни в какие ворота - почему он хотя бы грузить не выйдет помочь? Спрашиваю у этого орла, а он мне заявляет: "А почему я должен грузить? Вы же сами предложили помочь, вот и помогайте!"

"– Я многодетная мать, знаете как трудно содержать семерых детей, и восьмой скоро родиться! Вам, что трудно? Жалко пару маек отдать.

Примерно с такими словами эта восьмимать подходила к родителям. Большинство были в шоке от манер этой женщины. Но одна мама пожалела многодетную маму и отнесла ей целый огромный пакет вещей, игрушек, обуви, бутылочек и пелёнок.

Так потом эта яжмать "прославила" добрую женщину: говорила, что та отдала ей тряпки, что вещи все плохие, старые и грязные".

"Их в семье 10 человек.Живут за счёт государства,никто нигде не работает.Им должны все и везде, они достали всех от директора школы до род.комитета".

"Я раньше тоже раздавали вещи. У меня внучка одна и вещи у нее дорогие. Сама по себе внучка очень аккуратная, поэтому вещи все в хорошем состоянии. Перестала раздавать, потому что они обнаглели. Стали приходить домой и в наглую просить. Я раздавали вещи по мере необходимости. Но приходить и требовать, потому что им сейчас надо, это верх наглости".

"Ну а работать она не работала и не спешит, на себя у нее остаются детские пособия, да дядечек периодически обслуживает... Ну в общем, с детьми вечная проблема: своих выведешь с игрушкой во двор погулять -раз - игрушка отжата, велосипедики, самокатики и все, что не дашь, все улетало в руки этой прорвы..."

Ну и наконец вершина всех эти примеров наглости, после которого просто рука уже не поднимется защищать многодетную гопоту с алкашнёй:

"... у нас такая же мамань просто вещи забирала из кабинки какие ей понравились и потом детей в них в сад приводила "ачотакова". Прихожу за сыном, а у него комбеза в кабинке нет, я к воспитателю, она говорит, перед сном гуляли,он в комбезе был... все перерыли, не нашли. Позвонила мужу, он заехал домой, куртку сыну привёз. Через два дня картина маслом..... ведёт мамань двух мальчишек, один из нашей группы, а мальчик постарше, из средней группы, в нашем комбезике, и перчатки на резиночке тоже наши болтаются. ???? Я просто в шоке, подхожу, спрашиваю откуда у неё наш комбез, а она..,, у Кирюши курточка порвалась совсем, ему ходить не в чем, а я видела что вы вашего мальчика в другой курточке приводили, зачем вам две вещи на сезон.... Я ПАЦТАЛОМ. Ну да, сын ходил в куртке, а потом ему комбез купили с запасом-на вырост. То есть, как я поведу ребёнка осенью без верхней одежды домой, её не волновало!! В общем сказала ей, что пусть ребёнка раздевает и сдаёт в группу, а комбез я заберу. Эта дура мне говорит,, ойййй, Кирюша сильно расстроится, может я вам комбез завтра принесу? "..... занавес. Поставила в известность администрацию садика о произошедшем, выяснилось, что практически у каждого мальчика пропадали вещи, но вот так крупно она погорела на нашем комбезе. На родительском собрании маманя была не возмутима,в свое оправдание сказала,, а как я должна четверых детей одевать, вы знаете сколько детские вещи стоят?!""

То есть, я так понял, это ВОТ ТАК многодетные мамаши "заработались", дорогие их защитники (правда, я вангую, до тех пор защитники, пока такие вот детишки в подворотне по башке не дадут, ибо в 14 лет уже на бухло не хватает)? Раздвигая ноги, а потом жалуясь всем на своё бедственно положение, требуя от всех помощи и попросту внаглую воруя вещи? И НЕ СТЫДНО вам таких защищать?

36.

ЛЮБИТЕ ЛИ ВЫ ЛИМОНОВА?

В марте этого года умер Эдуард Лимонов, пожалуй, самый известный из рожденных на Украине русскоязычных писателей после Николая Гоголя и Михаила Булгакова. В 60-е мы оба жили в Харькове, но никогда не пересеклись. Он был старше и покинул этот город до появления общих (как выяснилось позже) знакомых. Впервые я услышал о нем как о поэте-брючнике, который эмигрировал в США. Услышал и забыл. А лет через шесть после моей эмиграции уж не помню кто дал мне его книгу «Это я - Эдичка». Не отрываясь, я прочитал ее с начала и до конца и сразу еще раз. К этому времени мы уже переехали в свой дом в штате Нью-Джерси, но воспоминания о Нью-Йоркском периоде американской жизни были еще свежи. Меня ошеломило с какой искренностью и откровенностью автор передал эмоции, которые испытывает любой новый эмигрант (если он, конечно, не бревно). Каждая строчка напоминала о тех невеселых днях, когда я снова и снова сходил с ума от вырванности из родной почвы, чужести почвы новой, разочарований после попыток применить прежний опыт к новой жизни и полного непонимания законов этой новой жизни.

Второй книгой Лимонова, которую я уже сам купил на Брайтон-Бич, была «Молодой негодяй». Она тоже произвела на меня сильное впечатление, хотя совершенно другого рода. Построением книга напоминала плутовской роман с мастерски размытой границей между вымыслом и реальностью. Действие происходило в Харькове, но не в абстрактном городе с названием Харьков, а в совершенно конкретном, верном в каждой детали. Узнаваемым было все: улицы, памятники, фонтаны, дома, рестораны и даже отдельные скамейки. Более того, все персонажи носили имена и фамилии конкретных людей, полностью соответствовали этим людям, и были описаны с беспощадным реализмом. Некоторых из этой публики я знал, о многих слышал. Всплыли в памяти даже те, кого не вспоминал много лет. В этой ушедшей, но вдруг воскресшей реальности язык персонажей, щедро сдобренный ненормативной лексикой, воспринимался совершенно органично и нисколько не коробил. Задумываться о художественных достоинствах книги мне даже не пришло в голову. Не задумываешься же об архитектуре дома, в котором вырос.

Под впечатлением от прочитанного я постучал в комнату моей мамы, которая жила с нами. С одной стороны мне искренне хотелось поделиться, с другой – немного ее потроллить.
- Мама, помнишь Сашу Верника?
- Конечно, помню. Черный, заикается, а что?
- Да тут есть одна книга из харьковской жизни. Не поймешь, не то воспоминания, не то роман. Среди персонажей много знакомых, в том числе Саша…
- А кто еще?
- Ну, дочка Раисы Георгиевны и ее муж. Да много кого…
- Оставь пожалуйста на журнальном столике, когда будешь уходить на работу!
Я оставил.

Вечером мама ждала меня на кухне. Глаза у нее горели.
- Господи, - сказала она, - ну и дрянь ты мне подсунул. После каждой страницы хочется встать и помыть руки.
- Ну и сколько раз ты мыла руки?
- Не нужно подшучивать над мамой! Прочитала достаточно, чтобы составить мнение.
- Обожди, ты же не можешь быстро читать, у тебя катаракта.
- Мне читала вслух Таня, - (Таня - мамина помощница по дому).
- Ну и как, Тане понравилось?
- Как могло ей понравиться, если там сплошной мат?! Она отказывалась читать, говорила, что не хочет пачкать рот.
- А ты?
- А я пообещала дать ей за чтение отгул. Литература есть литература. Из песни слов не выкинешь.
- Кого-нибудь узнала?
- Лучше бы не узнала. Эта несчастная Аня Рубинштейн. Я работала с ее дядей. Прекрасно помню, как она к нему приходила. Приятная культурная женщина. А этот гад вымазал ее грязью с головы до ног. А Нина Павловна, зав отделением, которую этот идиот опозорил на весь свет. Она училась с нашей Саррой в одной группе. Сарра всегда смеялась, что эта Нина тупая. Даже если и так, профессором стала она, а не Сарра.
Слово «профессор» мама произнесла c особым значением, так как любого носителя этого звания она по умолчанию причисляла к сонму небожителей.

В итоге выяснилось, что мама знает старшее поколение даже лучше, чем я младшее. С утра до вечера она перечисляла кто кому кем приходится, и возмущалась тем, что Лимонов всех оболгал.

Мама прожила долгую и трудную жизнь. В эту жизнь вместились гражданская война, Большой террор, Вторая мировая, эвакуация в сибирское село, смерть старшего сына, борьба с космополитизмом, очереди за едой, советская медицина, потеря всех сбережений в перестройку, и, наконец, смерть мужа, с которым прожила 61 год. Тем не менее, мама всегда оставалась оптимисткой, держалась в курсе последних событий и всегда имела множество знакомых, среди которых слыла светской дамой. Ко времени нашего разговора ей было 93 года. Она была в здравом уме, твердой памяти, ничем серьёзным не болела, но жутко страдала от утраты старых друзей и привычного образа жизни. Той жизни, где есть для кого одеваться и красить губы, где выходишь на улицу и встречаешь знакомых, где сегодня тебя приглашают на кофе, а завтра ты - на обед. «Молодой негодяй» вернул ее в потерянный рай, и этим раем мама меня основательно достала. Я подумал, что хорошо бы переключить ее на кого-нибудь другого, и пригласил гостей. А чтобы они точно приехали, – на плов.

Визиты наших друзей были самым большим праздником для мамы. Она занимала свое почетное место за столом и живо участвовала в общей беседе. У нее находилось что сказать по любому поводу. Вдобавок это «что» всегда было непредсказуемым и часто - забавным. Например, как-то она рассказывала о своей бабушке, которая дожила до 105 лет. На вопрос одного из гостей отчего же бабушка умерла, мама лаконично ответила: «От угара». Разумеется, она имела в виду отравление угарным газом, но молодежь, которой никогда не приходилось топить печь, таких терминов не знала. Одни решили, что речь идет об угаре хмельном, другие – что о любовном. Смеялись. Мама смеялась вместе со всеми. Человеком она была самолюбивым, но не настолько, чтобы напрягать приятное общество.

Нью-йоркские гости появились в доме в воскресенье. Как водится, сели за стол. После того как выпили по нескольку рюмок и утолили первый голод, за столом установилось относительное спокойствие. К этому времени мама уже выбрала достойного собеседника и поспешила начать разговор, который по ее замыслу должен был превратиться в общий:
- Владимир, что вы думаете о Лимонове?
Володя, музыковед, у которого в голове если не Стравинский, то Прокофьев или Шостакович, совершенно искренне спросил:
- Фаня Исаевна, а кто это такой?
Оттого, что выстрел пришелся мимо цели, мама разволновалась:
- Эх, - сказала она в сердцах, - вы, доктор наук, профессор, и не читали Лимонова?! О чем с вами разговаривать?!
И замолчала на несколько минут. Я думаю, этих минут ей хватило чтобы сделать важное заключение: раз о Лимонове не знает профессор, значит Лимонов не тема для светской беседы. Во всяком случае, больше мама о нем не вспоминала. Как я уже говорил, напрягать приятное общество было не в ее правилах.

Прошло, наверное, недели две, и я снова встретился с Володей, теперь на концерте его сына.
- Ты знаешь, - сказал он первым делом, - мне кажется, твоя мама на меня обиделась. Неудобно получилось. Я решил исправиться и прочитал этого «Негодяя» для следующего плова. Впечатление осталось крайне неприятное.
- Из-за мата?
- Да Бог с ним, с матом. Понимаешь, с одной стороны Лимонов строит из себя этакого Генри Миллера. Мол, нет у него ничего запретного и ничего он не стесняется. Но обсуждать табуированные в России темы избегает.
- Что ты имеешь в виду?
- Посуди сам, он описывает богему пусть провинциального, но полуторамиллионного Харькова. Персонажи – сплошные фрики. И ни одного гея и ни одной лесбиянки. Ладно, допустим, что они гении конспирации. Но поверить, что в этой гопкомпании не было ни одного стукача?! Что-то с этим товарищем сильно не так.
А ведь точно, подумал я, именно Генри Миллер. Мог бы и сам догадаться.

С тех пор интерес к Лимонову у меня угас и больше не возвращался. Но, узнав о его смерти, я машинально снял с полки «Молодого негодяя» с пожелтевшими уже страницами. Трудно поверить, но книга показалась мне совершенно новой, вроде бы я ее никогда не читал. Персонажи отошли на второй план. Они сохранили знакомые имена, но превратились в бледные тени с совершенно неинтересными мыслями и поступками. Зато на первый план выплыл быт, густой и телесный как украинский борщ с мясом. Здесь было все: где жили, что ели, что пили, во что одевались, как все это доставали, сколько зарабатывали, привычки, предрассудки… Раньше я его не замечал - уклад того мира был еще слишком привычным и не привлекал внимания. С годами, когда фокус сместился, быт обозначился и приобрел законченность исторического факта. Белинский когда-то назвал «Евгения Онегина» энциклопедией русской жизни. Можете со мной поспорить, но «Молодой негодяй» тоже энциклопедия жизни, советской жизни.

У каждого свой бзик. Я, например, люблю гадать по книгам. Обычно - по тем, которые читаю в данный момент. «Негодяй» для гадания был не лучше и не хуже других. Я задумал номера страницы и строки. Открыв, прочитал: «Анна запнулась. Эд, стесняясь, проглотил рюмку водки». Я не знаю, как поступил бы ты, мой дорогой читатель. Но я поставил перед собой бутылку «Абсолюта», усилием воли превратил ее в «Столичную» за 3.12, налил, пожелал мира праху Эдуарда Лимонова и выпил до дна.

Бонус: харьковские фотографии молодого Лимонова при нажатии на «Источник».

37.

Моя борьба часть 2

Вши,как существа непредсказуемые, что в плохие, в времена, что в хорошие, что в подлые, как жили так и живут они как грызли так и грызут согласно своей специальности и плевать кого им грызть, предпочитая паразитировать в основном на человеке. История произошла в начале двухтысячных. В одной "элитной гимназии" многомиллионного города вдруг приключилась мелкая неприятность. Один "элитный" ребенок подхватил где-то ВШЕЙ! Так как гимназия "Ылитная", то и дети в ней должны учится из "соответствующих" семей. Мама обработала своего детенка и никому не сообщив, отправила его в школу. Так как ребенок был ранее в контакте с другими детьми но об этом никто не знал, о том, что ребенок носитель вшей, то пошла цепочка заболевания. Мамы других детей начинали периодически находить вшей у своих детей и, так же втихоря, проводили домашнюю обработку своих детей. Это же "Ылитная химназия", это же особенные дети, как их могут грызть какие то там "ВШИ"! Спустя год это история, как хорошее говно, всплыла наружу, когда с первого по 11 класс во всех параллелях дети оказались завшивленными. Когда самодеятельность родителей в борьбе с "малыми зверятами", потерпела крах, наконец-то мамки опомнились! Был объявлен священный родительский поход против педикулеза. К делу были подключены: администрация "Элидной гимназии", горздрав, горячая линия минздрава и цельный депутат, который заявил "что уж его авторитета вошки точно испугаются"! В результате, выяснилось, что виноватыми оказались медсестра и врач мед кабинета которые не были оповещены о том, что у них твориться такая хрень, благодаря таким элитным родителям.
Еще больше повезло детям, вошки оказались кусучими, но вполне себе безобидными, заразу инфекционную этот подвид не разносит, а другие подвиды разносят но народу у нас похер, на все, лишь бы им было удобно и хорошо!

38.

Будучи молодыми, мои бабушка и дедушка жили в поселке на золотом прииске восточной части нашей Родины. Молоды они были тогда... Когда появился Коля. Тоже работал на этом прииске. Как бабушку увидел, подошел к деду и говорит:

"Генка, можешь убить и бить меня, но влюбился я в Аллу. Че хочешь делай, а это знай" - дед ему тогда втащил, потом сели они и пили всю ночь. А на утро... Вообщем, стал Коля другом нашей семьи. Все семейные праздники рядом, и всегда говорил: "Люблю ее, не могу!".

Но поползновений никаких не делал. Жил в соседнем доме, помогал всегда по домашним делам. С мамой моей дружил, учил жизни ее. Как и мой дед.

Через 17 лет деда не стало. Бабушка горевала, горевала. Да через 3 года съехались они с Колей, вместе жить стали. А дядь Коля усы разглаживал на семейных вечерах и приговаривал: "Я вот свою любовь 17 лет ждал" - и с любовью на бабушку смотрел. Я мелкий был и совсем ничего не понимал. Но дядь Колю любил!

Через время мама со мной уехала оттуда, мой отец с нами. Был он человек знатно гулящий. По бабам как в магазин ходил. И руку на маму поднимал, даже когда она беременной была. Ушел он вскоре из семьи, да и хорошо. Никаких алиментов никогда не платил, в жизни моей никак не участвовал. Все мама сама.

Тяжко нам было в новом городе. Помню, денег на хлеб даже не было. У мамы получка через 3 дня, занять не у кого. Она и пекла из того, что осталось дома. То ли из муки, то ли из чего еще, я и не помню уж. Помню, что маленьким это понимал. И никогда не просил ни игрушки, ни сладости. Я видел уставшую маму, приходящую с работы. Я сам готовил ей ужин, будучи в первом классе.

Готовил плохо, это я сейчас понимаю. Из всего получался более менее чай. Но мама всегда целовала и говорила "Спасибо!" и с удовольствием ела, с любовью глядя на меня. А я был счастлив. И мечтал скорее встать взрослым и помогать ей. И сделать так, что бы в жизни ее не было невзгод.

Потом появился мужчина в ее жизни. Нет, не так...Мужчина! Я помню, 90-е. У него был мерседес 124, всегда вылизанный и сияющий. Всегда в костюме и безумно обходительный. Забирал маму каждый день с работы, привозил домой. Со сладостями и фруктами. Мама как-то сказала, что давно не кушала похлаву настоящую (сладость такая восточная). На следующий день он привез целый контейнер... попросил друзей из Турции прислать самолетом. Прислали.

Таких ситуаций были 1000. Постепенно мы стали жить вместе, я его всегда называл дядя(имя). Он никогда не претендовал на то, что бы я его называл отцом. Воспитание мое отдавал маме, держался осторожно и порой неловко. Но учил меня... мужским вещам - ремонту, заботе за женщиной, умение держать удар, рыбалке. Эх...это было чертовски здоровское время.

Когда мне было 14 лет, мама умерла. Это...не буду объяснять, насколько мир перевернулся в тот момент. У всей нашей семьи. Отчим стал воспитывать меня один. Было тяжело, он был строгим. Но лучшим. И он был моим папой.

Не выдержав смерть дочери, моя бабушка начинает без остановок пить и за два года сгорает и умирает тоже. Я помню, как стояли мы втроем на их могилах. Похоронены они были вместе. Я, дядь Коля(я его называл дедушкой) и отчим(папа). Мы, чужие друг другу люди. Но роднее нас не было никого.

Прошло много лет, у отца седые волосы), дедушка пишет сообщения о том, что он до сих пор десять раз подтягивается...и говорит, что роднее нас у него нет никого. Я уже взрослый, у меня прекрасная жена.

Папа так и остался холостяком. Когда я прихожу к нему, он говорит, что любит мою маму до сих пор, как в первый день встречи. Дедушка тоже один. Он сказал, что после бабушки любая женщина для него как пластмасса: "Алла, она была настоящая. Я ждал 17 лет, а ей осталось теперь дождаться меня. Генка тоже дождется, я ее не обижал ведь!"

А я... Еще в молодости я сделал вывод: Кровные узы ничто в этой жизни. Меня воспитали и подняли совершенно два чужих человека. Мой дед и папа. А мне осталось их не подвести.

39.

«СИДИМДОМА», ждём чего-то …

Сидим дома. Гречку съели, -
На диету с бабкой сели
И стали мы поститься …
Мы привыкли, но желудок еды просит!

Перестали мы молиться, -
Стала бабка материться:
Президента не забыла, -
Нецензурно нашу Власть она поносит …

Волонтёры позвонили, -
Нам «услугу» предложили,
Очень вежливо приятно
Предложили в «Глобусе» еду купить.

Разъяснили мне понятно,
Что доставят всё бесплатно
На такси согласно смете …
Но за еду придётся лично мне платить!

Я сказал, что денег нету …
Мы продолжили диету
Выживать мы продолжаем,
Хотя жизнь давно похожа на говно!

Я без курева страдаю,
Власть свою в душе ругаю
И Мишустина – премьера:
Он налогами нас душит и давно …

У меня, пенсионера,
Не пропала ещё вера:
Обещал недавно тыщи
Губернатор Воробьёв мне подарить:

Я живу сейчас в Мытищи.
Он сказал, - четыре тыщи
Может сразу заплатить, -
Чтоб «коронавирус» смог я пережить!

Я поверил, стал звонить.
Жена рядышком сидит:
В это верила и знала, -
За веру женщину Вы, люди, не судите …

Долго музыка играла!
Потом девушка сказала, -
Её голос сразу я узнал:
- Губернатор занят, позже позвоните …

Три часа звонил и ждал, -
Тот же голос отвечал …
Осознал я, но не сразу:
У девушки – зараза - «коронавирус»!

Я звонил четыре раза, -
Отвечала мне «зараза» …
От её ответов – одурели
И надежда наша вся пошла на минус …

Экономно хлеб мы ели.
Умирать мы не хотели, -
Нам хотелось чуточку пожить:
О «заначке» жена вспомнила, достала.

«Червячка чтоб заморить», -
Решили хлеба мы купить
Мы сосчитали все рубли …
Их в заначке оказалось очень мало …

Сосчитать всё же могли, -
В магазин потом пошли.
Он был на первом этаже, -
Мы жили в том же доме – на втором.

Признаюсь, были в кураже.
В магазин вошли уже, -
Попасть хотели в «сказку» …
Попали с бабкой в сказочный дурдом:

У прилавка – мужик в каске.
Лицо закрыто маской …
И, вскинув кверху автомат,
А атаку вдруг на нас мужик пошёл?!

Нас спросил он хамовато:
- Почему Вы здесь, ребята,
Злостно нарушаете закон?
Придётся мне составить протокол …


Шепнул бабке я: ОМОН!
От неё вдруг слышу стон, -
У ней ноги подкосились …
Я не выдержал. Омоновцу – сказал:

- Вы, ребята, знать, сбесились!
Вы зачем сюда явились, -
Посмешище Вы нации …
Кто издеваться Вам над нами приказал?

Мы в «самоизоляции»
Живём, как в оккупации.
Вы – подлые фашисты!
Хотите стариков отправить на погост …

Тут омоновец плечистый
И, видать, душою чистый,
Мне ответил простовато, -
Ответил очень искренне и просто:

- Мы, конечно, виноваты!
Но, поймите, что солдаты
Выполнять должны приказ .
Вы, надеюсь, знаете – кто у нам главком?

Я напрягся. В тот же час
Вспомнил «путинский указ» …
И мне стало очень грустно, -
Понял, для чего поставлен здесь омон!

В кошельке уж было пусто.
Купив хлеба и капусты,
Вышли мы из магазина, -
Омоновец нас до квартиры проводил!

Знать, на то была причина:
Не похож он на кретина!
И парень этот – не дебил …
И я омоновца в душе своей простил!

Дома «телек» я включил.
Премьер снова удивил:
Налоги ввёл на вклады, -
На это президент согласье ему дал …

Я молчу, но бабка рада, -
У нас нету в банке вклада!
Она этим и гордится …
По бумажке Путин текст потом читал.

Жена снова матерится, -
Дать ему п.... грозится.
Если даст – ему писец!
Не спасут поправки к конституции …

Тут и повести – конец:
Понял кто, тот – молодец!
Не понял «нации отец», -
Устали все от властной проституции!

Акындрын – 14.04.2020

40.

Я был очень близок со своим дедом и думал, что я знал о нём почти всё, но оказалось, это не так. После недавнего разговора с матерью и её двоюродным братом я выявил одну страницу его биографии, которой и делюсь с Вами. Мне кажется, что эта история интересна. Предупреждаю, будет очень длинно.

Все описываемые имена, места, и события подлинные.

"Памятник"

Эпиграф 1: "Делай, что должно, и будь, что будет" (Рыцарский девиз)
Эпиграф 2: "Если не я за себя, то кто за меня? А если я только за себя, то кто я? И если не сейчас, то когда?" (Гилель)
Эпиграф 3: "На чём проверяются люди, если Войны уже нет?" (В.С. Высоцкий)

Есть в Гомельщине недалеко от Рогачёва крупное село, Журавичи. Сейчас там проживает человек девятьсот, а когда-то, ещё до Войны там было почти две с половиной тысячи жителей. Из них процентов 60 - белорусы, с четверть - евреи, а остальные - русские, латыши, литовцы, поляки, и чехи. И цыгане - хоть и в селе не жили, но заходили табором нередко.

Место было живое, торговое. Мельницы, круподёрки, сукновальни, лавки, и, конечно, разные мастерские: портняжные, сапожные, кожевенные, стекольные, даже часовщик был. Так уж издревле повелось, белорусы и русские больше крестьянствовали, латыши и литовцы - молочные хозяйства вели, а поляки и евреи ремесленничали. Мой прадед, например, кузню держал. И прапрадед мой кузнецом был, и прапрапра тоже, а далее я не ведаю.

Кузнецы, народ смекалистый, свои кузни ставили на дорогах у самой окраины села, в отличие от других мастеров, что селились в центре, поближе к торговой площади. Смысл в этом был большой - крестьяне с хуторов, деревень, и фольварков в село направляются, так по пути, перед въездом, коней перекуют. Возвращаются, снова мимо проедут, прикупят треноги, кочерги, да ухваты, ведь таскать их по селу смысла нет.

Но главное - серпы, основной хлеб сельского кузнеца. Лишь кажется, что это вещь простая. Ан нет, хороший серп - работа штучная, сложная, больших денег стоит. Он должен быть и хватким, и острым, и заточку долго держать. Хороший крестьянин первый попавшийся серп никогда не возьмёт. Нет уж, он пойдёт к "своему" кузнецу, в качестве чьей работы уверен. И даже там он с десяток-два серпов пересмотрит и перещупает, пока не выберет.

Всю позднюю осень и зиму кузнец в работе, с утра до поздней ночи, к весне готовится. У крестьян весной часто денег не было, подрастратили за долгую зиму, так они серпы на зерно, на льняную ткань, или ещё на что-либо меняли. К примеру, в начале двадцатых, мой прадед раз за серп наган с тремя патронами заполучил. А коли крестьянин знакомый и надёжный, то и в долг товар отдавали, такое тоже бывало.

Прадед мой сына своего (моего деда) тоже в кузнецы прочил, да не срослось. Не захотел тот ремесло в руки брать, уехал в Ленинград в 1939-м, в институт поступать. Летом 40-го вернулся на пару месяцев, а осенью 1940-го был призван в РККА, 18-летним парнишкой. Ушёл он из родного села на долгие годы, к расстройству прадеда, так и не став кузнецом.

Впрочем, время дед мой зря не терял, следующие пяток лет было, чем заняться. Мотало его по всей стране, Ленинград, Кавказ, Крым, и снова Кавказ, Смоленск, Польша, Пруссия, Маньчжурия, Корея, Уссурийск. Больших чинов не нажил, с 41-го по 45-ый - взводный. Тот самый Ванька-взводный, что днюет и ночует с солдатами. Тот самый, что матерясь взвод в атаку поднимает. Тот самый, что на своём пузе на минное поле ползёт, ведь меньше взвода не пошлют. Тот самый, что на своих двоих километры меряет, ведь невелика шишка лейтенант, ему виллис не по ранжиру.

Попал дед в 1-ую ШИСБр (Штурмовая Инженерно-Сапёрная Бригада). Штурмовики - народ лихой, там слабаков не держат. Где жарко, туда их и посылают. И долго штурмовики не живут, средние потери 25-30% за задание. То, что дед там 2.5 года протянул (с перерывом на ранение) - везение, конечно. Не знаю если он в ШИСБр сильно геройствовал, но по наградным листам свои награды заработал честно. Даже на орден Суворова его представляли, что для лейтенанта-взводного случай наиредчайший. "Спины не гнул, прямым ходил. И в ус не дул, и жил как жил. И голове своей руками помогал."

Лишь в самом конце, уже на Японской, фартануло, назначили командиром ОЛПП (Отдельного Легкого Переправочного Парка). Своя печать, своё хозяйство, подчинение комбригу, то бишь по должности это как комбат. А вот звание не дали, как был вечный лейтенант, так и остался, хотя замполит у него старлей, а зампотех капитан. И такое бывало. Да и чёрт с ним, со званием, не звёздочки же на погонах главное. Выжил, хоть и штопаный, уже ладно.

Пролетело 6 лет, уже лето 1946-го. Первый отпуск за много лет. Куда ехать? Вопрос даже не стоит. Велика страна, но места нет милей, чем родные Журавичи. От Уссурийска до Гомельщины хоть не близкий свет, но летел как на крыльях. Только ехал домой уже совсем другой человек. Наивный мальчишка давно исчез, а появился матёрый мужик. Небольшого роста, но быстрый как ртуть и опасный как сжатая пружина. Так внешне вроде ничего особого, но вот взгляд говорил о многом без слов.

Ещё в 44-м, когда освобождали Белоруссию, удалось побывать в родном селе пару часов, так что он видел - отчий дом уцелел. Отписался родителям, что в эвакуации были - "немцев мы прогнали навсегда, хата на месте, можете возвращаться." Знал, что его родители и сёстры ждут, и всё же, что-то на душе было не так, а что - и сам понять не мог.

Вернулся в родной дом в конце августа 1946-го, душа пела. Мать и сёстры от радости сами не свои, отец обнял, долго отпускать не хотел, хоть на сантименты был скуп. Подарки раздал, отобедал, чем Господь благословил и пошёл хозяйство осматривать. Село разорено, голодновато, но ничего, прорвёмся, ведь дома и стены помогают.

А работы невпроворот. Отец помаленьку опять кузню развернул, по договору с колхозом стал работать и чуток частным образом. На селе без кузнеца никак, он всей округе нужен. А молотобойца где взять? Подкосила Война, здоровых мужиков мало осталось, все нарасхват. Отцу далеко за 50, в одиночку в кузне очень тяжело. Да и мелких дел вагон и маленькая тележка: ограду починить, стены подлатать, дров наколоть, деревья окопать, и т.д. Пацаном был, так хозяйственных дел чурался, одно шкодство, да гульки на уме, за что был отцом не раз порот. А тут руки, привыкшие за полдюжину лет к автомату и сапёрной лопатке, сами тянулись к инструментам. Целый день готов был работать без устали.

Всё славно, одно лишь плохо. Домой вернулся, слабину дал, и ночью начали одолевать сны. Редко хорошие, чаще тяжёлые. Снилось рытьё окопов и марш-бросок от Выборга до Ленинграда, дабы вырваться из сжимающегося кольца блокады. Снилась раскалённая Военно-Грузинская дорога и неутолимая жажда. Снился освобождённый лагерь смерти у города Прохладный и кучи обуви. Очень большие кучи. Снилась атака на высоту 244.3 у деревни Матвеевщина и оторванная напрочь голова Хорунженко, что бежал рядом. Снилась проклятая высота 199.0 у села Старая Трухиня, осветительные ракеты, свист мин, мокрая от крови гимнастёрка, и вздутые жилы на висках у ординарца Макарова, что шептал прямо в ухо - "не боись, командир, я тебя не брошу." Снились обмороженные чёрно-лиловые ноги с лопнувшей кожей ординарца Мешалкина. Снился орущий от боли ординарец Космачёв, что стоял рядом, когда его подстрелил снайпер. Снился ординарец Юхт, что грёб рядом на понтоне, срывая кожу с ладоней на коварном озере Ханко. Снился вечно улыбающийся ротный Оккерт, с дыркой во лбу. Снился разорванный в клочья ротный Марков, который оступился, показывая дорогу танку-тральщику. Снился лучший друг Танюшин, командир разведвзвода, что погиб в 45-м, возвращаясь с задания.

Снились горящие лодки у переправы через реку Нарев. Снились расстрелянные власовцы в белорусском лесочке, просящие о пощаде. Снился разбомблённый госпиталь у переправы через реку Муданьцзян. Снились три стакана с водкой до краёв, на донышке которых лежали ордена, и крики друзей-взводных "пей до дна".

Иногда снился он, самый жуткий из всех снов. Горящий пароход "Ейск" у мыса Хрони, усыпанный трупами заснеженный берег, немецкие пулемёты смотрящие в упор, и расстрельная шеренга мимо которой медленно едет эсэсовец на лошади и на хорошем русском орёт "коммунисты, командиры, и евреи - три шага вперёд."

И тогда он просыпался от собственного крика. И каждый раз рядом сидела мама. Она целовала ему шевелюру, на щёку капало что-то тёплое, и слышался шёпот "майн зунеле, майн тайер кинд" (мой сыночек, мой дорогой ребёнок).
- Ну что ты, мама. Я что, маленький? - смущённо отстранял он её. - Иди спать.
- Иду, иду, я так...
Она уходила вглубь дома и слышалось как она шептала те же самые слова субботнего благословения детям, что она говорила ему в той, прошлой, почти забытой довоенной жизни.
- Да осветит Его лицо тебя и помилует тебя. Да обратит Г-сподь лицо Своё к тебе и даст тебе мир.

А он потом ещё долго крутился в кровати. Ныло плохо зажившее плечо, зудел шрам на ноге, и саднила рука. Он шёл на улицу и слушал ночь. Потом шёл обратно, с трудом засыпал, и просыпался с первым лучом солнца, под шум цикад.

Днём он работал без устали, но ближе к вечеру шёл гулять по селу. Хотелось повидать друзей и одноклассников, учителей, и просто знакомых.

Многих увидеть не довелось. Из 20 пацанов-одноклассников, к 1946-му осталось трое. Включая его самого. А вот знакомых повстречал немало. Хоть часть домов была порушена или сожжена, и некоторые до сих пор стояли пустыми, жизнь возрождалась. Возвращались люди из армии, эвакуации, и германского рабства. Это было приятно видеть, и на сердце становилось легче.

Но вот одно тяготило, уж очень мало было слышно разговоров на идиш. До войны, на нём говорило большинство жителей села. Все евреи и многие белорусы, русские, поляки, и литовцы свободно говорили на этом языке, а тут как корова языком слизнула. Из более 600 аидов, что жили в Журавичах до войны, к лету 1946-го осталось не более сотни - те, кто вернулись из эвакуации. То же место, то же название, но вот село стало совсем другим, исчез привычный колорит.

Умом-то он понимал происходящее. Что творили немцы, за 4 года на фронте, повидал немало. А вот душа требовала ответа, хотелось знать, что же творилось в родном селе. Но вот удивительное дело, все знакомые, которых он встречал, бродя по селу, напрочь не хотели ничего говорить.

Они радостно встречали его, здоровались, улыбались, сердечно жали руку, даже обнимали. Многие расспрашивали о здоровье, о местах, куда заносила судьба, о полученных наградах, о службе, но вот о себе делились крайне скупо. Как только заходил разговор о событиях недавно минувших, все замыкались и пытались перевести разговор на другую тему. А ежели он продолжал интересоваться, то вдруг вспоминали про неотложные дела, что надо сделать прямо сейчас, вежливо прощались, и неискренне предлагали зайти в другой раз.

После долгих расспросов лишь одно удалось выяснить точно, сын Коршуновых при немцах служил полицаем. Коршуновы были соседи моих прадеда и прабабушки. Отец, мать и трое сыновей. С младшим, Витькой, что был лишь на год моложе, они дружили. Вместе раков ловили, рыбалили, грибы собирали, бегали аж в Довск поглазеть на самого маршала Ворошилова, да и что греха таить, нередко шкодничали - в колхозный сад лазили яблоки воровать. В 44-м, когда удалось на пару часов заглянуть в родное село, мельком он старого Коршунова видал, но поговорить не удалось. Ныне же дом стоял заколоченный.

Раз вечерком он зашёл в сельский клуб, где нередко бывали танцы под граммофон. Там он и повстречал свою бывшую одноклассницу, что стала моей бабушкой. Она тоже вернулась в село после 7-ми лет разлуки. Окончив мединститут, она работала хирургом во фронтовом госпитале. К 46-му раненых осталось в госпитале немного, и она поехала в отпуск. Её тоже, как и его, тянуло к родному дому.

От встречи до предложения три дня. От предложения до свадьбы шесть. Отпуск - он короткий, надо жить сейчас, ведь завтра может и не быть. Он то об этом хорошо знал. Днём работал и готовился к свадьбе, а вечерами встречались. За пару дней до свадьбы и произошло это.

В ту ночь он спал хорошо, тяжких снов не было. Вдруг неожиданно проснулся, кожей ощутив опасность. Сапёрская чуйка - это не хухры-мухры. Не будь её, давно бы сгинул где-нибудь на Кавказе, под Спас-Деменском, в Польше, или Пруссии. Рука сама нащупала парабеллум (какой же офицер вернётся с фронта без трофейного пистолета), обойма мягко встала в рукоятку, тихо лязгнул передёрнутый затвор, и он бесшумно вскочил с кровати.

Не подвела чуйка, буквально через минуту в дверь раздался тихий стук. Сёстры спали, а вот родители тут же вскочили. Мать зажгла керосиновую лампу. Он отошёл чуть в сторонку и отодвинул щеколоду. Дверь распахнулась, в дом зашёл человек, и дед, взглянув на него, аж отпрянул - это был Коршунов, тот самый.

Тот, увидев смотрящее на него дуло, тут же поднял руки.
- Вот и довелось свидеться. Эка ты товарища встречаешь, - сказал он.
- Ты зачем пришёл? - спросил мой прадед.
- Дядь Юдка, я с миром. Вы же меня всю жизнь, почитай с пелёнок, знаете. Можно я присяду?
- Садись. - разрешил прадед. Дед отошёл в сторону, но пистолет не убрал.
- Здрасте, тётя Бейла. - поприветствовал он мою прабабушку. - Рад, что ты выжил, - обратился он к моему деду, - братки мои, оба в Красной Армии сгинули. Дядь Юдка, просьба к Вам имеется. Продайте нашу хату.
- Что? - удивился прадед.
- Мать померла, братьев больше нету, мы с батькой к родне подались. Он болеет. Сюда возвращаться боязно, а денег нет. Продайте, хучь за сколько. И себе возьмите часть за труды. Вот все документы.
- Ты, говорят, у немцев служил? В полицаи подался? - пристально глянул на него дед
- Было дело. - хмуро признал он. - Только, бабушку твою я не трогал. Я что, Дину-Злату не знаю, сколько раз она нас дерунами со сметаной кормила. Это её соседи убили, хоть кого спроси.
- А сестру мою, Мате-Риве? А мужа её и детей? А Файвеля? Тоже не трогал? - тихо спросла прабабушка.
- Я ни в кого не стрелял, мамой клянусь, лишь отвозил туда, на телеге. Я же человек подневольный, мне приказали. Думаете я один такой? Ванька Шкабера, к примеру, тоже в полиции служил.
- Он? - вскипел дед
- Да не только он, батька его, дядя Коля, тоже. Всех перечислять устанешь.
- Сейчас ты мне всё расскажешь, как на духу, - свирепо приказал дед и поднял пистолет.
- Ты что, ты что. Не надо. - взмолился Коршунов. И поведал вещи страшные и немыслимые.

В начале июля 41-го был занят Рогачёв (это городок километров 40 от Журавичей), потом через пару недель его освободили. Примерно месяц было тревожно, но спокойно, хоть и власти, можно сказать, не было. Но в августе пришли немцы и начался ад. Как будто страшный вирус напал на людей, и слетели носимые десятилетиями маски. Казалось, кто-то повернул невидимый кран и стало МОЖНО.

Начали с цыган. По правде, на селе их никогда не жаловали. Бабы гадали и тряпки меняли, мужики коней лечили.. Если что-то плохо лежало, запросто могли украсть. Теперь же охотились за ними, как за зверьми, по всей округе. Спрятаться особо было негде, на севере Гомельской области больших лесов или болот нету. Многих уничтожали на месте. Кое-кого привозили в Журавичи, держали в амбаре и расстреляли чуть позже.

Дальше настало время евреев. В Журавичах, как и в многих других деревнях и сёлах Гомельщины, сначала гетто было открытым. Можно было сравнительно свободно передвигаться, но бежать было некуда. В лучшем случае, друзья, знакомые, и соседи равнодушно смотрели на происходящее. А в худшем, превратились в монстров. О помощи даже речь не шла.

Коршунов рассказал, что соседи моей прапрабабушки решили поживиться. Те самые соседи, которых она знала почти 60 лет, с тех пор как вышла замуж и зажила своим домом. Люди, с которыми, казалось бы, жили душа в душу, и при трёх царях, и в страшные годы Гражданской войны и позже, при большевиках. Когда она вышла из дома по делам, среди бела дня они начали выносить её нехитрый скарб. Цена ему копейка в базарный день, но вернувшись и увидев непотребство, конечно, она возмутилась. Её и зарубили на собственном дворе. И подобных случаев было немало.

В полицаи подались многие, особенно те, кто помоложе. Им обещали еду, деньги и барахлишко. Они-то, в основном, и ловили людей по окрестным деревням и хуторам. Осенью всех пойманных и местных согнали в один конец села, а чуть позже вывезли за село, в Больничный лес. Метров за двести от дороги, на опушке, был небольшой овражек, там и свершилось кровавое дело. Немцам даже возиться особо не пришлось, местных добровольцев хватало.

Коршунов закончил свой рассказ. Дед был хмур, уж слишком много знакомых имён Коршунов упомянул. И убитых и убийц.
- Так чего ты к нам пришёл? Чего к своим дружкам за помощью не подался? - спросил прадед.
- Дядя Юдка, так они же сволочи, меня Советам сдадут на раз-два. А если не сдадут, за дом все деньги заберут себе, а то я их не знаю. А вы человек честный. Помогите, мне не к кому податься.
Прадед не успел ответить, вмешался мой дед.
- Убирайся. У меня так и играет всё шлёпнуть тебя прямо сейчас. Но в память о братьях твоих, что честно сражались, и о былой дружбе, дам тебе уйти. На глаза мне больше не попадайся, а то будет худо. Пшёл вон.
- Эх. Не мы такие, жизнь такая, - понуро ответил Коршунов и исчез в ночи.

(К рассказу это почти не относится, но, чтобы поставить точку, расскажу. Коршунов пошёл к знакомым с той же просьбой. Они его и выдали. Был суд. За службу в полиции и прочие грехи он получил десятку плюс три по рогам. Дом конфисковали. Весь срок он не отсидел, по амнистии вышел раньше. В конце 50-х он вернулся в село и стал работать трактористом в колхозе.)

- Что мне с этим делать? - спросил мой дед у отца. - Как вспомню бабушку, Галю, Эдика, и всех остальных, сердце горит. Я должен что-то предпринять.
- Ты должен жить. Жить и помнить о них. Это и будет наша победа. С мерзавцами власть посчитается, на то она и власть. А у тебя свадьба на носу.

После женитьбы дед уехал обратно служить в далёкий Уссурийск и в родное село вернулся лишь через несколько лет, всё недосуг было. В 47-м пытался в академию поступить, в 48-м бабушка была беременна, в 49-м моя мать только родилась, так что попал он обратно в Журавичи лишь в 50-м.

Ожило село, людьми пополнилось. Почти все отстроились. Послевоенной голодухи уже не было (впрочем, в Белоруссии всегда бульба с огорода спасала). Жизнь пошла своим чередом. Как и прежде пацаны купались в реке, девчонки вязали венки из одуванчиков, ходил по утрам пастух, собирая коров на выпас, и по субботам в клубе крутили кино. Только вот когда собирали ландыши, грибы, и землянику, на окраину Больничного леса старались не заходить.

"Вроде всё как всегда, снова небо, опять голубое. Тот же лес, тот же воздух, и та же вода...", но вот на душе у деда было как то муторно. Нет, конечное дело, навестить село, сестёр, которые к тому времени уже повыходили замуж, посмотреть на племяшей и внучку родителям показать было очень приятно и радостно. Только казалось, про страшные дела, что творились совсем недавно, все или позабыли или упорно делают вид, что не хотят вспоминать.

А так отпуск проходил очень хорошо. Отдыхал, помогал по хозяйству родителям, и с удовольствием нянчился с племянниками и моей мамой, ведь служба в Советской Армии далеко не сахар, времени на игры с ребёнком бывало не хватало. Всё замечательно, если бы не сны. Теперь, помимо всего прочего, ночами снилась бабушка, двое дядьёв, двое тётушек, и 5 двоюродных. Казалось, они старались ему что-то сказать, что-то важное, а он всё силился понять их слова.

В один день осенила мысль, и он отправился в сельсовет. Там работало немало знакомых, в том числе бывший квартирант родителей, Цулыгин, который когда-то, в 1941-м, и убедил моих прадеда и прабабушку эвакуироваться. Сам он, во время Войны был в партизанском отряде.
- Я тут подумал, - смущаясь сказал дед. - Ты же знаешь, сколько в нашем селе аидов и цыган убили. Давай памятник поставим. Чтобы помнили.
- Идея неплохая, - ответил ему Цулыгин. - Сейчас, правда, самая горячая пора. Осенью, когда всё подутихнет, обмозгуем, сделаем всё по-людски.

В 51-м семейство снова поехало в отпуск в Журавичи. Отпуск, можно сказать, проходил так же как и в прошлый раз. И снова дед пришёл в сельсовет.
- Как там насчёт памятника? - поинтересовался он.
- Видишь ли, - убедившись что их никто не слышит, пряча взгляд, ответил Цулыгин, - Момент сейчас не совсем правильный. Вся страна ведёт борьбу с агентами Джойнта. Ты пойми, памятник сейчас как бы ни к месту.
- А когда будет к месту?
- Посмотрим. - уклонился от прямого ответа он. - Ты это. Как его. С такими разговорами, особо ни к кому не подходи. Я то всё понимаю, но с другими будь поосторожнее. Сейчас время такое, сложное.

Время и впрямь стало сложное. В пылу борьбы с безродными космополитами, в армии начали копать личные дела, в итоге дедова пятая графа оказалась не совсем та, и его турнули из СА, так и не дав дослужить всего два года до пенсии. В 1953-м семья вернулась в Белоруссию, правда поехали не в Журавичи, а в другое место.

Надо было строить новую жизнь, погоны остались в прошлом. Работа, садик, магазин, школа, вторая дочка. Обыкновенная жизнь обыкновенного человека, с самыми обыкновенными заботами. Но вот сны, они продолжали беспокоить, когда чаще, когда реже, но вот уходить не желали.

В родное село стали ездить почти каждое лето. И каждый раз терзала мысль о том, что сотни людей погибли страшной смертью, а о них не то что не говорят, даже таблички нету. У деда крепко засела мысль, надо чтобы всё-таки памятник поставили, ведь времена, кажется, поменялись.

И он начал ходить с просьбами и писать письма. В райком, в обком, в сельсовет, в местную газету, и т.д. Регулярно и постоянно. Нет, он, конечно, не был подвижником. Естественно, он не посвящал всю жизнь и силы одной цели. Работа школьного учителя, далеко не легка, и если подходить к делу с душой, то требует немало времени. Да и повседневные семейные заботы никто не отменял. И всё же, когда была возможность и время, писал письмо за письмом в разные инстанции и изредка ходил на приёмы к важным и не важным чинушам.

Возможно, будь он крупным учёным, артистом, музыкантом, певцом, или ещё кем-либо, то его бы услышали. Но он был скромный учитель математики, а голоса простых людей редко доходит то ушей власть имущих. Проходил год за годом, письма не находили ответа, приёмы не давали пользы, и даже в тех же Журавичах о событиях 1941-го почти забыли. Кто постарше, многие умерли, разъехались, или просто, не желали прошлое ворошить. А для многих кто помладше, дела лет давно минувших особого интереса не представляли.

Хотя, безусловно, о Войне помнили, не смотря на то, что День Победы был обыкновенный рабочий день. Иногда проводились митинги, говорились правильные речи, но о никаких парадах с бряцаньем оружия и разгоном облаков даже речи не шло. Бывали и съезды ветеранов, дед и сам несколько раз ездил в Смоленск на такие.

На государственном уровне слагались поэмы о героизме советских солдат, ставились монументы, и снимались кино. Чем больше проходило времени, тем больше становилось героев, а вот о погибших за то что у них была неправильная национальность, практически никто и не вспоминал. Фильмы дед смотрел, книги читал, на встречи ездил и... продолжал просить о памятнике в родном селе. Когда он навещал Журавичи летом, некоторые даже хихикали ему вслед (в глаза опасались - задевать напрямую ШИСБровца, хотя и бывшего, было небезопасно). Наверное, его последний бой - бой за памятник - уже нужен был ему самому, ведь в его глазах это было правильно.

Правду говорят, чудеса редко, но случаются. В 1965-м памятник всё-таки поставили. Может к юбилею Победы, может просто время пришло, может кто-то важный разнарядку сверху дал, кто теперь скажет. Ясное дело, это не было нечто огромное и величественное. Унылый серый бетонный обелиск метра 2.5 высотой и несколько уклончивой надписью "Советским Гражданам, расстрелянным немецко-фашистскими захватчиками в годы Великой Отечественной Войны" Это было не совсем то, о чём мечтал дед, без имён, без описания событий, без речей, но главное всё же сбылось. Теперь было нечто, что будет стоять как память для живых о тех, кого нет, и вечный укор тем, кто творил зло. Будет место, куда можно принести букет цветов или положить камешек.

Конечно, я не могу утверждать, что памятник появился именно благодаря его усилиям, но мне хочется верить, что и его толика трудов в этом была. Я видел этот мемориал лет 30 назад, когда был младшеклассником. Не знаю почему, но он мне ярко запомнился. С тех пор, во время разных поездок я побывал в нескольких белорусских деревнях, и нигде подобных памятников не видел. Надеюсь, что они есть. Может, я просто в неправильные деревни заезжал.

Удивительное дело, но после того как обелиск поставили, плохие сны стали сниться деду намного реже, а вскоре почти ушли. В 2015-м в Журавичах поставили новый памятник. Красивый, из красного мрамора, с белыми буквами, со всеми грамотными словами. Хороший памятник. Наверное совпадение, но в том же году деда снова начали одолевать сны, которые он не видел почти 50 лет. Сны, это штука сложная, как их понять???

Вот собственно и всё. Закончу рассказ знаменитым изречением, автора которого я не знаю. Дед никогда не говорил эту фразу, но мне кажется, он ею жил.

"Не бойся врагов - в худшем случае они лишь могут тебя убить. Не бойся друзей - в худшем случае они лишь могут тебя предать. Но бойся равнодушных - они не убивают и не предают, но только с их молчаливого согласия существует на земле предательства и убийства."

41.

Во время поездки на Эльбрус экскурсовод в горах рассказывает примерно следующую местную легенду: - Видите вон ту скалу? Говорят, давным-давно в соседних аулах жили чудесный юноша и прекрасная девушка. В первый раз увидев друг друга, они решили во чтобы то не стало пожениться, так сильна была их любовь. Но их родители были категорически против брака, ведь отец невесты был богат, имел большой дом и много баранов, а родители юноши были бедны и еле-еле сводили концы с концами. Но родители юноши происходили хоть и из обедневшего, но древнего и знатного рода, а родители невесты не могли похвастаться знатным происхождением. И вот, совсем отчаявшись пожениться, юноша и девушка решили свести счеты с жизнью. Вместе они поднялись на гору, нашли крутой обрыв, взялись за руки и, разбежавшись, собрались прыгать. Юноша прыгнул, а девушка, испугавшись смерти, в последнюю секунду бросила его руку и остановилась у самого края. Юноша упал на дно глубокого ущелья и разбился, а на том месте, куда он упал, выросло растение. Как думаете, как оно называлось? - Дикая роза! Лилия! Мак! Барбарис! - послышались голоса пассажиров автобуса. - Лопух! - громким басом авторитетно заявил водитель.

42.

Война в Хуторовке

(Рассказал Александр Васильевич Курилкин 1935 года рождения)

Вы за мной записываете, чтобы люди прочли. Так я прошу – сделайте посвящение всем детям, которые застали войну. Они голодали, сиротствовали, многие погибли, а другие просто прожили эти годы вместе со всей страной. Этот рассказ или статья пусть им посвящается – я вас прошу!

Как мы остались без коровы перед войной, и как война пришла, я вам в прошлый раз рассказал. Теперь – как мы жили. Сразу скажу, что работал в колхозе с 1943 года. Но тружеником тыла не являюсь, потому что доказать, что с 8 лет работал в кузнице, на току, на полях - не представляется возможным. Я не жалуюсь – мне жаловаться не на что – просто рассказываю о пережитом.

Как женщины и дети трудились в колхозе

Деревня наша Хуторовка была одной из девяти бригад колхоза им. Крупской в Муровлянском районе Рязанской области. В деревне было дворов пятьдесят. Мы обрабатывали порядка 150 га посевных площадей, а весь колхоз – примерно 2000 га черноземных земель. Все тягловые функции выполнялись лошадьми. До войны только-только началось обеспечение колхозов техникой. Отец это понял, оценил, как мы теперь скажем, тенденцию, и пошел тогда учиться на шофера. Но началась война, и вся техника пошла на фронт.
За первый месяц войны на фронт ушли все мужчины. Осталось человек 15 - кто старше 60 лет и инвалиды. Работали в колхозе все. Первые два военных года я не работал, а в 1943 уже приступил к работе в колхозе.
Летом мы все мальчишки работали на току. Молотили круглый год, бывало, что и ночами – при фонарях. Мальчишек назначали – вывозить мякину. Возили её на санях – на току всё соломой застелено-засыпано, потому сани и летом отлично идут. Лопатами в сани набиваем мякину, отвозим-разгружаем за пределами тока… Лугов в наших местах нет, нет и сена. Поэтому овсяная и просяная солома шла на корм лошадям. Ржаная солома жесткая – её брали печи топить. Всю тяжелую работу выполняли женщины.
В нашей деревне была одна жатка и одна лобогрейка. Это такие косилки на конной тяге. На лобогрейке стоит или сидит мужчина, а в войну, да и после войны – женщина, и вилами сбрасывает срезанные стебли с лотка. Работа не из легких, только успевай пот смахивать, потому – лобогрейка. Жатка сбрасывает сама, на ней работать легче. Жатка скашивает рожь или пшеницу. Следом женщины идут со свяслами (свясло – жгут из соломы) и вяжут снопы… Старушки в деревне заранее готовят свяслы обычно из зеленой незрелой ржи, которая помягче. Свяслы у вязальщиц заткнуты за пояс слева. Нарукавники у всех, чтобы руки не колоть стерней. В день собирали примерно по 80-90 снопов каждая. Копна – 56 снопов. Скашиваются зерновые культуры в период молочной спелости, а в копнах зерно дозревает до полной спелости. Потом копны перевозят на ток и складывают в скирды. Скирды у нас складывали до четырех метров высотой. Снопы в скирду кладутся колосьями внутрь.
Ток – место оборудованное для молотьбы. Посевных площадей много. И, чтобы не возить далеко снопы, в каждой деревне оборудуются токи.
При молотьбе на полок молотилки надо быстро подавать снопы. Это работа тяжелая, и сюда подбирались четыре женщины физически сильные. Здесь часто работала моя мама. Работали они попарно – двое подают снопы, двое отдыхают. Потом – меняются. Где зерно выходит из молотилки – ставят ящик. Зерно ссыпается в него. С зерном он весит килограмм 60-65. Ящик этот они носили по двое. Двое понесли полный ящик – следующая пара ставит свой. Те отнесли, ссыпали зерно, вернулись, второй ящик уже наполнился, снова ставят свой. Тоже тяжелая работа, и мою маму сюда тоже часто ставили.
После молотьбы зерно провеивали в ригах. Рига – длинный высокий сарай крытый соломой. Со сквозными воротами. В некоторые риги и полуторка могла заезжать. В ригах провеивали зерно и складывали солому. Провеивание – зерно с мусором сыпется в воздушный поток, который отделяет, относит полову, ость, шелуху, частички соломы… Веялку крутили вручную. Это вроде огромного вентилятора.
Зерно потом отвозили за 10 километров на станцию, сдавали в «Заготзерно». Там оно окончательно доводилось до кондиции – просушивалось.
В 10 лет мы уже пахали поля. В нашей бригаде – семь или девять двухлемешных плугов. В каждый впрягали пару лошадей. Бригадир приезжал – показывал, где пахать. Пройдешь поле… 10-летнему мальчишке поднять стрелку плуга, чтобы переехать на другой участок – не по силам. Зовешь кого-нибудь на помощь. Все лето пахали. Жаркая погода была. Пахали часов с шести до десяти, потом уезжали с лошадьми к речушке, там пережидали жару, и часа в три опять ехали пахать. Это время по часам я теперь называю. А тогда – часов не было ни у кого, смотрели на солнышко.

Работа в кузнице

Мой дед до революции был богатый. Мельница, маслобойка… В 1914 году ему, взамен призванных на войну работников, власти дали двух пленных австрийцев. В 17 году дед умер. Один австриец уехал на родину, а другой остался у нас и женился на сестре моего отца. И когда все ушли на фронт, этот Юзефан – фамилия у него уже наша была – был назначен бригадиром.
В 43-м, как мне восемь исполнилось, он пришел к нам. Говорит матери: «Давай парня – есть для него работа!» Мама говорит: «Забирай!»
Он определил меня в кузню – меха качать, чтобы горно разжигать. Уголь горит – надымишь, бывало. Самому-то дышать нечем. Кузнец был мужчина – вернулся с фронта по ранению. Классный был мастер! Ведь тогда не было ни сварки, ни слесарки, токарки… Все делалось в кузне.
Допустим - обручи к тележным колесам. Листовой металл у него был – привозили, значит. Колеса деревянные к телеге нестандартные. Обруч-шина изготавливался на конкретное колесо. Отрубит полосу нужной длины – обтянет колесо. Шатуны к жаткам нередко ломались. Варил их кузнечной сваркой. Я качаю меха - два куска металла разогреваются в горне докрасна, потом он накладывает один на другой, и молотком стучит. Так металл сваривается. Сегменты отлетали от ножей жатки и лобогрейки – клепал их, точил. Уж не знаю – какой там напильник у него был. Уже после войны привезли ему ручной наждак. А тут - привезут плуг - лемеха отвалились – ремонтирует. Тяжи к телегам… И крепеж делал - болты, гайки ковал, метчиками и лерками нарезал резьбы. Пруток какой-то железный был у него для болтов. А нет прутка подходящего – берет потолще, разогревает в горне, и молотком прогоняет через отверстие нужного диаметра – калибрует. Потом нарезает леркой резьбу. Так же и гайки делал – разогреет кусок металла, пробьет отверстие, нарезает в нем резьбу метчиком. Уникальный кузнец был! Насмотрелся я много на его работу. Давал он мне молоточком постучать для забавы, но моя работа была – качать меха.

Беженцы

В 41 году пришли к нам несколько семей беженцев из Смоленска - тоже вклад внесли в работу колхоза. Расселили их по домам – какие побольше. У нас домик маленький – к нам не подселили.
Некоторые из них так у нас и остались. Их и после войны продолжали звать беженцами. Можно было услышать – Анька-эвакуированная, Машка-эвакуированная… Но большая часть уехали, как только Смоленск освободили.

Зима 41-го и гнилая картошка

Все знают, особенно немцы, что эта зима была очень морозная. Даже колодцы замерзали. Кур держали дома в подпечке. А мы – дети, и бабушка фактически на печке жили. Зимой 41-го начался голод. Конечно, не такой голод, как в Ленинграде. Картошка была. Но хлеб пекли – пшеничной или ржаной муки не больше 50%. Добавляли чаще всего картошку. Помню – два ведра мама намоет картошки, и мы на терке трем. А она потом добавляет натертую картошку в тесто. И до 50-го года мы не пекли «чистый» хлеб. Только с наполнителем каким-то. Я в 50-м году поехал в Воскресенск в ремесленное поступать – с собой в дорогу взял такой же хлеб наполовину с картошкой.
Голодное время 42-го перешло с 41-го. И мы, и вся Россия запомнили с этого года лепешки из гнилого мороженого картофеля. Овощехранилищ, как сейчас, не было. Картошку хранили в погребах. А какая в погреб не помещалась - в ямах. Обычная яма в земле, засыпанная, сверху – шалашик. И семенную картошку тоже до весны засыпали в ямы. Но в необычно сильные морозы этой зимы картошка в ямах сверху померзла. По весне – погнила. Это и у нас в деревне, и сколько я поездил потом шофером по всей России – спрашивал иной раз – везде так. Эту гнилую картошку терли в крахмал и пекли лепешки.

Банды дезертиров

Новостей мы почти не знали – радио нет, газеты не доходят. Но в 42-м году народ как-то вдохновился. Притерпелись. Но тут появились дезертиры, стали безобразничать. Воровали у крестьян овец.
И вот через три дома от нас жил один дедушка – у него было ружьё. И с ним его взрослый сын – он на фронте не был, а был, видимо, в милиции. Помню, мы раз с мальчишками пришли к ним. А этот сын – Николай Иванович – сидел за столом, патрончики на столе стояли, баночка – с маслом, наверное. И он вот так крутил барабан нагана – мне запомнилось. И потом однажды дезертиры на них может даже специально пошли. Началась стрельба. Дезертиры снаружи, - эти из избы отстреливались. Отбились они.
Председателем сельсовета был пришедший с войны раненный офицер – Михаил Михайлович Абрамов. Дезертиры зажгли его двор. И в огонь заложили видимо, небольшие снаряды или минометные мины. Начало взрываться. Народ сбежался тушить – он разгонял, чтобы не побило осколками. Двор сгорел полностью.
Приехал начальник милиции. Двоих арестовал – видно знал, кого, и где находятся. Привел в сельсовет. А до района ехать километров 15-20 на лошади, дело к вечеру. Он их связал, посадил в угол. Он сидел за столом, на столе лампа керосиновая засвечена… А друзья тех дезертиров через окно его застрелили.
После этого пришла группа к нам в деревню – два милиционера, и еще несколько мужчин. И мой дядя к ним присоединился – он только-только пришел с фронта демобилизованный, был ранен в локоть, рука не разгибалась. Ручной пулемет у них был. Подошли к одному дому. Кто-то им сказал, что дезертиры там. Вызвали из дома девушку, что там жила, и её стариков. Они сказали, что дома больше никого нет. Прошили из пулемета соломенную крышу. Там действительно никого не оказалось. Но после этого о дезертирах у нас ничего не было слышно, и всё баловство прекратилось.

Новая корова

В 42 году получилась интересная вещь. Коровы-то у нас не было, как весной 41-го продали. И пришел к нам Василий Ильич – очень хороший старичок. Он нам много помогал. Лапти нам, да и всей деревне плел. Вся деревня в лаптях ходила. Мне двое лаптей сплел. Как пахать начали – где-то на месяц пары лаптей хватало. На пахоте – в лаптях лучше, чем в сапогах. Земля на каблуки не набивается.
И вот он пришел к нашей матери, говорит: «У тебя овцы есть? Есть! Давай трех ягнят – обменяем в соседней деревне на телочку. Через два года – с коровой будете!»
Спасибо, царствие теперь ему небесное! Ушел с ягнятами, вернулся с телочкой маленькой. Тарёнка её звали. Как мы на неё радовались! Он для нас была – как светлое будущее. А растили её – бегали к ней, со своего стола корочки и всякие очистки таскали. Любовались ею, холили, гладили – она, как кошка к нам ластилась. В 43-м огулялась, в 44-м отелилась, и мы – с молоком.

1943 год

В 43-м жизнь стала немножко улучшаться. Мы немножко подросли – стали матери помогать. Подросли – это мне восемь, младшим – шесть и четыре. Много работы было на личном огороде. 50 соток у нас было. Мы там сеяли рожь, просо, коноплю, сажали картошку, пололи огород, все делали.
Еще в 43 году мы увидели «студебеккеры». Две машины в наш колхоз прислали на уборочную – картошку возить.

Учеба и игры

У нас был сарай для хранения зерна. Всю войну он был пустой, и мы там с ребятней собирались – человек 15-20. И эвакуированные тоже. Играли там, озоровали. Сейчас дети в хоккей играют, а мы луночку выкопаем, и какую-нибудь банку консервную палками в эту лунку загоняем.
В школу пошел – дали один карандаш. Ни бумаги, ни тетради, ни книжки. Десять палочек для счета сам нарезал. Тяжелая учеба была. Мать раз где-то бумаги достала, помню. А так – на газетах писали. Торф сырой, топится плохо, - в варежках писали. Потом, когда стали чернилами писать – чернила замерзали в чернильнице. Непроливайки у нас были. Берёшь её в руку, зажмешь в кулаке, чтобы не замерзла, и пишешь.
Очень любил читать. К шестому классу прочел все книжки в школьной библиотеке, и во всей деревне – у кого были в доме книги, все прочитал.

Военнопленные и 44-й год

В 44-м году мимо Хуторовки газопровод копали «Саратов-Москва». Он до сих пор функционирует. Трубы клали 400 или 500 миллиметров. Работали там пленные прибалтийцы.
Уже взрослым я ездил-путешествовал, и побывал с экскурсиями в бывших концлагерях… В Кременчуге мы получали машины – КРАЗы. И там был мемориал - концлагерь, в котором погибли сто тысяч. Немцы не кормили. Не менее страшный - Саласпилс. Дети там погублены, взрослые… Двое воскресенских через него прошли – Тимофей Васильевич Кочуров – я с ним потом работал. И, говорят, что там же был Лев Аронович Дондыш. Они вернулись живыми. Но я видел стволы деревьев в Саласпилсе, снизу на уровне человеческого роста тоньше, чем вверху. Люди от голода грызли стволы деревьев.
А у нас недалеко от Хуторовки в 44-м году сделали лагерь военнопленных для строительства газопровода. Пригнали в него прибалтийцев. Они начали рыть траншеи, варить и укладывать трубы… Но их пускали гулять. Они приходили в деревню – меняли селедку из своих пайков на картошку и другие продукты. Просто просили покушать. Одного, помню, мама угостила пшенкой с тыквой. Он ещё спрашивал – с чем эта каша. Мама ему объясняла, что вот такая тыква у нас растет. Но дядя мой, и другие, кто вернулся с войны, ругали нас, что мы их кормим. Считали, что они не заслуживают жалости.
44 год – я уже большой, мне девять лет. Уже начал снопы возить. Поднять-то сноп я еще не могу. Мы запрягали лошадей, подъезжали к копне. Женщины нам снопы покладут – полторы копны, вроде бы, нам клали. Подвозим к скирду, здесь опять женщины вилами перекидывают на скирд.
А еще навоз вывозили с конного двора. Запрягаешь пару лошадей в большую тачку. На ней закреплен ящик-короб на оси. Ось – ниже центра тяжести. Женщины накладывают навоз – вывозим в поле. Там качнул короб, освободил путы фиксирующие. Короб поворачивается – навоз вывалился. Короб и пустой тяжелый – одному мальчишке не поднять. А то и вдвоем не поднимали. Возвращаемся – он по земле скребет. Такая работа была у мальчишек 9-10 лет.

Табак

Табаку очень много тогда сажали – табак нужен был. Отливали его, когда всходил – бочками возили воду. Только посадят – два раза в день надо поливать. Вырастет – собирали потом, сушили под потолком… Мать листву обирала, потом коренюшки резала, в ступе толкла. Через решето высевала пыль, перемешивала с мятой листвой, и мешка два-три этой махорки сдавала государству. И на станцию ходила – продавала стаканами. Махорку носила туда и семечки. А на Куйбышев санитарные поезда шли. Поезд останавливается, выходит медсестра, спрашивает: «Сколько в мешочке?» - «10 стаканов». Берет мешочек, уносит в вагон, там высыпает и возвращает мешочек и деньги – 100 рублей.

Сорок пятый и другие годы

45,46,47 годы – голод страшный. 46 год неурожайный. Картошка не уродилась. Хлеба тоже мало. Картошки нет – мать лебеду в хлеб подмешивала. Я раз наелся этой лебеды. Меня рвало этой зеленью… А отцу… мать снимала с потолка старые овечьи шкуры, опаливала их, резала мелко, как лапшу – там на коже ещё какие-то жирочки остаются – варила долго-долго в русской печке ему суп. И нам это не давала – только ему, потому что ему далеко ходить на работу. Но картошки все-таки немного было. И она нас спасала. В мундирчиках мать сварит – это второе. А воду, в которой эта картошка сварена – не выливает. Пару картофелин разомнет в ней, сметанки добавит – это супчик… Я до сих пор это люблю и иногда себе делаю.

Про одежду

Всю войну и после войны мы ходили в домотканой одежде. Растили коноплю, косили, трепали, сучили из неё нитки. Заносили в дом станок специальный, устанавливали на всю комнату. И ткали холстину - такая полоса ткани сантиметров 60 шириной. Из этого холста шили одежду. В ней и ходили. Купить готовую одежду было негде и не на что.
Осенью 45-го, помню, мать с отцом съездили в Моршанск, привезли мне обнову – резиновые сапоги. Взяли последнюю пару – оба на правую ногу. Такие, почему-то, остались в магазине, других не оказалось. Носил и радовался.

Без нытья и роптания!

И обязательно скажу – на протяжении всей войны, несмотря на голод, тяжелый труд, невероятно трудную жизнь, роптания у населения не было. Говорили только: «Когда этого фашиста убьют! Когда он там подохнет!» А жаловаться или обижаться на Советскую власть, на жизнь – такого не было. И воровства не было. Мать работала на току круглый год – за все время только раз пшеницы в кармане принесла – нам кашу сварить. Ну, тут не только сознательность, но и контроль. За килограмм зерна можно было получить три года. Сосед наш приехал с войны раненый – назначили бригадиром. Они втроем украли по шесть мешков – получили по семь лет.

Как уехал из деревни

А как я оказался в Воскресенске – кто-то из наших разнюхал про Воскресенское ремесленное училище. И с 1947 года наши ребята начали уезжать сюда. У нас в деревне ни надеть, ни обуть ничего нет. А они приезжают на каникулы в суконной форме, сатиновая рубашка голубенькая, в полуботиночках, рассказывают, как в городе в кино ходят!..
В 50-м году и я решил уехать в Воскресенск. Пришел к председателю колхоза за справкой, что отпускает. А он не дает! Но там оказался прежний председатель – Михаил Михайлович. Он этому говорит: «Твой сын уже закончил там ремесленное. Что же ты – своего отпустил, а этого не отпускаешь?»
Так в 1950 году я поступил в Воскресенское ремесленное училище.
А, как мы туда в лаптях приехали, как учился и работал потом в кислоте, как ушел в армию и служил под Ленинградом и что там узнал про бои и про блокаду, как работал всю жизнь шофёром – потом расскажу.

43.

Коты городские и коты деревенские – это, как говорится, две большие разницы. Сейчас я, с удивлением, наблюдаю кошачьи корма в деревенских магазинах. Лет двадцать назад о таком и подумать стыдно было. Коты в деревне были нужны, чтобы ловить мышей. За котятами от кошки-крысолова всегда очередь стояла. Сколько котов было в стае во дворе никто точно не знал – ну бегают и бегают. Утром и вечером, после дойки коров, наливали им молока вдоволь – ну там и щенки, и ёжики сбегались – хрен их разберёшь где кто. Зимой жили в сарае – питались вместе со свиньями. Ну и популяцию крыс и мышей сводили до минимума. Главной в стае была самая старая кошка – мать, бабка, тётка и вообще не пойми кто всем остальным членам прайда. Только её иногда пускали на кухню, вернее не гнали, если уж прошмыгнёт. Котят, частенько, выкармливали все вместе. Рожала кошка в укромном месте и на второй месяц приводила котят показывать – сначала своим, потом приходили все вместе звать хозяев – дескать, посмотрите, каких красавцев привели. Котята были дикие – в руки не давались, да и, вообще, кошки эти особо ласковыми не были. Массаж лапками уж точно не делали. Но хозяев признавали и обращались к нам за помощью. Как–то прибежала старшая – зовёт куда-то - пошли посмотреть, а там молодая совсем ещё разродиться не может – ну помогли, мать ветеринаром была. Частенько приходили, когда у них позвонок рыбий на зубы надевался – просили снять. Ну и нас защищали по мере своих сил. Я как-то наблюдал, как две кошки змею убивали. Змеи они в каждом дворе есть, у них тоже своя территория. Мы разбирали старый сарай и из-под половицы выскочила гадюка шахматная – живут такие на юге России. Это единственная ядовитая змея у нас. Ну как ядовитая, меня такая кусала однажды. Я ловил рыбу, свесив ноги в воду, ну она меня за пятку и цапнула, видимо пятку за лягушку приняла. Потемпературил дня три да и прошло всё. Кстати, не верьте тем, кто говорит, что змеи в воде не кусаются – ещё как кусаются. Так вот, не успела эта змея и на пять метров уползти – тут две кошки старшая и еще одна. Заняли позиции по разные стороны змеи и начали её убивать. Сначала та кошка, которая оказывалась сзади змеи наносила ей молниеносный удар лапой по голове, змея, развернувшись, делала выпад в её сторону, пытаясь укусить – та подпрыгивала метра на полтора вверх, уходя от атаки, и, в это время змея получала удар от другой кошки. Так и били они её по очереди, пока она и не сдохла.
Коты на второй–третий год жизни, заматерев, по весне уходили из дома, иногда возвращались, но чаще нет. Кошки, почувствовав приближение кончины тихо куда-то уходили и ни разу трупов я не видел. И только старшая всегда приходила попрощаться. Потрётся об ноги, посмотрит в глаза и уходит.

44.

Войну мы встретили в Луге, где папа снял на лето дачу. Это 138 километров на юго-запад от Ленинграда, как раз в сторону немцев. Конечно же, войны мы не ожидали. Уехали мы туда в конце мая. 15 июня сестренке Лиле исполнился год, она уже ходила. Мне – семь. Я её водил за ручку. Было воскресенье. Утром мы с мамой отправились на базар. Возвращаемся – на перекрестке перед столбом с репродуктором толпа. Все слушают выступление Молотова.

Буквально через месяц мы эту войну «понюхали». Начались бомбежки, артобстрелы… На улице полно военных… У меня про это есть стихи. Прочту отрывок.

Летом сорок первого решили,
Что мы в Луге будем отдыхать.
Папа снял там дачу. Мы в ней жили…
Если б знать нам, если б только знать…
Рёв сирен, бомбёжки, артобстрелы, -
Вижу я, как будто наяву.
Лилечку пытаюсь неумело
Спрятать в щель, отрытую в саду.
Как от немцев вырваться успели
Ночью под бомбёжкой и стрельбой?
Вот вокзал «Варшавский». Неужели
Живы мы, приехали домой?

Из Луги в Ленинград мы уехали буквально на последнем поезде.

В Ленинграде мама сразу пошла работать в швейное ателье – тогда вышло постановление правительства, что все трудоспособные должны работать. В ателье они шили ватники, бушлаты, рукавицы – всё для фронта.

Папа работал на заводе заместителем начальника цеха. Август, наверное, был, когда его призвали. На фронт он ушел командиром пехотного взвода. В конце октября он получил первое ранение. Мама отправила меня к своей сестре, а сама каждый день после работы отправлялась к отцу в госпиталь. Лилечка была в круглосуточных яслях, и мы её не видели до весны.

Госпиталь вторым стал маме домом:
Муж – работа – муж, так и жила.
Сколько дней? Да две недели ровно
Жил тогда у тёти Сони я.

Второй раз его ранили весной 42-го. Мы жили на Васильевском острове. В «Меньшиковском дворце» был госпиталь – в семи минутах ходьбы от нашего дома. И мама меня туда повела.

Плохо помню эту встречу с папой.
Слезы, стоны крики, толкотня,
Кровь, бинты, на костылях солдаты,
Ругань, непечатные слова…

В 1 класс я пошел весной 42-го в Ленинграде. Всю зиму школы не работали – не было освещения, отопления, водоснабжения и канализации. А весной нас собрали в первом классе. Но я уже бегло читал, и мне было скучно, когда весь класс хором учил алфавит. Писать учиться – да – там начал. Потому что сам научился не столько писать, сколько рисовать печатные буквы. И запомнился мне томик Крылова.

«Крылов запомнился мне. Дело было в мае,
Я с книжкой вышел на «Большой» и сел читать
И вдруг мужчина подошёл и предлагает
Мне эту книжку интересную - продать.
Я молчу, растерян и не знаю,
Что ответить. Он же достаёт
Чёрствый хлеб. Кусок. И улыбаясь
Мне протягивает чуть не прямо в рот.
Дрогнул я, недолго упирался.
Он ушёл, а я меж двух огней:
Счастье - вкусом хлеба наслаждался,
Горе - жаль Крылова, хоть убей».

У мамы была рабочая карточка. С конца ноября её полагалось 250 граммов хлеба. И мои 125 граммов на детскую карточку.

Мама вечером приходила с работы – приносила паек. Я был доходягой. Но был поражен, когда одноклассник поделился радостью, что его мама умерла, а её хлебные карточки остались. Поступки и мысли людей, медленно умирающих от ужасающего голода нельзя оценивать обычными мерками. Но вот эту радость своего одноклассника я не смог принять и тогда.

Что там дальше было? Хватит стона!
К нам пришло спасение – весна!
Только снег сошёл – на всех газонах
Из земли проклюнулась трава.
Мама её как-то отбирала,
Стригла ножницами и – домой,
Жарила с касторкой. Мне давала.
И я ел. И запивал водой.

Лиля была в круглосуточных яслях. Их там кормили, если можно так сказать. Когда мы перед эвакуацией её забрали, она уже не могла ни ходить, ни говорить… Была – как плеть. Мы её забрали в последний день – сегодня вечером надо на поезд, и мы её взяли. Ещё бы чуть-чуть, и её саму бы съели. Это метафора, преувеличение, но, возможно, не слишком сильное преувеличение.

Сейчас опубликованы документальные свидетельства случаев канибализма в блокадном Ленинграде. А тогда об этом говорили, не слишком удивлялясь. Это сейчас мы поражаемся. А тогда… Голод отупляет.

В коммуналке нас было 12 семей. И вот представьте – ни воды, ни света, ни отопления… Печами-буржуйками обеспечили всех централизовано. Их изготавливали на заводе, может быть и не на одном заводе, и раздавали населению. Топили мебелью. Собирали деревяшки на улице, тащили что-то из разрушенных бомбежками и артобстрелами домов. Помню, как разбирали дома паркет и топили им «буржуйку».


Эвакуация

А летом 42 года нас эвакуировали. Единственный был узкий коридор к берегу Ладоги, простреливаемый, шириной два километра примерно. Привезли к берегу.

«На Ладоге штормит. Плывет корабль.
На палубе стоят зенитки в ряд.
А рядом чемоданы, дети, бабы.
Они все покидают Ленинград.
Как вдруг – беда! Откуда не возьмись
Далёкий гул фашистских самолётов.
Сирена заревела. В тот же миг
Команды зазвучали. Топот, крик.
И вот уже зенитные расчёты
Ведут огонь… А самолёт ревёт,
Свист бомб, разрывы, детский плач и рёв.
Недолго длился бой, минут пятнадцать.
Для пассажиров – вечность. Дикий страх
Сковал людей, им тут бы в землю вжаться,
Но лишь вода кругом. И на руках
Детишки малые. А рядом - взрывы.
Летят осколки, смерть неумолимо
Всё ближе, ближе. Немцы нас бомбят
И потопить корабль норовят.
…Фашистов отогнали. Тишина.
И мама принялась … будить меня.
Я крепко спал и ничего не видел.
Со слов её всё это написал.
А мама удивлялась: «Как ты спал?»

Потом – поезд. Целый месяц мы в теплушке ехали в Сибирь. Каждые 20-30 минут останавливались – пропускали встречные поезда на фронт. Обычно утром на станции к вагонам подавали горячую похлебку. Иногда это была фактически вода. Днем выдавали сухой паек. Но мы все страдали диареей – пищеварительная система после длительного голода плохо справлялась с пищей. Поэтому, как только остановка, благо они были частыми, мы все либо бежали в кусты, либо лезли под вагоны. Было не до приличий.


В Сибири

Приехали в Кемеровскую область. Три дня жили на станции Тяжин – ждали, когда нас заберут в назначенную нам для размещения деревню. Дорог – нет. Только просека. Приехали за нами на станцию подводы.

Деревня называлась Воскресенка.
Почти полсотни стареньких домов.
Была там школа, в ней библиотека,
Клуб, пара сотен баб и стариков.
Начальство: сельсовет и председатель -
Владимир Недосекин (кличка – «батя»),
Большая пасека, конюшни две,
Свинарник, птичник, ферма на реке.
Я не могу не вспомнить удивленья
У местных жителей, когда они
Узнали вдруг, что (Боже, сохрани!)
Приехали какие-то… евреи.
И посмотреть на них все к маме шли,
(Тем более, к портнихе). Ей несли
Любые тряпки, старые одежды,
Пальто и платья, нижнее бельё.
Всё рваное. Несли его с надеждой:
Починит мама, либо перешьёт.
Купить одежду было невозможно,
Но сшить чего-то – очень даже можно.

Вокруг деревни – тайга, поля… Речка Воскресенка. Ни телефона, ни электричества, ни радиоточки в деревне не было. Почту привозили со станции два раза в месяц. В Воскресенку я приехал доходягой. Примерно за месяц отъелся.

«Соседи удивлялись на меня,
Как целый котелок картошки
Съедал один…»

Мама была потомственная портниха. С собой она привезла швейную машинку Зингер. И на этой машинке обшивала весь колхоз. Нового-то ничего не шила – не с чего было. Ни у кого не было и неоткуда было взять отрез ткани. Перешивала, перелицовывала старые вещи. Приносили тряпки старые рваные. Мама из них выкраивала какие-то лоскуты, куски – что-то шила. Расплачивались с ней продуктами. Ниток мама много взяла с собой, а иголка была единственная, и этой иголкой она три года шила всё подряд. Когда обратно уезжали – машинку уже не повезли. Оставили там. А туда ехали – отлично помню, что восемь мест багажа у нас было, включая машинку. Чемоданы, мешки…

В Воскресенку мы приехали в августе, и меня снова приняли в первый класс. Но, поскольку я бегло читал, писать скоро научился, после первого класса перевели сразу в третий.

В то лето в Воскресенке поселились
Четыре ленинградские семьи.
И пятая позднее появилась -
Немецкая, с Поволжья. Только им
В отличие от нас, жилья не дали.
Они не то, что жили – выживали,
В сарае, на отшибе, без еды.
(Не дай нам Бог, хлебнуть такой беды.)
К тому же, мать детей – глава семейства
На русском языке – ни в зуб ногой.
И так случилось, с просьбою любой
Она шла к маме со своим немецким.
Ей мама помогала, как могла…
Всё бесполезно… Сгинула семья.
Не скрою, мне их очень жалко было…
Однажды немка к маме привела
Сыночка своего и попросила
Устроить в школу. Мама с ней пошла
К соседу Недосекину. Тот долго
Искал предлог, но, видя, нет предлога,
Что б немке отказать, он порешил:
«Скажи учителям, я разрешил».
И сын учился в том же первом классе,
В котором был и я. Но вдруг пропал.
Его никто, конечно, не искал.
Нашёлся сам… Конец их был ужасен…
От голода они лишились сил…
Зимой замёрзли. (Господи, прости!)…


Победа

Уже говорил, что связь с внешним миром у нас там была раз в две недели. Потому о Победе мы узнали с запозданием:

Немедленно всех в школу вызывают.
Зачем? И мы с друзьями все гадаем:
Какие ещё срочные дела?
«Что?», «Как?» Победа к нам пришла!
Нет, не пришла - ворвалась и взорвалась!
Учительница целовала нас
И строила по парам каждый класс,
Вот, наконец, со всеми разобралась,
«Ты – знамя понесёшь, ты – барабан,
Вперёд, за мной!» А где–то, уж баян
Наяривает. Бабы выбегают,
Смеются, плачут, песни голосят,
Друг друга все с победой поздравляют.
И - самогонку пьют! И поросят
Собрались резать. В клубе будет праздник!
Сегодня двадцать третье мая!... Разве
Девятого окончилась война!?
Как долго к нам в деревню почта шла...»

С Победой – сразу стали думать, как возвращаться домой. Нужно было, чтобы нас кто-то вызвал официально. Бумага от родственников - вызов – заверенный властью, райсоветом.

От маминого брата пришла из Ленинграда такая бумага. Нам разрешили ехать. На лошади мой друг и одноклассник отвез нас в Тяжин. Довез до станции, переночевал с нами на вокзале, и утром поехал обратно. Сейчас представить такое – 11-летний мальчик на телеге 30 километров один по тайге… А тогда – в порядке вещей… И я умел запрягать лошадь. Взять лошадь под уздцы, завести её в оглобли, упряжь надеть на неё… Только у меня не хватало сил стянуть супонью хомут.

А мы на станции ждали теплушку. Погрузились, и недели две, как не больше, ехали в Ленинград.

Вернулись – мама пошла работать в ателье. Жили мы небогато, прямо скажем, - голодно. Поэтому после 7 класса я пошел работать на часовой завод. Два года работал учеником, учился в вечерней школе. На третий год мне присвоили 4 разряд. Но впервые после Победы я досыта наелся только в армии, когда после окончания вечерней школы поступил в Артиллерийское военное техническое училище. Дальше – служба, военная академия, ещё служба, работа «на оборонку», развал страны… - но это уже другая история.

А стихи начал писать только лет в 50. Сестра попросила рассказать о своем и её детстве, о блокаде, о войне, о том, чего она не могла запомнить в силу малого возраста - ответил ей стихами.

***

Рассказал - Семен Беляев. Записал - Виктор Гладков. В текст включены фрагменты поэмы Семена Беляева "Ленинградская блокада".

45.

Откуда приехали?

Году в 1978 родители отправили меня и брата в пионерлагерь всесоюзного значения "Василёк", расположенный прямо в сосновом лесу близ посёлка Головач.
Определили нас в разные отряды, расположенные довольно далеко друг от друга. Виделись мы только издалека и мельком на каких-то общих мероприятиях.
Территория лагеря была огромной, мы жили не в корпусах, а в разбросанных между сосен домиках, стилизованных под... такие себе деревянные шалаши-шале на 4 человека с балкончиками на противоположной от входа стороне.
Каждому отряду принадлежала целая улица таких избушек, народу в отрядах было много, человек под сорок.
И вот на утренних построениях мы начали замечать, что в коллективе регулярно появляются новенькие, в основном, пацаны. Мы бы и не обратили внимания, потому что ещё не всех запомнили, но один факт — то, что все новички были с ярко выраженной узкоглазой внешностью, удивлял. Это было очень загадочно, но расспрашивать новоприбывших было неудобно, да и особо некогда. Хотя вопрос — почему везут по одному-два монгола каждый день, зудел. Дивная ситуация разъяснилась на второй неделе, когда я сама пополнила ряды этих "монголоидов".
В одном из домиков, в щели между досками, было огромное осиное гнездо. Любознательные и наивные исследователи пихали в него палочки и былинки, а опытные матёрые осы вылетали и били точно рассчитанным, подобным выстрелу, безжалостным ударом в одно и то же место - прямо в лоб, по центру, между бровями.
Отек равномерно распределялся на оба глаза и монголов в отряде становилось всё больше и больше. Всем было интересно глянуть на боевых ос и каждый думал, что его "минует сия чаша"... Довольно быстро счёт жертв приблизился ко второму десятку.
А потом был день Нептуна.
На празднике у бассейна ко мне подбежал брат с вопросом - а почему я в платье его сестры? — и немного судорожно, но облегчённо вздохнул, признав по голосу.
На носу был "родительский день", а он меня не наблюдал уже вторую неделю и переживал — что говорить родителям о запропастившейся сестре...

46.

Эту историю услышала от бабушки, когда была ещё ребёнком. В деревне мужик - заядлый холостяк, уже когда перевалило ему за 40 сошёлся с женщиной с другого конца села. Да только жилья своего у "жениха" не было и жил он с родителями. А у "невесты" свой собственный дом был и решили они жить там. Жених пришёл не с пустыми руками и пригнал к дому и сараю женушки своих гусей. Жили они хорошо, но и ссоры были. Мужик в эмоциях всегда собирался, забирал гусей и гнал их через всё село к родителям. А гуси - они же птицы вольные, их выпустил, а вечером они домой возвращаются. Через пару лет такой жизни, гуси уже слыша скандал в доме собирались под калиткой и радостно глоготали, мол "пойдём хозяин, ждать уже устали". А говорят тупые птицы....

47.

Стругацкий на Камчатке.

Аркадий Стругацкий окончил Военный институт иностранных языков по специальности переводчика с японского и попал по распределению на Камчатку в начале 50-х годов. Восстановить воспоминания о службе можно по его письмам брату Борису. Аркадий Стругацкий — Борису Стругацкому, октябрь 1952 г., Петропавловск-Камчатский:
«Вот и нашей семье пришлось забраться в страну чудес и удивительного, ставшего буднями. Ибо Камчатка — это гораздо более странное и интересное, чем Курильские острова и Сахалин, взятые вместе. Здесь медведи бродят в полутора десятках километров от города, в изобилии растут грибы и ягоды, в речках шириной в метр водятся рыбы, не умещающиеся в них поперек; из утреннего тумана вырастают снежные вершины, неделями бушуют катаклизмические ливни, гигантские красные муравьи охотятся за кузнечиками. Наблюдаю, записываю, слушаю. Всё ново, интересно. А жизнь здесь трудновата, надо прямо сказать. Ну, что поделаешь. Служить надо.»

Борис Стругацкий считал, что это время очень сильно повлияло на его брата.
«Это был, вероятно, самый живописный период в его жизни», — писал он, — «Аркадию довелось испытать мощное землетрясение. Он был свидетелем страшного удара цунами на Курилах в начале ноября 52-го года». Сослуживец Стругацкого Владимир Ольшанский описал эту трагедию так: «Камчатка не пострадала, но землетрясение ощущалось в полную силу. Нас сильно покачало, а через несколько дней к нам в гарнизон привезли пострадавших и спасенных с Курил. Жили они в солдатских казармах, кормили их из походных солдатских кухонь, а наши жены собирали для них теплые вещи, обувь, постельное белье, ведь было уже довольно холодно. Об этом, естественно, мы в своей газете не писали, запрет был полнейший. Аркадий Натанович летал на Курилы в составе группы офицеров и специально отобранных солдат и сержантов, как нам объяснили, для поддержания порядка. Но мы отлично понимали, что у разведчиков были совершенно другие задания — обезвреживать оставленную японскую агентуру. Аркадий привез с Курил отличную подзорную трубу, и мы с ним иногда вечерами выходили на улицу и смотрели через этот оптический прибор на Луну. Кстати, потом эту трубу я видел у него в Москве».

Аркадий Стругацкий — Борису Стругацкому, декабрь 1952 г. Петропавловск-Камчатский:
«Мой дорогой Боб! Получил твое письмо, вернее — все ваши письма, которые вы когда-либо посылали на Камчатку. Я не писал так долго потому, что был в командировке — самой интересной и богатой впечатлениями в моей жизни. Я был на острове Сюмусю (или Шумшу — ищи у южной оконечности Камчатки). Что я там видел, делал и пережил — писать пока не могу. Скажу только, что побывал в районе, где бедствие, о котором я тебе писал, дало себя знать особенно сильно. Обратно ехал на тральщике и попал в одиннадцатибалльный шторм. Боря, шторм — это не переживание. Это сплошной бред пополам с блевотиной и бессонницей. Ты вцепился в стойку бомбосбрасывателя на корме и тупо глядишь, как накатывается исполинская тяжелая тошнотворного вида волна. Дз-з-з! Тральщик взлетает на ее гребень и наклоняется так, что твой нос оказывается в двух сантиметрах от воды. Желудок обрывается в ноги. Ж-жах! Тральщик проваливается вниз, желудок стремительно летит к горлу.»

Дальневосточный период неоднократно возникает в творчестве Стругацких. В самой первой повести — «Извне» — действие происходит на вулкане Алаид (остров Атласова), куда Аркадия Натановича забросили по заданию во время службы. Командировку на Шумшу братья описали в начальных главах «Четвертого царства». Острова Курильской гряды Парамушир, Шумшу и Онекотан стали местами действия книг «Улитка на склоне» и «Белый конус Алаида». Герои этих произведений находят старинный японский дот и спускаются в подземную крепость.
Всё это не выдумки фантастов, а реальные укрепления, оставшиеся на острове Шумшу после Советско-японской войны. Как видим, служба на Камчатке одного из братьев очень сильно повлияла в дальнейшем на творчество авторов.

(по материалам из биографии Стругацких)

48.

Жила-была на свете девочка...допустим, Даша. В городе-герое, столице нашей Родины - Москве. Рано и удачно вышла она замуж - за одного арх... ах, какого важного человека. Вскоре появились у них дети.
Даша, так уж получилось, Россию не очень любила, и жить с детьми хотела где-нибудь за ее пределами. Состояние мужа позволило ей перебраться в столицу одной центрально-европейскую страны. Супруг же, будучи связан многочисленными контрактами, да и вообще весьма процветавший в нерезиновой - покидать оную насовсем не собирался, а потому посещал семью наездами.
Долго ли, коротко ли, но семейная лодка начала давать течь. И немудрено, когда "...одна сатана" живут в сотнях километров друг от друга географически, а уж ментально - вообще в разных вселенных. В общем, решили важный человек и Даша разойтись. Он, разумеется, обеспечил и ее и детей - да, честно говоря, там и праправнукам, коли они когда-нибудь появятся, тоже о куске хлеба можно не беспокоиться.
В общем, в свои сорок с хвостиком Даша поняла, что ей скучно. Дети уже выросли и жили своей жизнью. Работать ей, разумеется, было без надобности - да она, собственно, за всю свою жизнь ни разу ни на кого и не горбатилась. Появился у нее дружок разлюбезный: французский журналист. Он даже уговаривал ее выйти за него замуж, но Даше это было совершенно не нужно.
Даша крепко задумалась: чем бы таким ей заняться. Энергии, к слову, ей всегда было не занимать. И придумала она вот что: поехала в старинный русский город на Волге, где когда-то прервалась линия великих князей Рюриковичей - и откуда родом были ее предки. Пошла там по детдомам да по приютам. И нашла таки девочку-подростка, как две капли воды похожую на нее саму в юном возрасте. Решила Даша ее удочерить.
Да только по законам российским иностранному подданному сделать это весьма непросто. Поэтому Даша
1) Купила себе в Угличе квартиру, прописалась в ней
2) Оформила брак с французским журналистом - в Угличе же, и прописала его в ту же самую квартиру
3) Нашла им обоим официальную работу - все там же
В общем, и де-юре и де-факто переехала на постоянное место жительства - с берегов Влтавы в Ярославскую область, и стали они вместе с новоиспеченным мужем одними из многих обычных с виду жителей Российской Федерации.
Когда она это все проделала - то, разумеется, к ее просьбе об удочерении отнеслись уже с бОльшим вниманием, и девочка вскоре переехала все в ту же угличскую квартиру. И осталось Даше самая малость: вторично из России эмигрировать теперь уже с дочерью и с мужем. Думается, и этот пункт своей жизненной программы Даша вскоре выполнит.

Была бы у меня хоть капля писательского таланта - я б всю эту историю описал глазами француза-журналиста. Вот родился ты в каком-нибудь Марселе или Лионе, всю жизнь свою прожил в том или другом европейском городе. И тут вдруг влюбился в какую-то сумасшедшую русскую, которая тебя притащила в жопу мира - уж простите меня угличане да ярославцы, но с точки зрения европейца ваша малая родина именно так и выглядит, да и моя ничуть не лучше, чего греха таить. Так ведь мало того: не просто притащила, а заставила там жить. Я уверен, что француз нет-нет да и задает себе вопрос: а нахрена мне это все? Стоит ли моя любовь таких жертв?...

Но ведь мы, мужики, ради любви этой самой - на куда бОльшие чудачества порой способны.

49.

О сильных в мире животных или who is who.

Извеcтный немецкий певец Fancy, имеющий страсть к животным, как-то рассказал в интервью историю о том, что одно время у него вместе жили собака, тигр и свинья. Они росли вместе, а тигр никогда даже и не попробовал съесть свинью. Отношения между этими животными были вполне интеллигентные. И самое интересное, что всем рулила свинья. Когда приносили еду, она ела первой, а тигру и собаке приходилось ждать.