Анекдоты про завербовался
[ Свежие анекдоты ]

Результатов: 9

1

О правильном питании
Была одна такая неприятная история в штатах, которая началась буквально с пустого места. После войны в Лаосе на гражданку демобилизовался вполне себе типичный морпех, звали его Лукас Лок. В общем–то парень был сообразительный, а в армию попал скорее по собственной глупости. Знаете, по молодости что–то щелкнуло, пошел да завербовался. Ну, да ничего, вернулся с полным комплектом рук и ног. И т.к. уже имел опыт общения с азиатами и за время службы накопил немного средств, начал потихоньку возить из Лаоса разный ширпотреб местный, дело не очень пошло, переключился на японскую технику. В те годы Японию еще не очень в США жаловали, да всех азиатов в общем–то – Корея, Вьетнам и т.д. А потому старались дел с ними не иметь. Лукас, что называется, поймал волну. Как раз неприязнь к узкоглазым пошла на нет, а недорогая бытовая техника разных там Тошиб и ГолСтаров была востребована. Конечно выгодную тему быстро просекли крупные ритейлеры, но Лукас успел оторвать достаточно крупный кусок, которого было достаточно для того, чтобы приступить к тому чего он действительно жаждал.

Для начала он арендовал в Неваде заброшенную военную авиабазу. База по сути располагалась между горами. В достаточно просторной лощине стояли хозяйственные постройки, а основные помещения и взлетные полосы располагались в скале. Это был штатовский пережиток бредовых идей времен самого начала холодной войны. Задачей базы было обеспечить неизбежность ответного атомного удара по СССР. То есть если советы бомбили США, горы укрывали стратегические бомбардировщики, те взлетали с билетом в один конец — на обратную дорогу топлива не было. Отбомбившись, летчики должны были уйти от зоны поражения, снизиться, покинуть самолет на парашютах. А их в заданных районах СССР подбирали специальные отряды спасателей. Под эту задачу даже отдельную агентурную сеть развернули в стране советов. Но 50–ые закончились, на смену засекреченным военным базам с самолетами пришли бездушные ракеты, которые могли уже не только долететь до Владивостока, но и до Урала. А потом и до Москвы через полюс. И огромный укрытый в горном ущелье аэродром стал не нужен.

Так вот. Лукас оторвал её, что называется, за бесценок. Помимо удаления от всего живого, у неё был еще один важный плюс, в ущелье 360 из 365 дней в году дул достаточно сильный ветер. Собственно это место во многом именно поэтому выбрали под строительство авиабазы, полосы всегда стараются строить так, чтобы самолет взлетал против ветра – это увеличивает подъемную силу, укорачивает пробег и экономит топливо. Однако бывший морпех самолеты не любил, в те времена координация в армии США была не столь хороша и ему в Лаосе приходилось видеть таких же простых ребят из Огайо, как и он, попавших по ошибке под заливание напалмом палубными фантомами. Лукас же мечтал о самом большом, дорогом и бессмысленном тире за всю историю человечества.

Он расчистил площадь от хозяйственных построек, а на их месте возвел почти точную копию Кларксберга, его родного городишки в Огайо, который он особо не жаловал. В его тире мишенью должен был стать именно город. Единственное отличие от реального прототипа было разве что в том, что некоторые кирпичные постройки были заменены схожими каркасными. После разрушения восстанавливать кирпичный дом намного сложнее. В остальном все было, как надо, занавесочки в окнах, столбы освещения, припаркованные машины. Естественно никакой мебели и ремонта внутри домов не было и большинство машин было хламом с аукционов, но с определенного удаления выглядело все достаточно натуралистично, а большего и не нужно было. Как ни странно, на достаточно специфическое развлечение “разнеси в щепки город” нашлось немало желающих клиентов с деньгами, а надо понимать, что развлечение недешевое. После дня стрельбы, неделю, а иногда и две город приходилось отстраивать чуть ли не с нуля. Но в тот период Америка была на подъеме, воротилы с волстрит, промышленники, банкиры потянулись ручейком, в общем–то постоянно существовала очередь. Т.к. чаще раза в неделю подобное мероприятие было проводить невозможно.

Что касательно арсенала, в нем было почти все доступное вооружение 60–ых годов, которое к концу семидесятых в США активно списывалось. От ручных гранатометов вроде советского РПГ–7 и Bazooka времен второй мировой до артиллерийских орудий вроде немецкой двойной восьмерки. Хитом же был шестиствольный прототип Эвенджера, его удалось раздобыть благодаря одному из топ–менеджеров General Electric, который был клиентом Лока. Семиствольный вариант этой пушки выполненной по схеме Гатлинга пошел на американский штурмовик. Пушка плевалась 30–мм снарядами с такой скоростью, что отдача, ну не останавливала самолет с которого стреляла, но давала рывок и торможение такой силы, что летчики жаловались. Она кстати до сих пор на вооружении. Шестиствольный вариант был конечно чуть помедленнее, но удовольствия доставлял столько же. Еще бы представьте себе у вас “в руках” ствол длинной с автобус, который вы благодаря системе противовесов можно, как пушинку вертеть и заливать огнем машины на импровизированном шоссе, окраину города, здание мэрии. Тут как раз объяснения выбора ветреного места под этот необычный тир, после пары очередей из того же эвенджера пыль бы заволакивала все вокруг и висела еще полчаса, но т.к. ветер быстро относил её вдаль от стрелка и города, стрелять можно было почти без остановки.

Но вершиной эволюции оружия стала собственная разработка Лока, ему удалось создать спаренный Гатлинг на основе основного орудия старого американского танка Паттон. Представьте себе два барабана по шесть стволов в каждом вращаются друг навстречу другу фронтальном разрезе это выглядело, как шестерни, у которых вместо зубцов были дула ствола. На месте схождения двух окружностей происходил выстрел из 90–мм орудия. Скорострельность была конечно невысокая, но само по себе орудие пожалуй было рекордсменом по нанесению разрушений в секунду. У Лукаса были опасения разрешат ли строительство подобной вундервафли гражданскому лицу, но помогли знакомые конгрессмены, которых самих, как малых детей, подмывало из неё пострелять. Да и честно говоря с военной точки зрения подобная пушка была крайне неэффективна, любой боеприпас объемного взрыва сделает больше разрушений за меньшее время, а уж полное отсутствие мобильности превращало её в легкую мишень.

Помимо прочих геморроев с эксплуатацией этой вундерваффли, вроде мегаватт электричества, требующихся на раскрутку стволов, была еще проблема с разминированием. Далеко не все старые 90–мм снаряды разрывались, а значит перед тем, как на площадке для восстановительных работ появлялись строители, туда запускали саперов. Кто бывал на военных полигонах, да хоть даже в России, знает, что разминирование идет в два этапа, сначала на территорию запускают бойцов с красными флажками их задача прочесать поле, найти неразорвавшийся снаряд, не ходить, не прыгать и не дышать рядом с ним, т.к. взрыватель взведен, а воткнуть в метре красный флажок. Когда всё поле размечено, саперы просто подрывают находки.

Ну кого можно в Неваде набрать на такую работенку, ходить в тяжелом бронежилете и каске по минному полю под палящим солнцем, естественно всяких тупиц–реднеков. В Неваде есть две работы — служить в армии или обслуживать пьяных туристов в Вегасе. Как раз тех, кто был слишком туп для армии и набирали на саперные работы. Понятно, что в один прекрасный день эти ребята должны были наломать дров, что и случилось в конце сентября 83–ого.

По одной из версий один из реднеков решил сфотографироваться со снарядом в руках, что, о чудо, закончилось взрывом, от которого погибло 4–е человека. Двоих, которые должны были фотографировать, более менее удалось собрать до полной картинки, того что полез к снаряду насобирали на небольшой полиэтиленовый пакет. А вот четвертому, что называется, не повезло. Его нашли в с торчащим из спины осколком, который пробил бронежилет, в луже крови. Естественно никто торопиться с вызовом скорой не стал. Но как потом показало вскрытие, товарищ этот банально задохнулся. В момент взрыва он сидел поблизости на капоте уцелевшего после стрельбищ пикапа и ел какие-то мексиканские кукурузные чипсы, что–то типа начос. Его подкинуло взрывной волной, в спину прилетел осколок, он действительно пробил бронежилет, но лишь рассек кожу на спине и пересчитал пару ребер, то есть никакой опасности для жизни не представлял. А вот чипсы встали поперек горла, то есть если бы ему сразу сделали прием Геймлиха и искусственное дыхание, парень бы выжил. Но тут трудно винить местных работяг, которые прибежали на место взрыва, даже медику достаточно сложно догадаться, что человек лежащий в луже крови с торчащим из спины осколком размером с ладонь, просто поперхнулся.

Казалось бы поперхнулся и поперхнулся, “помер Евфим да хер с ним”. Кому суждено быть повешенным, не утонет. Ну судьба такая у парня. Да и ничем особым он не отличался от остальных недалеких дебилов, разве что особой любовью к “покушать”. Но была у паренька примечательная фамилия Коард, из–за которой он чуть ли не с детства был под колпаком ЦРУ. Дело в том, что папанька его был мужик героический. Уинстон Бернард Коард. В свое время он учился в США в университете, потом в Лондоне поработал, а в итоге люто угорел по идеям коммунизма и поехал в отдельно взятую Гренаду строить коммунизм. ЦРУ себе долго не могло простить, что у них под носом пол жизни крутился будущий лидер очередной коммунистической революции, а они даже не смогли отследить его связей с подпольными коммячейками США. А потому с сына глаз не сводили, особенно в связи с тем, что его коммунистический папаша сынулю разгильдяя очень любил и из далекой Гренады связь с ним поддерживал. ЦРУ решило воспользоваться таких исходом дела и постараться арестовать отца во время визита в штаты по случаю похорон. Для этого они отыскали мамашу парня, в прошлом исполнительницу экзотических танцев из Вегаса. После чего её чудесным образом удалось вывести из 10–летнего запоя и заставить позвонить в Гренаду отцу. Но все пошло не совсем по плану, а точнее совсем не по плану спецагентов.

Мамаша изложила суть истории как–то больше в ключе, что бросили их сынулю умирать, могли помочь, но мол не стали и умер он мучительной смертью от удушья. И вместо глубокого отцовского горя Коард буквально пришел в ярость. Ну естественно, грязные империалистические ублюдки убили кровинушку. Отомщу, не забуду. Тут стоит отметить, что Винстон Бернард все эти годы на Гренаде времени не терял, а устроил в 79–ом году там переворот вместе со своим другом и товарищем Морисом Бишопом. Они почти как Фидель и Че были, только на лодке не приплывали на остров. Парни были те еще романтики, хотели построить свою Новую Калифорнийскую Республику, по типу как в фоллауте, только им даже забор было строить не надо, они же на острове. После переворота налаживали связи с соцлагерем, с Кубой сахаром менялись, из СССР в долг оружие завозили, в общем занимались всякими мелкими приятными радостями свойственными тропическим коммунистам. Однако после известия о смерти сына Коард рассвирепел и местами даже обезумел. И отныне решил карать буржуев на земле, воде и в воздухе, о чем немедленно сообщил своему сотоварищу Бишопу. Тот в свою очередь затею друга не поддержал, распустил либеральные сопли, что нам и так живется неплохо. Коард, как мужик решительный, послал друга тропиками, выгнал, лишил титулов. Отыскал на ввереной ему территории острова американских студентов медиков и решил их всех вешать, для чего предварительно запер их всех в здании заброшенной школы.

В штатах в этот момент все мягко говоря напряглись. Их и до этого не радовала мысль, что у них под боком появляется вторая куба. А потом эти краснопузые начали строить аэропорт, всем говорят, что гражданский, но если чего он становился аэродромом подскока для советских стратегических бомбардировщиков. А тут еще студенты эти по обмену. Ясное дело какие там могут быть практиканты в стране соцлагеря. Половина наверняка была вербована штатовкой внешней разведкой для сбора информации по вероятному противнику, а своих в разведке не бросают. Пришлось снаряжать авианосец, почти 10 тысяч морпехов и срочно заканчивать все это свободолюбие в непосредственной близости от своих берегов.

Слава Богу была осень у людей отпуска, дача, картошка. В общем вся война с Гренадой ограничилась 60 убитыми с обеих сторон. Советский Союз тут отнесся с пониманием, у него тут была своя война в Афганистане. Буднично так и без фанатизма по телевизору и через газеты пожурили бездушную американскую машину, которая намотала на маховик очередной остров истинной свободы. Этим все и ограничилось. Тир в Неваде закрыли. Ну, а Гренаде пришлось отказаться после вторжения от коммунистических планов и насадить у себя нормальную демократию.

Вот. Я к чему это всё. Питаться надо нормально. Все эти чипсы, хлопья и бутерброды до добра не доводят. Они с равной вероятностью могут обострить как гастрит, так и международные отношения. Поэтому питайтесь правильно. Наварите себе борща, сметанки купите, только на рынке у бабушки, а не эту биомассу из магазина. Баночку с борщом с собой на работу взяли, разогрели — красота. А вечерком можно нормальных пелемешек сварить, маслица кусочек сливочного сверху, укропчик измельчить и посыпать. Горячее это очень важно. А вот эти все перекусы, чипсы и снэки — от лукавого! И ни чем хорошим, как показала история, не заканчиваются. Берегите себя.

2

Один мужик, женатый уже по четвертому разу, рассказывал, как он в первый раз разводился, еще в глубоко советские времена. Было им тогда с женой в районе тридцатника, дочке уже девять лет исполнилось. И жили, по тогдашним понятиям, неплохо, обеспеченно. Отдельная двухкомнатная квартира. Мужик этот себе на жизнь в геологоразведке зарабатывал, а зарплаты у геологов были слава Богу. И жена его успела на заводе до начальника цеха подняться, то есть, ни зарплатой, ни премией ее не обижали.

И вот как черная кошка между ними пробежала – постоянные попреки. То выпил с друзьями невовремя, то на балкон в трусах курить вышел, то еще что. В общем, дело пошло к разводу. И мужик этот решил по-хорошему с женой договориться. Мол, уйду пустой. Только личные вещи да книги свои возьму. Квартиру делить не буду – дочка уже большая, ей тоже комната нужна. Ну, а про мебель и всякое барахло даже говорить нечего. А ты уж на меня алиментов не оформляй. Жена согласилась, она ведь и сама зарабатывала очень неплохо, а жилье по тем временам важнее денег было.

Мужик этот собрал вещички и уехал в другой город, завербовался там в геологоразведочную экспедицию, получил какое-то жилье... А через несколько месяцев пришел ему исполнительный лист на алименты. Тут уж хочешь-не хочешь, а бухгалтерия 25% удержит автоматически.

Через некоторое время по какому-то поводу довелось ему с бывшей женой повидаться и он к ней, конечно, с претензией – договорились же, что ж ты так непорядочно? А она говорит:
- Понимаешь, я ведь когда с тобой разводилась, думала, что быстро хорошим мужиком обзаведусь. Молодая еще, симпатичная, многие мужики на меня с интересом посматривали – женщина это всегда чувствует. А как одна осталась, вижу, что в постель ко мне залезть многие хотят, но только по-настоящему я с дочкой никому не нужна. Или уж какой-нибудь совсеим никчемный находится... И такая меня обида взяла, что я пошла в суд и тебе алименты наварила.

3

Математика

Таньку Антон любил с детства. Сперва за то, что по-соседски сидела с ним маленьким, занимая различными играми, потом за то, что отводила в школу и часто помогала с уроками. Затем, будучи старшеклассником, он влюбился уже по-настоящему и часами простаивал у подъезда, отгоняя появившихся тогда у неё, студентки института, многочисленных поклонников. За одного из таких своих ухажёров Танька всё же вышла замуж и на пару лет уехала из города, появившись лишь, когда Антона уже призывали в армию.
Узнав, что со своим мужем она к тому времени уже развелась, Антон, испросил разрешения писать ей со службы письма и каждую неделю слал ей о себе весточки, в которых осторожно пытался как-то намекнуть о своём к ней отношении. Танька ему отвечала, хотя всячески и старалась перевести их переписку в дружескую плоскость.
Когда Антон вернулся на гражданку, Танька встретила его довольно приветливо, но держалась с ним подчёркнуто ровно. Антон же не сдавался и продолжал свои ухаживания. Несколько раз они вместе сходили в кино, в зоопарк и даже как-то забрели в Макдональдс, что тогда только открылся в их городе. Там, за стандартным американским обедом, Антон набрался смелости и выложил ей всё о своих давних чувствах, предложив в заключение стать его женой.

- Понимаешь, - выслушав его признание, грустно улыбнулась Танька, - ты мне тоже нравишься, и раньше нравился, но вот, смотри - она достала из сумки фломастер и вывела сбоку стоявшего перед ней полистирольного стаканчика с кофе число 27 - вот это как бы я, видишь?
Он кивнул.
- А вот ты - нарисовала она на его стаканчике цифры 2 и 0 - двадцать, понимаешь? А когда мне будет уже тридцать, тебе только двадцать три! И так далее, это же простая прогрессия…. математика… и никогда вот эти мои двадцать семь – она снова ткнула фломастером в свой стаканчик – не будут меньше твоих двадцати…
Она замолчала.
- Никогда? - переспросил Антон, - а если будут?
Танька звонко рассмеялась:
- Тогда сразу за тебя замуж выйду… клянусь! - и, поставив под числом 27 свою подпись, она торжественно вручила свой стаканчик Антону.
- Договорились, - решительно кивнул в ответ Антон, - жди.
В тот вечер они как обычно разошлись по своим квартирам, а на следующий день Антон не позвонил, к чему Танька уже привыкла, и вообще куда-то исчез. Подождав какое-то время, она зашла к нему домой, где его мать сообщила, что он завербовался на работу куда-то в Калининград. Танька пыталась звонить ему на сотовый, но телефон постоянно был вне зоны действия.

Появился он у неё только спустя полгода, сходу сунув ей в руки давешний стакан с числом 20, из которого изумлённая Танька достала второй, крохотный стаканчик с малюсенькими цифрами 27 и своей чуть заметной подписью под ними. После чего Антон крепко взял её за руку и, больше не слушая никаких возражений, отвёл в ЗАГС, где они в тот же день и подали заявление.

Просто за эти прошедшие погода, он успел наняться помощником электромеханика на научно-исследовательское судно «Академик Келдыш» и сходить на нём в поход в Северную Атлантику. Там он и упросил одного из пилотов глубоководного аппарата «Мир» при погружении привязать сетку со стаканом к корпусу аппарата. Когда глубоководник опустился на несколько километров, стакан не сплющился, а (такова уж его особенность полистирола) просто многократно уменьшился в размерах, пропорционально сжавшись под давлением толщи воды.

С тех пор прошло восемь лет. Эти стаканы до сих пор стоят у них в серванте, и их старшая дочка всегда удивляется, почему родители их хранят и не выбрасывают. Ведь сейчас в Макдональдсе есть и покрасивее стаканчики. Правда, уже бумажные….
© robertyumen

4

ПОБЕГ

В молодости был у меня знакомый по имени Алексей, по фамилии Слезов. Он однозначно принадлежал к «поколению дворников и сторожей», но никогда не работал ни тем, ни другим. Алексей вообще никогда и нигде не работал. Он учился. Находил профессиональные курсы, где платили стипендию, электросварщиков, например, или операторов ЧПУ, учился полгода, но на работу не выходил, а начинал искать следующие курсы. В перерывах он ездил в Москву или Питер и там занимался делом своей жизни – поэзией и поэтами Серебряного века. Знакомился со стариками и старухами, которые когда-то лично знали кумиров, записывал их воспоминания. Иногда ему везло, и он находил письма или даже рукописи этих кумиров. Дружил не только с такими же, как он, фанатами, но и с известными литературоведами. Удостоился быть представленным Анне Андреевне Ахматовой и несколько раз побывал у нее в гостях (данным фактом очень гордился и никогда не упускал случая упомянуть о нем в разговоре). Так что без преувеличения можно сказать, что Алексей всей душой болел за русское культурное наследие и делал все что мог, чтобы его сохранить. Одна беда: Советская власть почему-то считала это занятие принципиально вредным. В результате у Алексея возникали неприятности административного и идеологического характера, от которых его отмазывал дядя. Дядя был большой шишкой, если я не ошибаюсь, замминистра угольной промышленности. Отмазывать Алексея никакого удовольствия ему не доставляло. Более того, замминистра был совершенно согласен с Советской властью в оценке деятельности его племянника, но и зла ему тоже не желал.

Пораскинув мозгами, дядя нашел, как ему казалось, оптимальное решение: отправить Алексея на остров Шпицберген рубить уголек. – Убежать оттуда можно только на самолете, все, что нужно человеку, там есть, платят более чем хорошо, а остальное устроится, - подумал он и сделал Алексею предложение, от которого тому не удалось отказаться.

Вообще-то Шпицберген не остров, а целый архипелаг. Формально он принадлежит Норвегии, но пользоваться его природными ресурсами может любая страна. Во второй половине прошлого века единственной такой страной был Советский Союз. Добыча угля велась на двух шахтах. Одна располагалась в поселке Пирамида, а другая – в Баренцбурге. Алексей попал в Баренцбург, который в то далекое время являл собой порообраз светлого коммунистического завтра. Начнем с того, что там было много бесплатной еды и не было очередей. Своя теплица, свои свино-, птице- и молочная фермы, своя пивоварня – и все это за полярным кругом в зоне вечной мерзлоты, где нет растений выше 10 см.! Ударно поработав, шахтер шел в столовую, где вкусная свежеприготовленная пища ждала его в любое время суток. Позаботилась Родина и о досуге горняков, предоставив широкие возможности для культурного отдыха: кино, спортивный зал, библиотека, кружок норвежского языка. Такой пережиток прошлого как деньги там еще существовал, но это были не советские деньги, а денежные знаки треста Арктикуголь. На рубли их обменивали только в Москве, но платили в таком количестве, что за два года работы можно было собрать на совершенно недоступный для большинства населения СССР автомобиль. Ну и, как должно быть при коммунизме, в Баренцбурге имело место отделение КГБ, в котором трудились три товарища чекиста. Угнездились они в здании советского консульства, все их знали и называли «три пингвина» за белые рубашки и одинаковые черные пальто. На http://abrp722.livejournal.com в моем Живом Журнале вы даже можете увидеть эту троицу на фотографии, которая попала ко мне по чистой случайности.

При всем при том Баренцбург не был раем. Полярная ночь и полярная зима и так могут вогнать в тоску кого угодно, а при норме выдачи спиртного - бутылка водки на человека в месяц - шахтеру недолго и с ума сойти. Особенно донецкому шахтеру, который привык выпивать эту бутылку после каждой смены.

Но вернемся к Алексею. Он благополучно прибыл к месту назначения, поселился в общежитии, получил бутылку водки, которая полагалась каждому новоприбывшему, и сразу записался в кружок норвежского языка. Через неделю ПГР Слезов вышел в свою первую смену. Отдадим Алексею должное: он проработал на глубине 500 метров целых полтора месяца. По истечении этого срока, проснувшись однажды после смены, увидел солнце совсем низко над горизонтом. Вдруг понял, что скоро наступит полярная ночь, и впал в панику. В голову полезли мысли о веревке и мыле, но в конце концов он пришел в себя и, чтобы развеяться, отправился в порт. Там стояло норвежское туристическое судно. Через час оно отходило в норвежский же Лонгиербюен, расположенный в каких-то 40 километрах. По слухам, там были настоящий бар и длинноногая барменша. Дальнейшее происходило без всякого определенного плана и вопреки здравому смыслу. Алексей сбегал за двумя заначенными бутылками водки, отнес их в теплицу, обменял на букет свежих гвоздик (розы выращивали только к 8 марта, а гвоздики – круглый год для возложения к памятнику Ленину), хорошо упаковал его в несколько слоев бумаги, вернулся в порт и смешался с толпой туристов. Вскоре Баренцбург растаял в морской дымке.

В Лонгиербюен пришли после полудня. Это был почти такой же неказистый поселок, как Баренцбург, но на одном из строений красовалась вывеска “BAR”. В баре было пусто, тепло и пахло хорошим табаком. На полках стояли бутылки с незнакомыми яркими этикетками, сверкало чистое стекло. Подобный бар наш герой видел только однажды - в московской гостинице «Пекин». Алексей сел за стойку, протянул симпатичой белобрысой барменше пакет и сказал:
- Это тебе.
Ничего более сложного на норвежском он выразить не мог, да и необходимости в общем-то не было. Барменша развернула пакет, понюхала цветы, посмотрела на Алексея ошалевшими глазами и спросила:
- Что тебе налить?
- Виски, пожалуйста, - попросил Алексей после недолгого раздумья. Виски он никогда не пробовал, но знал о нем из книг. Ему было интересно.
Барменша взяла стакан с толстым дном, бросила туда несколько кусочков льда, налила из бутылки пальца на три золотисто-янтарной жидкости, поставила стакан на стойку перед гостем. Потом подошла к какому-то ящику, нажала на кнопку. Боб Дилан запел о том, что времена меняются, и нужно плыть, чтобы не утонуть.

Едва Алексей успел сделать первый глоток, как где-то вблизи застрекотал вертолет. Он обернулся и минуты три отстраненно наблюдал, как вертолет приземлился на площадку, как из него выскочили «три пингвина» и побежали к бару. Потом он сказал барменше:
- Это за мной. Пожалуйста, спрячь меня!
Девушка открыла дверцу под стойкой. Алексей перекрестился и нырнул в проем. Девушка закрыла дверцу, открыла дверь за своей спиной и убрала со стойки недопитый виски. В баре снова стало пусто. Через минуту чекисты ворвались в бар. Осмотрелись, выругались по-русски и побежали назад: к их вертолету уже приближался автомобиль норвежской полиции.

Для знакомых с материка исчезновение Алексея прошло почти незамеченным. Ну, завербовался человек на Шпицберген. Ну, не появился через два года. Всякое бывает. Я бы тоже ничего не знал, не встреть я в Москве его сестру. Она-то и ввела меня в курс дела, само собой, под большим секретом. Я спросил, как у Алексея дела. Она ответила, что он преподает русскую литературу в одном из шведских колледжей. Было это много лет назад, и сейчас он, если жив, скорей всего на пенсии. Хочется думать, что все у него хорошо. А мне, когда вспоминаю об Алексее, вот что приходит на ум: после Второй мировой войны из СССР убежало довольно много людей. Большинство остались на Западе, поехав в командировку, на соревнования или на гастроли. Единицы переплыли Черное море из Батуми в Турцию. Единицы перешли через леса в Финляндию. И только один Алексей сбежал через стойку бара. Его следовало бы внести в Книгу рекордов Гинесса.

5

НЕЗАМЕТНЫЙ СОЛДАТ

Мой папа родился в Крыму. После революции, когда общество «Джойнт» помогало выжить сиротам, он мог оказаться в Америке, но сбежал с корабля со своей маленькой сестренкой, единственным близким человеком, оставшимся от его семьи.
Молодая Советская власть с радостью предоставила ему, как и всем беспризорникам, широкий выбор: умереть от голода, холода или болезней. Но папа, отучившись два класса в церковно-приходской школе, и кое как дотянув до совершеннолетия, оставил сестренку на дальних родственников и отправился в Москву.

Отучившись на курсах ДОСААФ и получив заветные права, папа завербовался водителем на Беломорканал. В 1938 он был призван на службу. Финская война продлила службу еще на один год, аккурат к началу Великой Отечественной.

В начале войны папа был старшим минометного расчета, но когда по приказу Сталина, нуждающегося в хоть сколько-нибудь грамотных бойцах, умеющих управлять техникой, папа вышел из строя, его карьера резко пошла в гору. Ему дали полуторку, на которой он прошел всю войну, захватив вдобавок несколько послевоенных месяцев.

Когда я был маленьким, папа не казался мне героем. Разве это геройство, когда во время Финской в тебя стреляет снайпер и пули проходят от тебя в паре сантиметров? Разве это геройство - выйти из строя после прочтения приказа товарища Сталина о выявлении технически грамотных бойцов, несмотря на угрозу растрела со стороны командира, усмотревшего в этом практически дезертирство? Разве это геройство, когда осколок сносит голову молодому лейтенантику, сидящему рядом с тобой? Разве это геройство, когда другой лейтенантик, решив показать мастер класс по выезду из грязи полуторки с прицепленной противотанковой пушкой сорокопяткой, рвет в клочья дифференциал и дает три дня на ремонт? Само собой - ни еды, ни воды, ни запчастей, ни инструментов. Только страх, что не выполнишь приказ! Героям же страх не ведом! Разве это геройство, когда снаряд разносит землянку, в которой ты должен был спать, но испугавшись вшей, пошел ночевать в кабину полуторки? Разве это геройство, когда утром, практически под колесом, видишь мину, до которой не доехал нескольких сантиметров? Разве это можно назвать отвагой, когда ночами едешь по Ладоге с разбитыми фарами, стеклами и сломанной печкой? Это же рутина, когда попадаешь ежедневно под бомбежку по дороге Жизни к осажденному Ленинграду? А что можно сказать об угрозе растрела за саботаж, когда тебе дают полчаса на переборку двигателя лендлизовского Виллиса! Ну не растреляли же!

Папа не был награжден орденами или медалями, за исключением юбилейных. Его даже не ранило. Он просто служил, как и миллионы других солдат! Ему просто повезло остаться в живых! И только став старше я понял, что вот такие же незаметные солдаты, как мой папа, и есть настоящие герои. Они не рассуждали о долге, чести, любви к Родине, патриотизме, а просто делали свое дело, выполняя невыполнимые приказы, замерзая, голодая, надрываясь и не рассчитывая на медали или ордена.

Папа умер через 39 лет после окончания войны. В День Победы. Когда его хоронили, шел дождь. Я взглянул на него в последний раз и мне показалось, что он безумно устал от этой суеты и хочет просто свернуться калачиком, как в кабине полуторки, которая унесет его наконец туда, где вечная тишина и где уже лежат миллионы таких же незаметных солдат, как и он.

Вагоновожатый ©

6

Преамбула.
В последнее время стало модно посещать Чернобыльскую зону и, даже, бравировать этим.
-----
Был у моего отца хороший знакомый. Назовём его Валентин Ухин. Цыган по национальности, агент по снабжению. Жизнелюб, душа компаний, любитель женщин. Неплохо играл на гитаре. Любил туризм. И вдруг исчез на полгода. И тут звонит отцу: - "Борис, я вернулся в Москву умирать...". Оказалось, он завербовался в Чернобыль ликвидатором, ничего не зная про радиацию. Ради денег - ведь цыгану их всегда мало!
А жаль, хороший чеовек был, порядочный...

7

- Привет. Как дела? - Нормально, завербовался на вахту. Уезжаю Крымский мост достраивать. - Так его ведь открыли только что. Путин проехал, все дела... - Ну открыли мост, и что? Теперь его достраивать не нужно, что ли?

8

Счастливая банка

У многих есть сувениры или какие другие памятные вещи. Электромеханик Стасик всегда и везде возил с собой вонючую банку из под мази Вишневского. На любое посягательство кого-либо выкинуть эту старую использованную тару он реагировал крайне негативно.
Все понимали, что за банкой стоит какая-то история и многим хотелось её узнать. Но банковладелец молчал, как партизан на допросе. И вот однажды, за бутылкой вискаря, его удалось разговорить.

В конце девяностых Стасик подался «под флаг» - завербовался через крюинговую компанию на иностранный пароход. Судно оказалось не совсем иностранным – бывший советский контейнеровоз, проданный на Кипр за долги. Последний год настоящего электромеханика на пароходе не было и Стасик не вылезал из текущего ремонта, пытаясь восстановить всё то, что до него не смогли сохранить его предшественники. Но ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Однажды, во время сильного шторма в Южно-Китайском море, горячее трансформаторное масло выплеснулось ему на ноги и затекло в сапоги. Так Стасик, в первый раз в жизни, попал в Таиланд.

У судоходной компании оказалась хорошая страховка и он очутился в одной из самых комфортабельных больниц Бангкока. Госпиталь был красивый и кормили вкусно, а вот лечили не очень. Ожоги не заживали, а, в условиях тропиков, даже начали гноиться.
Как-то раз, месяца через три, к Стасику подошел дежурный врач и спросил:
- Вы, вообще, из какой страны?
- Из России, - ответил недоуменный Стасик.
- Домой слетать, попрощаться с родными, друзьями не хотите? – вежливо поинтересовался доктор.
Стасик понял: «Надо отсюда бежать, и быстро! А то будет поздно!»

В Питер он вернулся в феврале. Штурман Макс с матросом Шуриком поехали его встречать в Пулково. Сотрудник авиакомпании вывез Стасика в инвалидном кресле и пересадил на скамейку в зале ожидания, а кресло попытался забрать. Шурик средство передвижения электромеханика решил не отдавать. Но выяснилось, что кресло принадлежит авиакомпании и вернуть его все-таки придется.
Стасик находился в депрессии: просил виски и умереть.
- Что делать будем? – спросил Макс у Шурика.
- Не знаю, может скорую вызовем?
Минут через сорок в аэропорт приехала скорая. Увидев ноги Стасика, врач со скорой сказал, что ожогам месяца два и пусть больной возвращается туда, где начал лечиться.
Шурик аргументированно ответил бутылкой «Джонни Волкера». В результате переговоров, блока Мальборо и еще одной бутылки вискаря Стасика увезли в Джанелидзе – больницу скорой помощи в Купчино. А уже через две недели выписали оттуда на домашнее излечение, дав на прощанье ту самую банку с мазью Вишневского, ставшей для него «счастливой».

9

В серию рассказов о наших отцах – какими они были и что мы от них унаследовали.

Мой отец работал в школе завучем. Ключевое умение на этой должности – составлять расписание уроков. Свести без компьютера базовое расписание, в котором все классы получат положенное по программе количество часов и ни один учитель не окажется одновременно в двух классах – уже нетривиальная задача. Но отец, просидев несколько дней с карандашом и ластиком над огромным листом ватмана, выдавал идеальное расписание, удовлетворявшее все запросы. Учитывал, что кто-то из учителей живет в деревне и не успевает к первому уроку, кому-то надо освободиться пораньше, чтобы покормить лежачую мать, у кого-то язва и нужен перерыв каждые три урока, чтобы перекусить, кому-то лучше не ставить первые уроки в понедельник, ибо похмелье, и так далее и так далее.

Был он человеком очень требовательным и принципиальным, не давал спуску никому от директора до последнего первоклашки. За ужином рассказывал маме, тоже учительнице:
– Прибегает сегодня мой дыр...
(Дыр – это д-р, сокращение от «директор». Из-за этого постоянно повторяющегося «мой дыр» я в детстве думал, что Мойдодыр работает в папиной школе. Извините, продолжу).

– Прибегает мой дыр, глаза на лысине: «Ты семнадцать двоек поставил на контрольной, гороно голову снимет, что делать, что делать?». Снимать штаны и бегать! Другой раз списывать не будут, а с гороно я сам поговорю.

Нам с братом тоже доставалось от его принципиальности. Помню, как я в слезах и соплях по десять раз переписывал домашку, пока не выходило ровно и без помарок. Мама пыталась говорить, что и так неплохо, но он отвечал:
– К тому, кого любишь, надо быть особенно требовательным.

После одного случая я задумался, всегда ли хороша такая принципиальность. Рассказ придется начать издалека, лет за десять до самой истории, но мы же никуда не торопимся, верно?

У родителей были близкие друзья, семья Рахлиных. Дядя Ефим – инженер-строитель, тетя Тамара – коллега отца, учительница русского и литературы. Редкие даже для того времени романтики-энтузиасты, познакомившиеся на строительстве Братской ГЭС. Очень красивая пара, которую легко было представить в фильме или на плакате «Строители коммунизма». Только плакат вышел бы небольшим: дядя Ефим был ростом где-то метр шестьдесят, а его жена – еще на полголовы ниже.

Я обожал бывать у них в гостях. Там собиралась вся городская интеллигенция, велись интереснейшие разговоры, сочиняли друг другу стихи ко дню рождения, играли в шарады, музицировали: тетя Тамара играла на пианино, кто-то из гостей – на гитаре, моя мама пела. Но главное, что влекло меня к Рахлиным – это их средняя дочь Рита, моя одноклассница, в которую я лет с пяти был тайно влюблен.

Когда мы с Ритой пошли в пятый класс, в соседнем микрорайоне построили новую школу, отец и тетя Тамара перешли туда работать. Тетя Тамара загорелась идеей перевести туда и нас: дольше идти, зато мы будем под присмотром, а главное – она возьмет в нашем классе русский и классное руководство и сделает из нас образцово-экспериментальный класс, будет преподавать не по устаревшим довоенным методикам, а по новаторским идеям Сухомлинского и Шаталова. Отец переводить меня категорически отказался: он хотел, чтобы я честно зарабатывал свои пятерки, а не пользовался льготами как сынок завуча.

Нас с Ритой оставили в старой школе. Меня это сильно расстроило, не столько из-за потери халявных пятерок или экспериментального класса, сколько потому, что из старой школы мы после уроков расходились в разные стороны, а из новой нам несколько кварталов было бы по пути, можно было бы ее провожать, нести портфель и всё такое прочее.

Экспериментально-образцовым стал класс Ритиной старшей сестры Киры. Когда она рассказывала, как у них проходят уроки литературы и какие у всего класса задушевные отношения с учительницей, у меня слюнки текли от зависти. Я таких педагогов видел только в кино.

Когда Кирин класс окончил школу, случилась та самая история. Не секрет, что кто-то кое-где у нас порой завышает ученикам оценки. Сейчас по большей части за деньги, а тогда – ради красивой отчетности, или по знакомству, или просто по доброте душевной. Отец в своей школе ничего подобного не позволял, а вот тетя Тамара решила помочь своему любимому классу.

ЕГЭ или конкурса аттестатов тогда не было, но был так называемый эксперимент: тем, кто окончил школу без троек, в вузе позволялось сдавать только два вступительных экзамена из четырех. Вот это «без троек» тетя Тамара и обеспечила. Сделать это было не просто, а очень просто: аттестат об окончании школы, включая вкладыш с оценками, заполнял классный руководитель от руки, и она просто вписала четверки вместо троек тем, кому это было нужно. Дальше аттестат, заверенный подписями завуча и директора и школьной печатью, становился официальным документом.

Не знаю, как о подлоге узнал отец. Скорее всего, проболтался кто-то из учеников или сама Тамара. Но когда узнал – воспринял это как личное оскорбление и предательство многолетней дружбы. Он ведь подписывал эти аттестаты без проверки, полностью доверяя Тамаре. Кого-то другого, может, и простил бы, ее – нет. Потребовал, чтобы она уволилась из школы и больше в педагогике не работала, если не хочет скандала и разбирательства на парткоме. Никогда больше не общался с Рахлиными, и маме запретил, и я больше никогда не был у них дома, хотя в школе по-прежнему сидел за партой позади Риты.

Мы с Ритой тем временем перешли в десятый класс. Оба шли на медаль, только я был круглый отличник, а ей плоховато давалась химия, балансировала между пятеркой и четверкой. И на итоговой четвертной контрольной забыла какую-то элементарную формулу. Повернулась и спросила у меня.

И в этот момент у меня ни с того ни с сего взыграла отцовская принципиальность, подогретая историей с аттестатами.
– Не скажу, – прошептал я. – Думай сама.

Для Риты мой отказ был полным шоком. За девять школьных лет не было случая, чтобы я кому-то не помог или не дал списать. В нашем классе даже не говорили «списать» или «скатать», а употребляли вместо этого глагол «сфилить», образованный от моего имени. И тут вдруг отказался помочь ей в самый ответственный момент. Потому что к тем, кого любишь, надо быть особенно требовательным. Вслух я эту высокопарную чушь всё же не произнес, но подумал именно это.

Сама она формулу не вспомнила, медаль накрылась. Вторым медалистом, кроме меня, стал незаметный мальчик по фамилии Русак, по удивительному совпадению сын нашей классной. До девятого класса он перебивался с четверки на тройку, а тут вдруг посыпались пятерки, хотя его вроде даже не спрашивали на уроках.

Неполученная медаль сильно сказалась на Ритиной судьбе. Она мечтала быть психологом, дважды поступала на психфак МГУ, но не прошла по конкурсу. На третий год поступила на психологический там, где это было возможно – в Ярославле. Встретив Риту еще через год, я ее еле узнал, из очаровательной стройной девушки она превратилась в колобок на ножках. Смущенно пояснила, что в Ярославле в магазинах нет ни мяса, ни рыбы, ни творога, ни овощей. Есть картошка, макароны и булочки, вот ее и разнесло, и других девчонок тоже.

Больше я с Ритой не общался. Стороной слышал, что ее взял замуж однокурсник – просто потому, что одиноких молодых специалистов распределяли в медвежьи углы, а семейные пары в более-менее крупные города, где по крайней мере было две вакансии психолога. Уехала куда-то в Архангельск или Мурманск и пропала с радаров.

Тетя Тамара, уйдя из школы, смогла устроиться только гардеробщицей. Дядя Ефим, поняв, что на зарплаты гардеробщицы и инженера семью не прокормить (у них была еще младшая дочь Маруся), завербовался куда-то на севера и больше с этих северов не вернулся, встретил там женщину. Тетя Тамара быстро стала опускаться. Не знаю, пила ли она или только ела, но ужасно располнела, получила инсульт, лет десять пролежала парализованной и умерла, не дожив до шестидесяти. Маруся после школы не стала никуда поступать, потому что надо было ухаживать за лежачей матерью.

Можно сказать, что тетя Тамара сама виновата в том, что случилось с ее семьей. А с другой стороны, все могло быть гораздо лучше, если бы не принципиальность моего отца. И уж точно никому не было бы хуже, подскажи я Рите ту злополучную формулу. Может быть, с медалью она поступила бы в МГУ. Может быть, если бы мы учились в одном городе, то в какой-то момент стали бы встречаться. Хотя это уже вряд ли.

Партнеры

Реклама